Константин Ротиков - Другой Петербург Страница 5

Умер юноша в Петербурге, двадцати двух лет от роду, только что переведенный в министерство из московского архива иностранных дел, где в ту пору подобралась целая компания томных красавцев. Похоронен бедняга в Москве, в Симоновом монастыре, где философствующими друзьями его, называвшими себя из патриотических соображений любомудрами, заведен был обычай ежегодно приходить плакать на его могилу, ныне не существующую. В связи с постройкой на этом месте автомобильного завода, кладбище срыли в 1930-е годы, из гроба Веневитинова вынули перстень Волконской и определили в Литературный музей, тогда как несчастные кости перенесли в Новодевичий, где и покоятся они в окружении советских маршалов и народных артистов. Туда же, кстати, перетащили из уничтоженного Данилова монастыря и Гоголя…

Все в этом кланчике и посмертно не могли развязаться. Брат Дмитрия женат был на сестре Иосифа Виельгорского, к другой сестре которого (может, из любви к брату) как-то отважился посвататься Гоголь, но получил отказ. Чему, вероятно, был несказанно рад. Да и скончался Веневитинов у Виельгорских, на Мойке, у Прачешного моста (дом не сохранился).

Любопытно, что у княгини Волконской на Тверской бывал смолоду Андрей Николаевич Муравьев, тоже служивший по иностранной коллегии и примыкавший к «любомудрам». Как-то засмотрелся он на гипсовую статую Аполлона Бельведерского, украшавшую салон, да по неловкости свалил и разбил. Ну, это некоторые читатели должны помнить: эпиграмму Пушкина «Лук звенит, стрела трепещет, и клубясь, издох Пифон». Муравьев, отомстивший за Пифона, назван Пушкиным «бельведерским Митрофаном» (вспомнить ли «Недоросль» или же буквальное значение имени: «осквернитель святыни»).

Об Андрее Николаевиче надо подробнее. Братья его (нижегородский Муравьев, «Карский» и «Виленский» Муравьевы) более известны: кто по декабристским делам, кто по государственному строительству. Граф Михаил Николаевич, на десять лет старше Андрея, в молодости (в основанном им «Союзе благоденствия») составлял проекты конституции, прозван был «Виленским» нашими либералами за суровость при подавлении бунта во вверенном ему Западном крае в 1863 году.

Андрей, юноша кроткий и богомольный, как бы совсем забыт. Хотя в дореволюционные годы его считали классиком душеспасительной литературы. Широкой известностью пользовались его «Путешествия по святым местам». Служа по Азиатскому департаменту, в 1828–1829 годах он находился при штабе фельдмаршала И. И. Дибича, ведшего победоносную войну с Турцией. Начал ее русский царь ради помощи греческому народу в борьбе с турецким владычеством, и действительно, в результате ее Греция получила права автономии. Среди многочисленных русско-турецких войн именно эта была наиболее успешной: русская армия оказалась в Адрианополе, в одном переходе от Стамбула. Казалось, вот-вот мы водрузим православный крест над Святой Софией в Константинополе, но и на этот раз сорвалось…

По окончании войны Андрей Муравьев, которому было тогда всего двадцать три года, просил у Дибича позволения отбыть из армии, чтобы осуществить мечту, влекущую его с детства: оказаться на Святой земле, в Иерусалиме. Путешествие Андрея Николаевича, им прекрасно описанное, имело, в частности, то последствие, что юный дипломат содействовал приобретению русским императором в Египте двух базальтовых сфинксов, найденных при раскопках в Фивах.

Как раз в это время египетский паша подарил французскому королю луксорский обелиск, стоящий и поныне на площади Согласия в Париже. Николай I стремился ни в чем не уступать заносчивым французам и тоже приобрел, при содействии А. Н. Муравьева, египетскую древность для своей столицы, не пожалев за сфинксов 45 тысяч золотых рублей.

Покупка оказалась очень кстати: для украшения строившейся тогда пристани у Академии художеств (1831–1834, арх. К. А. Тон). Да в сущности, и недорого: такую же сумму запрашивал за свои изделия скульптор П. К. Клодт, предполагавший поставить на пристани юношей с конями.

Что же нас потянуло на эту пристань? Да ведь Андрей Николаевич по праву считается одним из виднейших петербургских гомосексуалистов. Прожил он без малого семьдесят лет, служил при Святейшем Синоде, получил камергерский чин. Среди его воспитанников злоязычные современники называли князя Владимира Петровича Мещерского (о нем еще не раз вспомним) и Александра Николаевича Мосолова — с Мещерским учившегося на правоведа и служившего, кстати, одно время в канцелярии брата Андрея Николаевича — графа М. Н. Муравьева. А уж эти любители, как утверждалось, «развратили половину Петербурга».

Характерный анекдот: в 1833 году Дмитрий Гончаров, брат Натальи Николаевны, пушкинской жены, надумал свататься к красавице Надежде Чернышевой. Однако, по юношеской неопытности, подозревал, что неравнодушен к его возлюбленной Андрей Муравьев, с которым Дмитрий был дружен. И вот спросил он у приятеля, не собирается ли тот жениться, на что Андрей Николаевич вполне искренне ответил, что уж лучше пойдет в монастырь, чем женится…

Итак, вообразите: пристань у Академии художеств, один из прекраснейших видов Петербурга… Особенно, представьте, в белую ночь, при разведенных мостах, в обнимку с другом… Сколько дивных ощущений может подарить Петербург человеку со вкусом! Гладь Невы, ровно стелющиеся линии гранитных парапетов, несравненные набережные. Над нами — меланхоличные египетские истуканы, за нами — громада Академии художеств, левее, за трамвайными путями — тенистый сквер, увенчанный бронзовым орлом, странно поблескивающим в хрестоматийном прозрачном сумраке петербургского июня.

Обелиск «Румянцова победам» (1799, арх. В. Ф. Бренна). Воздвигнут в честь фельдмаршала Петра Александровича Румянцева, графа Задунайского, воспитанника, а потом и директора Кадетского корпуса, находящегося рядом. А на другом берегу Невы — двенадцатиколонный портик дома, в котором жил сын фельдмаршала, граф Николай Петрович.

Вот и еще один адрес: дом графа Румянцева, Английская набережная, 44. Владелец его многим примечателен. Румянцевы занимали особенное положение при русском дворе, ни для кого не было секретом, что граф Петр Александрович, славный военачальник, победитель пруссаков и турок, отличавшийся могучим телосложением и независимым нравом, — бастард Петра Великого.

Сын полководца, сверстник цесаревича Павла Петровича, воспитывался вместе с будущим императором, гордо называвшим себя правнуком Петра I (возможно, имея на родство с преобразователем России меньшие основания, чем не считавшийся внуком государя Николенька Румянцев).

Воспитание граф Николай Петрович получил блестящее, учился в Лейдене, да и вообще смолоду предпочитал жить за границей, не обременяя себя государственной службой. Однако в 47 лет, уже при Александре I, стал он вдруг министром коммерции. Тогда эта должность подразумевала весьма широкое поле деятельности: от налаживания системы тарифов до организации кругосветных путешествий (Иван Федорович Крузенштерн, командир флагмана «Надежда», пользовался особым расположением министра). Граф Николай Петрович был одним из крупнейших русских землевладельцев и занимался в своих поместьях разными экономическими усовершенствованиями. В крымской своей Никите основал ботанический сад, известный всем советским курортникам.

В недолгий период дружбы императора Александра Павловича с Наполеоном граф Румянцев, ярый галломан, стал канцлером (т. е. руководителем внешнеполитического ведомства) и председателем только что учрежденного Государственного Совета. Но в 1812 году удалился в отставку и более не служил.

Ему уж было за шестьдесят, но он сохранял бодрость духа и редкую энергию. Н. П. Румянцев организовал кружок любителей отечественных древностей, сыгравший значительную роль в издании наших летописей, государственных договоров и актов. В кружок сей входили образованнейшие люди своего времени; А. X. Востоков был его непременным сотрудником.

Среди членов румянцевского кружка был историк Н. Н. Бантыш-Каменский, лицо весьма почтенное. Сын его, Владимир Николаевич, известен скандальными приключениями на гомосексуальной почве. Отношение к таким делам в начале прошлого века было сравнительно мягкое, но Владимир Бантыш уж совсем зарвался. О его похождениях стало известно государю, повелевшему выслать развратника из столицы. Заодно поинтересовались у него, кого из подобных по наклонностям знает он в Петербурге. Он назвал… В частности, отставного канцлера.

Прямой связи, может быть, и нет, но именно при графе Румянцеве в Коллегии иностранных дел явилось множество цветущих юношей, служивших как в Петербурге, так и в Москве, где был архив, при коем числились и Веневитинов, и Андрей Муравьев, да и другие, заслуживающие упоминания в дальнейшем.

Румянцевский дом после смерти хозяина был в 1826 году перестроен архитектором В. А. Глинкой, когда получил фронтон с барельефом Аполлона, окруженного танцующими музами (скульптор И. П. Мартос). Особенно удались мальчики-путти с гирляндами, образующие фриз за портиком фасада. Разместился здесь «Румянцевский музеум», основанный на богатейших коллекциях хозяина (впоследствии переведен в Москву и распылен; картина «Явление Христа народу» ушла в Третьяковку; рукописи находятся в библиотеке, долгое время называвшейся «имени Ленина», а теперь уж неизвестно как).