Франсиско Суарес - Франсиско Суарес о речи ангелов Страница 32

1. Необходима ли речь ангелам как совершенным творениям? В самом деле, речь необходима людям прежде всего потому, что у них нет иного способа открыть друг другу свои мысли и желания. Будучи заключенными в материальные тела, индивидуальные разумные души непрозрачны друг для друга. И хотя мышление в принципе, как показал еще Августин в трактате «О Троице»[45], развертывается в форме внутренней речи, эта речь внятна только самому мыслящему: она должна получить внешнее чувственное выражение в звучаниях или письменах, чтобы стать доступной другому. Но ангелы, будучи чисто духовными творениями, не сталкиваются с чувственной преградой тела. С онтологической и физической точек зрения, мышление ангела и его речь вполне могли бы быть тождественными и прозрачными для других ангелов. Поэтому в другой формулировке тот же вопрос звучит так: каково отношение между ангельским мышлением и ангельской речью – тождественны они или различны?

Сомнения в абсолютном тождестве акта мышления и речевого акта порождаются не онтологическим статусом ангелов как нематериальных субстанций, а их статусом свободных личностей. Действительно, если бы любой интеллектуальный акт одного ангела был всегда, независимо от его воли, открыт всем другим, в этом была бы принудительность, несовместимая с высоким личностным достоинством ангела: принудительность, от которой избавлен человек и которая тем более неуместна в чисто духовном творении. Поэтому, несмотря на отсутствие материальной телесной преграды, необходимо признать, что между актом ангельского мышления или воления и актом его сообщения другому или другим должно иметься различие. Или: необходимо признать, что в ангеле акт мышления как внутренней речи, с одной стороны, и акт коммуникативной речи, с другой стороны, не могут быть полностью тождественными. Но тогда открывается следующее проблемное поле:

2. Каким способом передается информация от одного ангела к другому? Или: благодаря чему другие ангелы получают доступ к мыслям и волениям говорящего? Люди используют для этой цели чувственные знаки. Однако бестелесные ангелы не имеют возможности ни производить такие знаки, ни воспринимать их – разве что акцидентальным образом, когда ради общения с людьми они временно принимают материальные тела и способность общаться посредством чувственной речи. Но как они общаются между собой? Отсюда – вопрос о том, нуждаются ли ангелы в особых речевых знаках и существует ли в их речи различие между знаком и означаемым.

Если допустить, что такие знаки существуют, тотчас встает вопрос о характере обозначения. Будут ли эти знаки означать по природе или по установлению? Если по природе, то чем они будут отличаться от актов мышления, которые совершаются именно по природе? Ведь словесное значение не вписано в природу как таковую, оно налагается на природные акты извне. А если это знаки по установлению, то кто и каким образом их установил? Если сами ангелы, как они смогли договориться об общих значениях? Ведь ангелы, в отличие от людей, лишены возможности просто указать кивком или жестом на вещь, чтобы дать понять, что именно она обозначается данным словом. А если каждый ангел устанавливает значения сам для себя, как ему удается оповестить об этом других? Встает также ряд более тонких вопросов: возможны ли метафоры и вообще тропы в ангельском языке? Возможно ли устаревание словесных значений и появление новых? Синонимия и омонимия? Каково могло бы быть отношение между формальным значением речевого знака и его понятийным содержанием?

3. Третье проблемное поле – приватность ангельской речи. Может ли ангел говорить избирательно к какому-то одному или нескольким собеседникам или, начав говорить, он неизбежно сделает свою речь внятной всем остальным ангелам без разбора? Люди способны обеспечивать приватность беседы, обращая в свою пользу собственную материальную ограниченность: ведь для того, чтобы человеческая речь была слышна и внятна, разговор должен вести на определенном – очень небольшом – расстоянии, с определенной громкостью. Но как обеспечить приватность ангельской речи? А между тем все то же высокое личностное достоинство ангела требует, чтобы он имел возможность добровольно и свободно определять себе собеседников.

