Луи Джеймс - Эти странные австрийцы Страница 9

Что за представление!

Австрийцы питают к своей культуре особые чувства (охватывающие всех жителей страны и достигающие апогея в Вене), и имя этим чувствам — слепое, доходящее до неистовства обожание. Спорить по эстетическим вопросам для австрийцев столь же естественно, как дышать. Постановка новой оперы или последний вызов современного драматурга, брошенный общественному вкусу, вызывают страсти неописуемой силы. Так было всегда. В XIX веке меломаны делились на вагнеровцев, поддерживавших Брукнера, и традиционалистов, горой стоявших за Брамса. О музыке последнего говорили, что она «словно писалась с учетом вкусов венцев: она не слишком страстная, но и не бесчувственная», т. е., выходит, ни то ни се.

Хотя культура, несомненно, предоставляет немало прекрасных поводов для спора, в целом австрийцы единодушны — они искренне любят музыку, живопись и театр.

Традиционным предметом поклонения является венский филармонический оркестр, созданный в 1842 году. Некогда доступ женщинам в священную касту музыкантов оркестра был закрыт. Однако доводы вроде того, что у женщин «нет мышцы, необходимой для верхнего вибрато», сочли неосновательными, и филармония была вынуждена, хоть и медленно, поменять критерии отбора музыкантов. В оркестре появилась арфистка (подходящих мужчин-арфистов в тот момент под рукой не оказалось), однако и она со временем ушла на пенсию, лишив филармонию даже символического присутствия женщины.

Музыканты филармонии (в основном, это коренные венцы) получают при поддержке государства баснословное жалованье, а также постоянные гонорары от продажи дисков (кстати, весьма популярных в народе). Абонементные билеты на воскресные утренние концерты филармонического оркестра (фактически единственные билеты, которые можно достать без особого труда) передают в семье из поколения в поколение. А вошедшее в традицию посещение этих концертов превратилось в важное общественное событие.

Театр, как говорят, является «для австрийцев предметом первой — после еды и питья — необходимости». Зачастую бывает трудно понять, где заканчивается сценическая жизнь и начинается реальная. Со времен барокко драматический театр и опера в Вене процветают, причем здешняя публика столь же охоча до грандиозных представлений, сколь и неразборчива. Им сгодится любое зрелище. Императрица Мария Терезия издала декрет о том, что для увеселения простонародья «следует давать спектакли», а Адольф Гитлер недурственно играл на публику, произнося в 1938 году на Хельденплаце напыщенную речь по поводу присоединения Австрии к Германии. (Как и многие австрийцы, он был в душе несостоявшимся художником, венские знаменитости порождали в нем смешанное чувство восхищения, ненависти и зависти.)

О человеке, в котором живет это чувство несостоявшегося художника, присущее столь многим австрийцам и выражающееся во всем — от умения делать всё своими руками до виртуозной игры на скрипке, Грильпарцер писал: «Тот, кто живет в полупоэтическом мире, опасен для настоящего искусства. Он поэт, хотя никогда и не помышлял о рифмовании строк».

Провождение времени дома

Тахта перед телевизором еще, слава богу, не стала в Австрии (и это отличает Австрию от других стран) основным местом провождения свободного времени. Пожалуй, причиной тому — высокохудожественные телевизионные передачи, которые отпугивают массового зрителя, хотя с недавних пор в надежде привлечь молодое поколение к голубым экранам в программу изредка попадают реалити-шоу и различные игры и викторины. Правда, публика всё равно предпочитает не центральные каналы, а кабельное телевидение, ведь с его помощью можно расслабиться и посмотреть в пятницу вечером какой-нибудь эротический фильм.

Радио в Австрии не такое ханжеское; там совсем немного серьезных передач и масса музыки, хотя слушатели и жалуются на засилье «современных» мелодий (т. е. не Wiener Klassik[7], Штрауса и т. д.). Это обстоятельство наверняка удивит иностранцев, ведь им кажется, будто здесь только Моцарта и можно услышать, даже телефоны и те пытаются (хотя довольно грубо) проигрывать в режиме ожидания отрывки из его вещей. Впрочем, недовольные малыми дозами классики радиослушатели всегда могут переметнуться к субсидируемой церковью «Радиостанции кафедрального собора св. Стефана», чье музыкальное меню состоит (хвала небесам за такую утешительную весть!) из традиционных блюд, т. е. из того, подо что австрийцы просыпаются, что с удовольствием слушают за завтраком и что используют в качестве снотворного — классических пьес и месс.

