Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - Мортон Генри Воллам Страница 7

В одной руке мужчина сжимает сигару, другой небрежно похлопывает нашего кумира пониже спины.

— Дорогая! — восклицает он по-английски.

После чего парочка удаляется, оставив нас в еще большем недоумении. Увы, похоже, что тайна эта будет мучить меня до конца жизни!

Пески Сахары

Не так давно некая дама написала роман, обогативший английский язык словечком «шейх». Слово это пересекло Атлантический океан, чтобы вернуться к нам уже в своем кинематографическом воплощении. Что нам известно о шейхе? Прежде всего, что он решительный и неутомимый любовник. Ну, и в качестве дополнительных сведений, что родом он, скорее всего, из Алжира.

Если вам повезет оказаться в пустыне и свести знакомство с настоящими шейхами, то настоятельно рекомендую иметь в виду два факта. Во-первых, не впадайте в распространенную ошибку и не называйте их «шиками» — они это просто ненавидят! На самом деле правильно говорить «шей-ик», но в принципе арабы не возражают и против упрощенного варианта «шейк». И во-вторых, помните: шейхи бывают двух видов — местные, отечественные, и колониальные. Местные шейхи — довольно скучная и маловыразительная публика, а колониальных вы, скорее всего, и не увидите. Проживающий в городе шейх мало чем отличается от своих сограждан.

Он, как и все, носит пенсне, почитывает на досуге Анатоля Франса, ходит на службу, получает зарплату и хранит дома фотографию французского президента с его автографом — подарок от правительства Франции. Живет он, как правило, в небольшом домике, устроенном по образцу французской виллы: по утрам здесь пахнет коврами и дешевым кофе, а по вечерам играет заезженная пластинка с шлягером «Я ничья малышка». Уже из одного этого описания вы должны понять, что подобный человек — который, возможно, преподает французский язык в школе для девочек — решительно не годится на роль Плохого Парня пустыни.

Я решил предпринять поездку в Сахару в надежде познакомиться с настоящим шейхом. Итак, рано поутру я выехал из дому верхом на Горячем Фердинанде. Спешу пояснить, что Горячий Фердинанд являлся жеребцом местных кровей, типичным кораблем пустыни. На деле это означало, что он был тощим, дряхлым и безразличным ко всему на свете. К тому же имел привычку хромать на все четыре ноги. Оставалось только удивляться, что при таком наборе изъянов он все же продолжал функционировать.

Когда я впервые увидел этого конягу, то решил, что меня попросту пытаются надуть. Уж я-то знал, как выглядят арабские скакуны! Они все вынуждены носить шоры, поскольку подвержены внезапным приступам головокружения (наверное, из-за того, что целыми днями сломя голову носятся по Сахаре). Кроме того, они горячие и все время норовят сорваться в галоп. Ни одна из этих характеристик не подходила к бедняге Фердинанду! Однако продавец указал мне на безупречный римский профиль коня, что, несомненно, являлось неопровержимым доказательством его благородного происхождения. Надо сказать, что в дальнейшем я не пожалел о своем приобретении, и не раз у меня возникало сильнейшее желание поставить бутылку шампанского своему коню.

Итак, мы с Фердинандом покинули дом еще до рассвета и целый день провели в Сахаре. Солнце палило нещадно, что явно не улучшало моего самочувствия. С некоторым удивлением я обнаружил, что Фердинанд тоже находится в крайне угнетенном состоянии духа. За свою жизнь мне доводилось ездить на различных лошадях. Мне попадались животные злобные и вполне добронравные, строптивые и покладистые. Помнится, однажды у меня даже был конь с весьма своеобразным чувством юмора. Но никогда мне не приходилось встречать опечаленного скакуна. Причем это была не та философская грусть, которую иногда демонстрируют воспитанники школы верховой езды. У Фердинанда был такой вид, будто он страдает от недавно понесенной утраты. Я неоднократно спешивался и, сняв шоры у него с глаз, внимательно всматривался в лошадиную морду. Сомнений быть не могло: передо мной стояло животное, угнетенное печальными воспоминаниями. Можете себе представить коня, одержимого призраками прошлого!

