Саида Сахарова - Чудеса в решете Страница 3

Подметали так. Веник опускали в голубое ведерко с водой, стряхивали туда же лишнюю воду, и веник получался не мокрый, а влажный. Такой веник начисто выметает мусор и пыль, но сам становится мусорный и пыльный. Тогда его снова окунали в воду, снова стряхивали и продолжали уборку. Воду в голубом ведерке меняли. Не один раз, а три.

Когда закончили подметать, веник хорошенько прополоскали в чистой воде и повесили на балконе, на крючок. Сушиться. Тряпки простирали с мылом, прополоскали в прохладной воде и тоже повесили сушиться.

После уборки в доме стало чисто, воздух стал свежий и цветами — васильками и георгинами — приятно запахло. Потому что воду и в высоком стакане, где стояли васильки, и в желтой вазе, куда Лёка утром поставила георгины, сменили на новую.

У Леки есть красный кувшин, куда она каждое утро наливает воду, а на следующее утро заменяет ею воду у срезанных гретое и поливает растущие в горшках. Это Лёкина обязанность, еще с первого класса. Не возьмешь ли и ты, Читатель, на себя такую же обязанность? Но уж если обязанность—значит, не только сам делаешь, но и сам помнишь об этом… Тогда ты станешь Хранителем Воды!

После уборки отдохнули — почитали по очереди «Приключения Незнайки и его друзей». Ровно четыре страницы — Лёка и по странице — Маша и Саша.

Как раз и дочитали двадцать первую главу, в которой рассказывается о возвращении Винтика и Шпунтика.

И тогда стали играть в совсем необыкновенную игру — отгадывали время по разным часам. Самый большой циферблат на стенных часах в кухне. Стрелки большие, цифры четкие. Играли, играли, и Лёка даже слегка замучилась: то Маша ничего не понимает, то Саша сбивается. Тогда взяли из ванной желто-черный, словно гигантская божья коровка, таймер. Марина увлекается фотографией и часто в ванной проявляет пленки или печатает фотографии. Таймер в таком сложном деле необходим. Заводишь таймер на сколько надо минут —на пять, семь или десять,—и он начинает громко тик-такать. Едва стрелка возвратится к цифре «О», таймер гудит простуженным голосом: «Бу-удь, вни-ма-тель-ным. Будь!»

От таймера перешли к часам в столовой. Циферблат у этих часов разрисованный, стрелки узорчатые, а вместо цифр палочки. Трудновато пришлось Маше: где большая стрелка, показывающая минуты, а где маленькая, показывающая часы? Но играть не бросили и добились того, что Маша повеселела, потому что три раза подряд правильно всё угадала:

— Пять часов.

— Девять часов и пятнадцать минут.

— Семь часов.

На красном будильнике время угадывалось совсем просто. Лёка ставила стрелки звонка на разные цифры, и будильник звонил, просто-напросто смеялся так приятно, что хотелось смеяться вместе с ним. И еще он пел песню:

Тики-таки, не зевай, Встань! Зарядку начинай…

Песенка будильника Маше и Саше так понравилась, что после того, как он спел ее девять раз, Лёке пришлось будильник отобрать. Она завела часы и поставила стрелку звонка на семь.

— По утрам будильник поет намного лучше. Ровно в семь часов, когда встают все школьники, красный будильник не только поет, но еще и на барабане палочками отстукивает.

— Палочками на барабане? — переспросили Саша и Маша в один голос и тут же поспорили, у чьей постели будильник будет стоять. Спор стал принимать решительный характер — хорошо, что желтая и красная сабли остались дома. И тут вдруг из-за стены глухо послышалось:

— Рраз-влекаются. Ддва спорщика. Ттре-еснет будильник. Не поч-чинишь! Сспать пора!

Маша и Саша так и сели в одно кресло. А Лёка тихо объяснила:

— Бим-Бом — старинные-престаринные часы. Они у Алёши. За стеной. Они были еще у бабушки Алешиной бабушки — у прабабушки. Бим-Бом не терпит, когда кто-нибудь сердится или спорит по пустякам. У него ревматизм, и от бестолкового спора стрелки ломит.

— Как, ты сказала, его зовут? — Саша повернулся к стене, за которой ворчало и гудело.

— Бим-Бом. Алеша все лето в пионерском лагере, а бабушка, наверное, забыла смазать стрелки. Калинка большую банку тибетской мази прислала.

— Кто такая Калинка? — насторожилась Маша. Лёка потрогала коричневое деревянное колечко

и улыбнулась.

— Я расскажу вам про Калинку, если вы не станете канителиться и быстро ляжете в постели.

Маша и Саша, умытые, причесанные, оказались в постелях ровно в девять часов вечера.

Руки поверх одеяла, головы откинуты — так и дышится легче, и спится спокойнее. Одежка аккуратно разложена на стуле.