ПРАВИТЕЛЬСТВО И БЮРОКРАТИЯ

Партийная политика

Политическая картина Австрии представлена тремя основными партиями: Социал-демократической партией Австрии (СДПА), которую также называют «красными», Австрийской народной партией (АНП, они же консерваторы), или «черными», и правой Партией свободы Австрии (ПСА), чей цвет голубой, однако радикально настроенных сторонников этой партии именуют не иначе как «коричневыми». Также здесь имеется и партия «зеленых», медленно дрейфующая к альянсу с «красными», подобно тому как «черные» и «голубые» укрепляют связи друг с другом.

Приход «голубых» в правительство в 2000 году означал резкое преображение австрийской политики и общества. Он последовал за долгими годами преимущественно косметических перемен, когда, как язвительно заметил один из «черных» министров, «австрийцы хотели и реформ, и чтобы все оставалось по-прежнему». Поскольку нежелание подвергаться опасности является основой национального духа, то стремление избежать конфликтов стало центральным пунктом национальной (и личной) стратегии выживания. Среди других на диво изощренных положений был пассаж о «социальном партнерстве» — неофициальное соглашение, обеспечивавшее в стране с момента своего введения в 1957 году политическую стабильность (или, как сказали бы мы, застой). Ключевые решения о заработной плате и ценах согласовывались в комиссии, не имевшей никакого юридического статуса, а затем одобрялись правящими «консервативными» кругами (например, торговой и сельскохозяйственной палатами) и их противниками социалистами (например, палатой по труду и профсоюзам).

Результаты впечатляли: экономика пошла в рост, безработица снизилась; время, потерянное при забастовках, составляло всего несколько секунд в год (и эти цифры потрясли весь мир). Однако созданная система была типично австрийской в том смысле, что все ее достоинства можно было представить как недостатки — и наоборот. Так, в результате политической стабильности, следствия длительного союза «красных» и «черных», многократно возросли зарплаты, появились (несуществующие) рабочие места и много чего еще, на что тогдашний лидер «голубых» Йорг Хайдер поспешил обратить внимание австрийских избирателей.

Подобно австрийской церкви, социал-демократия рискует утонуть под грузом своего устаревшего багажа (или, как сказал Нестрой: «Всем хочется жить долго, и никому не хочется стареть»). В неприятном, новом, глобализирующемся мире «благостно-наивное отношение к себе и другим» уже не проходит, и это удивительно для церковников и политиков, ибо в прошлом оно всегда выручало их.

Чиновничество

Австрийцы привыкли к тому, что их постоянно, в каждой мелочи, ограничивают, и потому одно из основных занятий всякого уважающего себя гражданина — это поиск лазеек, помогающих ускользнуть от того, что кажется ему неприятным. Чтобы обойти бюрократические препоны, прибегают к Hinterturln (протекции), а правильно пользоваться ею — тоже своего рода искусство. Однако даже те, кто отвечают за исполнение инструкций, могут порой пренебречь ими, все зависит от таких переменчивых факторов, как состояние пищеварения полицейского или наличия отсутствия Fohn (южного ветра).

Уравновешенная раздвоенность чиновничьей души прекрасно продемонстрирована австрийским культурологом Йоргом Маутом в его описании типичного министерского здания с множеством длинных коридоров. В конце одного из них на вечно запертой двери висит объявление: «Вход строго воспрещен». «Поскольку дверь по самой своей природе должна вроде бы выражать идею возможности прохода, даже утверждать ее, — пишет Маут, — то появление подобного объявления по меньшей мере странно. Но еще удивительней скрытый смысл этого всеобъемлющего запрета, а именно: "Не входи, а то будет худо».

Австрийская бюрократия — это произведение искусства, и в бюрократическом механизме присутствует своя неумолимая логика, приводящая подчас к решениям в духе сюрреализма. Потому вряд ли стоит удивляться тому, что уже с давних пор крупные австрийские чиновники были эстетами и писателями, как, скажем, Штифтер и Грильпарцер. Они соединяли в себе безоговорочное подчинение долгу в общественной сфере и сдержанную оппозиционность в области искусства. Во времена Габсбургов, когда армия и чиновничество были тем, что соединяло разные народы и культурные традиции, многие из таких «творческих» чиновников бывали награждены за беспорочную службу.