На ночь мы разбили лагерь в пустыне, но уже на заре были готовы вновь пуститься в путь. И не мы одни. Я видел, как вдалеке проходил небольшой караван — цепочка верблюдов с навьюченными на них палатками, походными печками и прочим домашним скарбом. Я взгромоздился в седло, все еще размышляя о странностях поведения моего коня.

Что его так угнетало? Этого я не знал. Единственным разумным выходом было предположить, что знойные желтые пески действительно скрывали каких-то призраков. И хотя я точно знал, что на многие мили вокруг нет ни единой живой души, тем не менее почувствовал себя как-то неуютно… Покачиваясь в нагретом на солнце седле, я то и дело нервно оглядывался по сторонам.

Меня не покидало жутковатое ощущение, будто за нами следят.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал думать, как бедным шейхам удавалось ладить с такими вот Фердинандами. А ведь если верить романам, они еще умудрялись похищать прекрасных европеек и увозить их в свои знойные пески. Я попытался представить, как бы я сам повел себя в такой романтической ситуации. Вот я страстно обнимаю за талию рыжеволосую красавицу и, рывком оторвав ее от земли, усаживаю в седло. Потом говорю:

— Я так счастлив, душа моя! Нас ждет новая жизнь, так что позабудь все свои беды и печали. Я умчу тебя далеко-далеко в пустыню… И там, в холодных лучах ночного светила, мы с тобой…

— Да, да! Я все знаю: там мы наконец обретем счастье в объятьях друг друга! — сварливо перебивает меня прекрасная пленница. — Но, может быть, мы уже поедем? Когда я спускалась, Артур как раз заканчивал бриться. Боюсь, он будет здесь с минуты на минуту!

Я не без труда забираюсь на Фердинанда и пытаюсь поудобнее пристроить ноги в стременах. При этом продолжаю говорить (просто, чтобы пауза не затягивалась до неприличия долго):

— Ничего не бойся, малышка! Через час мы уже будем далеко. Только представь себе — безбрежная пустыня, стук копыт в ночи, и мы с тобой вдвоем… Только ты и я!

В этот миг в дверях гостиницы появляется ненавистный муж. В зубах у него зажженная сигара, в руках крепкая трость. Он направляется прямо к нам и начинает колотить палкой моего бедного меланхоличного Фердинанда, вопя:

— Но! Но! Пошел!

Я настолько увлекся этими фантазиями, что едва не пропустил долгожданную встречу с моим первым настоящим шейхом. Он вышел мне навстречу из-за ближайшего бархана — высокий симпатичный мужчина в походном бурнусе. Взгляд его был прикован к Фердинанду.

Я почувствовал себя неловко: будто мне следует за что-то извиниться.

— Добрый день, мсье, — приветствовал меня шейх. — Отличный конь у вас!

О, эти проклятые восточные церемонии, подумалось мне. Тем не менее я с достоинством отвечал:

— Да, первоклассное животное!

Он радушно пригласил меня в гости. И оглядевшись, я увидел его лагерь — скопление грязных, ободранных палаток, притаившихся в низинке между песчаными холмами. Оттуда доносился запах чеснока и слегка протухшего мяса.

Мы сидели в палатке — пили кофе и вели степенную беседу. Выяснилось, что мой собеседник, шейх, никогда в жизни никого не похищал. Романтические отношения с заезжими красотками его не прельщали, это казалось ему скучным. Кроме того, он ненавидел рыжие волосы — дьявольский цвет! Если ему что и нравилось в жизни, так это цыплята, финики и лошади. Тут в глазах его загорелись опасные огоньки, и я понял: меня решили взять в оборот! Не хочу ли я обменять своего Фердинанда? (Сердце у меня упало: так и есть, сейчас шейх предложит мне какую-то сделку.) Он даст мне взамен прекрасного коня! Ого, это становится интересным, подумал я. Возможно, сделка окажется не такой уж безнадежной.

— Покажите! — потребовал я, едва сдерживая нетерпение.

Мы отошли на десяток шагов от палатки, и я увидел его «прекрасного коня». Несчастное животное выглядело, как старший брат Фердинанда, едва оправившийся после тяжелой и продолжительной болезни. Я замер в нерешительности, и в это мгновение раздался громкий женский голос: