Домбровский_Махнева - Столица феодоритов Страница 7

Восстановление в Константинополе императорского трона, видимо, не повлекло за собой реставрации всех прежних должностей и оставило на своем месте архонта, более самостоятельного, чем стратег. Однако и ранее существовал (наряду со стратегом) "правитель климатов". Он располагал, видимо, меньшими полномочиями и звался топархом. Не безразлична для нас эта персона: мы собираемся познакомить читателя с одним из топархов в таких критических обстоятельствах, когда сей слуга империи оказался вдруг никому не подотчетен, был принужден к самостоятельным действиям и пустился на поиски сильного благожелательного властителя, дабы сделаться его вассалом. Речь пойдет об очень спорной фигуре, но, быть может, именно с ее помощью удастся нам объяснить появление в Таврике архонта — лица, равнозначного владетельному князю, становящегося затем и во всех отношениях князем.

Записка топарха

В начале XIX в. в числе свезенных во Францию трофеев Бонапарта были средневековые документы из итальянских хранилищ. Внимание известного ученого Газе привлекла одна рукопись, названная "Запиской готского (а по другим версиям, греческого) топарха", теперь же именуемая просто "Запиской топарха". Газе опубликовал ее на языке оригинала (греческом) и параллельно по-французски. Появились затем и другие — немецкий и, наконец, русский переводы14. С тех пор этим источником не перестают интересоваться, его не обошел ни один историк или археолог, занимающийся Византией и Крымом X в. К несчастью, сам документ бесследно затерялся. Невозможность его изучения в подлиннике становится сущей бедой для каждого, кто пробует на него опереться.

"Записка" представляет собой довольно беспорядочные заметки на полях молитвенника, сделанные, вероятно, наспех где-то в пути. Она смахивает на черновой набросок отчета правителя (топарха) какой-го византийской (увы! неназванной) области о бедах, постигших его и вверенную ему территорию. В ней говорится о сокрушительном нападении там же проживавших «варваров», внезапно возмутившихся, а до того доброжелательных и «кротких», о разрушении ими крепости, а также об оборонительных мерах, которые предпринял топарх. Главное же в записке — описание опасного, даже рискованного путешествия правителя к некоему могущественному лицу, "властвовавшему к северу от Дуная", к которому он обратился с просьбой о покровительстве.

Событиями, важнейшими для Таврики, для Византийского Херсона и самой Византии, были в X в. морские походы Руси на Царьград (Константинополь) и Корсунь (Херсон). Их результат — не раз нарушенные, но и не раз возобновленные договорные отношения между двумя государствами. Торговые и политические связи с Русью отвечали интересам Византии, искавшей в Северном Причерноморье новых торговых рынков и новых путей на восток — взамен старых морских дорог, закрытых перед ней арабами. Все оживление Херсона, новый расцвет его как торгового центра, наступивший в X в., зависели от русско-византийской торговли и политики.

Общение русичей с населением византийского Херсона и климатов могло быть достаточно тесным, раз существовали и действовали подобные договоры. Всего ярче свидетельствует об этом проникновение на Русь христианства. Известен и ряд других фактов, в том числе археологических: русские вещи в Корсуне, а особенно византийские на Руси в сумме дают объективное подтверждение выводов, вытекающих из письменных источников.

Десятый век в истории нашей страны был веком завязывания и упрочения русско-византийских отношений, сыгравших огромную и плодотворную роль в развитии русской культуры и государственности. Есть основания полагать, что тогда же рядом с Херсоном и в нем самом сложились такие обстоятельства, которые в конце века (987 г.) пособили киевскому князю Владимиру покорить этот северопричерноморский форпост Византии. Ценой возвращения ей Херсона удалось ему добиться родства с императором «ромеев», а заодно и всеевропейского признания Руси одним из значительнейших государств своего времени. Для этого надобно было и для этого стоило девять месяцев топтаться у стен Херсона, сплетая узлы политических связей под прикрытием показных военных действий. Кто при этом поил и кормил его войско, надолго оторванное от далеких баз снабжения? Не такое уж большое, да к тому же потрепанное в военных действиях на Балканах, оно как-никак было занято осадой Корсуня. Разве смогло бы оно еще и рыскать по юго-западному Крыму, отнимая продовольствие и фураж у местного населения? Не было ли у Киева (как полагал виднейший исследователь древней Руси Б. Д. Греков) ранее созданной прочной опоры в Таврике и самом Херсоне?15