4. Четвертое проблемное поле: исчерпывается ли ангельская речь формальным содержанием или предполагает некое изменение в собеседниках? Или, если рискнуть сформулировать вопрос в современных терминах: имеет ли эта речь информативную или перформативную природу? Оба варианта ответа влекут за собой ряд следующих вопросов: как удается привлечь внимание другого ангела к говорящему? Как удается определить партнера по приватной беседе? Какова роль свободной воли говорящего в том, чтобы определить меру открытости своих мыслей? Как и в какой мере понимание речи и успешность речевого общения определяется со стороны каждого из собеседников?

5. Наконец, существует еще одна – пятая – проблемная область: ангельская речь и ее внешние факторы. Мы уже сказали, что речевое общение людей, по причине их материальной ограниченности, критически зависит от внешних условий: от расстояния между собеседниками и от их количества, от громкости голоса или четкости и размера букв на письме и т. д. А существует ли подобная зависимость у речи ангелов? Может ли ангел одновременно говорить с бесконечным числом собеседников? Отсутствие материальной ограниченности, казалось бы, позволяет ответить на этот вопрос утвердительно; однако это противоречило бы другому ограничению ангельской природы – ее тварности, по причине которой мощь любого тварного сущего не может быть бесконечной. Так вопрос об ангельской речи обнаруживает у схоластов свое физическое измерение.

Перечисленные проблемные области определяют теоретические границы нашей темы в схоластике; читатель сразу же опознает их в том числе и у Суареса. Но как выглядит – хотя бы в общих чертах – историческая биография проблемы ангельской речи? В современной литературе существует уже солидный корпус публикаций об отдельных авторах и отдельных аспектах этой проблемы. Но если говорить именно о комплексных историко-философских исследованиях, то самая значительная работа об ангельской речи – обширная (объемом почти 800 страниц) хабилитационная диссертация Бернда Ролинга, изданная в виде монографии в 2008 г.: «Locutio angelica. Дискуссия об ангельской речи как предвосхищение теории речевого акта в Средние века и в начале Нового времени»[46]. Опираясь на собственные изыскания и на ранее опубликованные работы других ученых, Ролинг описывает общий исторический горизонт учений об ангельской речи. В Писании о ней (как о речи именно ангельской, а не обращенной ангелом к человеку и принявшей ради этого чувственную форму) говорится лишь мельком – например, в 1 Кор 13, 1: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими…». Общефилософской предпосылкой для этой темы послужила идея мышления в форме внутренней речи, независимой от конкретного языка (Августин, Дамаскин). Однако вплоть до начала XIII в. напрямую тема ангельской речи не вставала. Гийом Овернский, Александр Гэльский, Филипп Канцлер положили начало ее разработке. Ключевой фигурой на этой стадии формирования дискурса стал Альберт Великий. Он сформулировал проблему ангельской речи как определенный комплекс вопросов, который впоследствии лишь уточнялся и дополнялся, но никогда не ставился под сомнение в целом: именно тот комплекс, о котором мы говорили выше. Во второй половине столетия многообразные учения о речи ангелов кристаллизуются в четко артикулированные теории, или модели. Для XIII в. Б. Ролинг вычленяет три модели, обозначенные именами Фомы Аквинского, Эгидия Римского и Дунса Скота. В XIV в. к ним добавилась четвертая модель – Уильяма Оккама[47]. Коротко рассмотрим – в основных чертах – каждую из них.

1. Модель Фомы Аквинского (ок. 1225–1274).

В центре томистской концепции ангельского языка стоит акт воли. Именно он позволяет одному ангелу раскрыть «тайны сердца» (secreta cordis) другому. Суть концепции Фомы заключается в том, что простого акта воли, коим говорящий ангел желает явить содержание своих мыслей другому, достаточно, чтобы сделать это содержание явным, без какого-либо реального действия или взаимодействия. В комментарии к Первому посланию к коринфянам[48] Фома проводит ряд различений, значимых для понимания речевого общения между ангелами. Способность к выражению «тайн сердца» дана ангелам по природе – как «сила проявления» (potestas manifestandi). И по природе же ангелы обладают изначальной готовностью к постижению открывшихся им мыслей другого ангела: для этого им не требуется ни специального побуждения или возбуждения, ни особой направленности внимания. Единственное, в чем они нуждаются, – чтобы актом воли говорящий придал своему понятию направленность (ordinatio) к тому, чтобы явить его другому ангелу.