Публий Назон - Элегии и малые поэмы Страница 27

        Ветры откроют твой путь — и дыханью их парус ты вверишь,

        Дай же судам отдохнуть здесь, в прибережной траве.

        Мне наблюдать за погодой доверь: отплывешь безопасней.

        Даже захочешь, — тебе здесь я остаться не дам!

175 Надобен отдых друзьям; истерзанный долгою бурей

        И недочиненный флот требует новых работ.

        Ради всего, чем тебе услужила и чем услужу я,

        Ради надежды на брак — краткой отсрочки прошу!

        Дай улечься волнам, дай любви умерить свирепость,

180 Дай научиться и мне с твердостью горе сносить.

        Если откажешь, — ну что ж! Я с жизнью расстаться решилась,

        Будет недолго меня мучить жестокость твоя.

        Надо б тебе поглядеть на меня, когда это пишу я;

        Я пишу — и лежит твой на коленях клинок.

185 Слезы по бледным щекам на троянское лезвие льются,

        Скоро не слезы его — теплая кровь увлажнит.

        Как подарки твои с моей судьбою согласны!

        Дешево стоит тебе мой погребальный костер!

        В грудь мою острие вопьется сейчас не впервые:

190 В грудь меня ранил давно дикой стрелой Купидон.

        Анна, греха моего совиновница, Анна родная![121]

        Скоро последними ты прах мой дарами почтишь.

        Слов не прочтут надо мной: «Элисса, супруга Сихея», —

        Мрамор гробницы моей будет украшен стихом:

        «Смерти обрек Дидону Эней, и меч ей вручил он, —

        Но поразила она собственной сердце рукой».

Письмо восьмое

ГЕРМИОНА — ОРЕСТУ

        Мне, Гермионе, ты был лишь недавно и мужем и братом,

        Стал только братом теперь; мужем зовется другой.

        Праву людей вопреки, вопреки законам бессмертных,

        Пирр меня держит в плену, смел и спесив, как отец.

5     Хоть и противилась я, но что могут женские руки?

        Лишь доказать, что идем не добровольно мы в плен.

        «Что ты творишь, Эакид? За меня отомстят! — я сказала. —

        Пирр, у рабыни твоей есть уж другой господин».

        Но, как море глухой, выкликавшую имя Ореста,

10   Простоволосую он в дом свой меня потащил.

        Разве в рабстве, в плену тяжелей моя участь была бы,

        Если бы Спарту взяла варваров жадных орда?

        Нет, Андромаху[122] не так угнетал победитель-ахеец,

        После того как огнем сжег он фригийскую мощь.

15   Если чувства ко мне, если жалости ты не утратил,

        Право свое возврати храброй рукою себе.

        Если бы стадо твое, Орест, из хлевов угнали,

        Взял бы ты меч? А теперь медлишь, жену потеряв?

        С тестя возьми пример, жену вернувшего с бою:

20   Счел он законным начать ради любимой войну.

        Если бы праздный твой тесть храпел в одинокой постели,

        Мать и сейчас бы женой сыну Приама была.

        Многие сотни судов не ставь под парус раздутый,

        Не собирай без числа воинов, — сам приходи!

25   Хоть и не грех за меня воевать: не зазорно супругу

        Все невзгоды войны вынести ради жены.

        Оба мы внуки с тобой Атрея, Пелопова сына,

        Не был бы мужем ты мне — был бы мне братом тогда.

        Дважды ты связан со мной и дважды обязан помочь мне:

30   Муж, супругу спаси! Брат, помоги же сестре!

        Отдал меня за тебя Тиндарей, над внучкою властный;

        Всей своей жизнью старик право решать заслужил.

        Но, не зная о том, отец обещал меня Пирру.

        Первым, однако, был дед; право пусть будет за ним.

35   Был не в ущерб никому наш с тобою свадебный факел,

        Пирру меня отдадут — будет обижен Орест.

        Нашу любовь мой отец Менелай простит: ведь глубоко

        Бог крылатый стрелой ранил его самого.

        Если себе он позволил любить — позволит и зятю:

40   Тут поможет ему собственной страсти пример.

        То же ты для меня, чем отец мой был для Елены,

        Есть и дарданский пришлец: роль его взял Эакид.