Успехи Владимира под Корсунем, несомненно, многим обязаны тому времени, когда меч Святослава "отмстил неразумным хазарам", когда русское оружие повергло в трепет печенегов и брало верх на Балканах — в войнах с Болгарским царством, в крупных столкновениях с византийскими силами. Русские победы на Балканах были настолько велики, что в течение некоторого времени большая территория к северу от Дуная фактически подчинялась киевскому князю. После одержанной в 965 г. Святославом решительней победы над хазарами обломки разбитого каганата кое-где, в частности в Крыму, по-видимому, еще некоторое время существовали. Что, кроме лютой вражды ко всему русскому и византийскому, могли ощущать эти недавно дружественные Византии «варвары» при виде того, как Византия заключает союз с их главным врагом — Русью. Херсон, в то время хорошо укрепленный и всецело занятый своей судьбой, был им уже не но зубам. Зато практически беззащитная земледельческая и пастушеская "фема климатов" в любую минуту могла испытать на себе запоздалую ярость хазар.

Возможно, об этом и рассказывает "Записка топарха" — загадочный исторический источник, связь которого с Крымом одни исследователи горячо отрицают, а другие доказывают не менее настойчиво и убедительно.

Не будем пытаться анализировать «Записку», ибо мы заведомо не в состоянии ничего прибавить к тому, что сделано в этом направлении выдающимися специалистами. Не можем дать здесь и реферат всей порожденной «Запиской» научной литературы. Ограничимся кратчайшим освещением двух основных точек зрения, занятых в этом вопросе наиболее авторитетными из дореволюционных и современных исследователей.

По мнению одной группы ученых, "Записка топарха" не имеет отношения к Крыму16. В 50-х годах эту точку зрения отстаивал М. В. Левченко. Он считал, что «Записка» была составлена греческим топархом одной из балканских провинций, который обратился за помощью к болгарскому царю с просьбой усмирить балканских славян, взбунтовавшихся против Византии в период войн Святослава с болгарами.

Согласно другому предположению, в пользу которого высказывались многие видные авторы, «Записка» — документ, связанный с Крымом17. Однако существует несколько вариантов этой точки зрения. В последнее время Г. Г. Литаврин рассматривал ее как рассказ о событиях, происходивших в Крыму в конце X в., а покровителем топарха считал князя Владимира18.

Если мнение о связи «Записки» с Крымом правомерно, то источник этот объясняет многое. В частности, становится ясно, что испрошенный топархом протекторат грозного Святослава (или не менее грозного Владимира), "властвующего к северу от Дуная", мог разом избавить топарха и подвластные ему климаты от агрессивных действий «варваров». Мы думаем, вслед за многими нашими предшественниками, что эти «варвары» — недобитые в Крыму хазары (по Литаврину же они, скорее всего, печенеги).

Среди сторонников крымской локализации «Записки» нет единого мнения по поводу ее датировки, а в связи с этим возникают различные мнения о том, кто были «варвары», враждовавшие с топархом крымских климатов (Б. Д. Греков назвал его "князьком"), и кем мог быть могущественный северный повелитель, оказавший ему покровительство.

Анализ «Записки» еще не исчерпан, но, взвешивая и сопоставляя все сказанное, отметая положения, не выдержавшие критики, надо признать наиболее убедительным и понятным толкованием ее как документа, отражающего события второй половины X в. в Крыму. Именно в это время русское оружие и сами русичи, несомненно, были популярными в Таврике и, кстати, тем сильнее, чем меньше притязаний выказывала Русь на ее территорию. Очевидно, это (а что же еще?) обеспечило Владимиру возможность безбедной осады Корсуня, а позднее содействовало и безболезненному вокняжению другого русского князя в соседней с Таврикой Тмуторокани, в тот момент как бы "бесхозной".

Не потому ли в XI в. такая же удача сопутствовала в Крыму и тезке Владимира киевского — князю Владимиру Ярославичу? Он тоже брал Корсунь, и с той же целью — породниться с императором Византии через брата, которому, будучи сам женат, добыл в супруги византийскую царевну19.