Лёка потушила верхний свет, зажгла синий ночник. Вечер заглядывает в комнату. Звездочка яркая мерцает как раз напротив окна. И Лёка рассказывает про Калинку, какая она добрая, веселая, но справедливая, поэтому бывает и строгая. Рассказывает, как девочки подружились с Калинкой и как она позвала их в свою «Академию Домашних Волшебников»…

— Лёка! — Маша старалась изо всех сил, чтобы глаза не закрылись.—Лёка! У вас была «Академия Домашних Волшебников», а у нас пусть будет «Калинкина школа».

— Хорошо. Пусть будет «Калинкина школа».

Ты, Младший Читатель, понимаешь язык часов? Расскажи, какое время показывают все эти часы. Самое точное время на башенных часах-курантах, а на циферблате Бим-Бома время менее точно. Бим-Бом идет вперед или отстает? Посматривай, Читатель, на часы почаще, привыкай быть Хранителем Времени.

Врач с пшеничными усами, твердое слово и прыгучий теннисный мяч

Саша проснулся под утро. Он крутился с одного бока на другой, даже собирался заплакать, но сдержался и решил дождаться песенки будильника.

Но дождался он только первого солнечного зайчика. Зайчик осторожно перебрался с верхней перекладины оконной рамы на легкую занавеску. Потрогал вышитые на занавеске цветы и… прыгнул на Сашину постель. Тут-то Саша и заревел в полный голос, потому что у него… нестерпимо болел зуб.

И все пошло кувырком. Пропустили песенку будильника, потому что звонили в сто-ма-то-ло-ги-ческую, то есть зубную, поликлинику. Вместо завтрака стали уговаривать Сашу ехать к врачу. Уговорили. Стали уговаривать Машу остаться дома одной. Не уговорили.

Тогда все немного успокоились, выпили по чашке молока и отправились к зубному врачу втроем.

Чем ближе подходили к поликлинике, тем больше становилось у Саши зубов — так ему по крайней мере казалось—и тем больше они болели. Он и здания, где сто-ма-то-ло-ги-ческая поликлиника находится, не заметил. И ступенек, по которым поднимался, не сосчитал. Хотя считает теперь всё: машины, дома, окна, деревья, птиц и ступеньки всех лестниц.

Заметь, Младший Читатель, очень правильно делает! Скорее считать научится — не только до шестидесяти, а даже до тысячи. И сегодня считал бы — от боли отвлекся, ему бы и легче стало.

Наконец по длинному белому коридору Сашу подвели к белой двери. Она раскрылась на две половинки, и высокая белая тетя в белой косынке ввела его в белую комнату. Саша зажмурился: появится другая высокая белая тетя или много высоких белых теть и… случится самое страшное.

Но ничего страшного не случилось.

Его посадили куда-то и попросили обязательно открыть глаза. Оказалось, что сидит он в удобном белом кресле, специально сделанном для детей. Рядом с ним улыбающийся молодой врач с пышными пшеничными усами, в белоснежной шапочке, надвинутой на лоб. Не успел Саша еще раз испугаться, как зуб ему залечили, поставив маленькую пломбу.

— А еще,—сказал врач, посмеиваясь в пшеничные усы,—сделай рентген пятого зуба, как бы он у тебя тоже не заболел!

Другой врач, без усов, но в такой лее шапочке, приложил ему пластинку к этому пятому зубу. Попросил подождать и скоро принес на длинной палочке ту лее пластинку. На ней! Был сфотографирован! Его, Сашин! Пятый зуб!

— Зуб здоров,— сказал врач с пшеничными усами, разглядывая пластинку.—Зубы у тебя отменные. Но чтобы они оставались отменными, не забывай их чистить по утрам зубным порошком или зубной пастой. После завтрака, обеда и ужина полощи зубы слабым содовым раствором, половину чайной ложки питьевой соды на стакан воды. Или просто кипяченой водой… Полезно пить молоко с черным хлебом, грызть твердую морковку, крепкие яблоки, жесткую редиску и огурцы.

— А зачем? — спросил Саша.

— Скоро у тебя начнут меняться молочные зубы. Второй коренной уже шатается. Молочные зубы росли, когда ты был совсем крошка. А теперь ты сознательный человек. От тебя будет зависеть, хорошие ли зубы ты себе вырастишь. Эти новые, взрослые, зубы уже никогда не поменяются. Их следует беречь и заботиться о них.

— Зубы, когда начнут меняться, будут болеть?

— Нет. Я заметил,— пшеничные усы вытянулись в прямую линию и пшеничные брови тоже,—ты боишься боли?

— Но ведь больно. А разве не у всех зубы болят больно?

— Зубы болят больно у всех. Только одни этой боли боятся, а другие, терпеливые, боли не подчиняются. Не боятся ее, и все тут! Когда у тебя болел зуб, ты о чем думал?