        Пусть делами отца похваляется он, сколько хочет, —

        Есть об отцовских делах что рассказать и тебе.

45   Все — в том числе и Ахилл — подчинялись внуку Тантала:[123]

        Был он вождем вождей, вел лишь отряд свой Пелид.

        Предки также тебе Пелоп и родитель Пелопа,

        И от Юпитера ты пятый, коль верен твой счет.

        Есть в тебе доблесть, хоть меч обнажил ты для страшного дела.[124]

50   Что оставалось тебе? Меч тот вручен был отцом.

        Лучше, когда бы в другом показал ты деле отвагу,

        Но ведь не ты выбирал — велено было тебе.

        Ты лишь исполнил приказ, и кровь из горла Эгисфа

        Снова дворец залила, кровью отца залитой.

55   Пирр обвиняет тебя, называет твой подвиг злодейством,

        И без стыда мне глядеть может при этом в глаза.

        Тут сдержаться нет сил, и лицо и сердце пылают,

        Больно жжет изнутри грудь мою скрытый огонь.

        При Гермионе вслух порицать посмели Ореста!

60   И ни меча под рукой нету, ни силы в руках.

        Я только плакать вольна; в слезах изливается ярость,

        Слезы обильной рекой льются и льются на грудь,

        Не иссякая, текут по щекам, о румянах забывшим,

        Есть везде и всегда только они у меня.

65   Рок родовой настигает и нас: в роду Танталидов

        Женщины были и встарь легкой добычей для всех.

        Что вспоминать про обман белоперой птицы потоков[125]

        И горевать, что в себе лебедь Юпитера скрыл?

        Там, где, простершись в длину, два моря Истм разделяет,

70   Мчал Гипподамию вдаль на колеснице пришлец.[126]

        Кастор, герой из Амикл, и Поллукс, герой амиклейский,

        Шли воевать, чтоб сестру город Мопсопа вернул.[127]

        Вскоре ее же увез за моря похититель идейский,

        И за оружье взялась Греция ради нее.

75   Помню хоть смутно, но все ж сама я помню, как в доме

        Страх, тревога и грусть сразу наполнили все.

        Леда молила богов, своего Громовержца молила,

        Плакали Феба-сестра,[128] дед, сыновья-близнецы.

        Я сама, растерзав едва отросшие кудри,

80   В голос кричала: «Куда, едешь куда без меня?»

        Не было только отца… Я тоже стала добычей

        Пирра, чтоб видели все: внучка Пелопу и я.

        О, когда бы Пелид избежал Аполлонова лука!

        Строго б отец осудил гнусные сына дела.

85   Ведь и тогда не стерпел, и теперь Ахилл не стерпел бы,

        Чтобы живую жену вдовый оплакивал муж.

        Чем на себя навлекла я вражду бессмертных? О горе!

        Из вредоносных светил мне на какое пенять?

        Рано без матери я осталась, отец был в походе, —

90   Живы оба, а дочь круглой росла сиротой.

        Губ неумелых моих младенчески ласковый лепет

        С первых достался лет, о моя мать, не тебе,

        Шею твою обвивать не пришлось мне ручонкой короткой

        И на коленях твоих ношей отрадной сидеть.

95   И наряжала меня не ты, и для дочки-невесты

        Не материнской рукой убран был брачный покой.

        Правду скажу: ты вернулась домой, я вышла навстречу —

        Но среди прочих в лицо мать не могла я узнать.

        Только твоя красота среди всех выдавала Елену,

100 Ты между тем начала спрашивать, кто твоя дочь.

        Только с Орестом одним и знала я счастье; но будет

        Отнят и он, если сам не постоит за себя.

        Пирр меня держит в плену, хоть с победой отец мой вернулся.

        Вот что, средь прочих даров, дал мне сожженный Пергам!

105 Стоит Титану погнать в небосвод коней лучезарных, —

        Тут отпускает меня, хоть ненадолго, тоска.

        Но когда ночь посылает меня в постылую спальню

        И заставляет лечь с горестным стоном в постель,

        Слезы глаза наполняют мои, а не сонная дрема,

110 И, как могу, не даюсь мужу я, словно врагу.

        Бедами оглушена, я себя забываю порою

        И прикасаюсь рукой к телу скиросскому вдруг,[129] —