Иордан - Гетика Страница 4

По поводу современных ему вопросов религии, вроде волновавшего высшее восточное и западное духовенство, самого императора, чуть ли не весь Константинополь и многие другие города, спора о «трех главах», который в 550—551 гг. достиг большой остроты, Иордан не проронил ни слова. Единственная определенная и притом резко прозвучавшая у него нота относится к арианству. Иордан был «ортодоксом»(«католиком») и отрицал, как сторонник «вселенской церкви», арианство, признанное огромным большинством готов[51]. Он называет арианство лжеучением, «вероломством» («perfidia») в противоположность христианству, которое определяет как «истинную веру» («vera fides»)[52]. Он осуждает императора Валента за то, что тот способствовал распространению арианства среди готов, вливая в их души «яд» лжеучения. Для Иордана православие и арианство – две враждебные «партии» («partes»); арианство в его глазах отщепенство («secta»; Get., § 132—133, 138).

В связи с этим вполне допустимо рассматривать conversioИордана (который, находясь в готской среде еще в Мезии, был, вероятно, арианином) как переход из арианства в православие[53]. Этому не противоречит возможная принадлежность Иордана к группе мирян – так называемых religiosi. И. Фридрих, разбирая вопрос о conversioИордана, пришел к наиболее, по его мнению, вероятному выводу, что в результате conversioИордан вступил в число religiosi[54]. Они не были монахами, но соблюдали известные правила монашеской жизни, что в отдельных случаях могло вести к посвящению в клирики или к поступлению в монастырь. Думается, что таким же religiosusстал и Кассиодор, когда он отошел от политической деятельности: в булле папы Вигилия от 550 г. упомянуты «gloriosus vir patricius Cethegus» и «religiosus vir item filius noster Senator»[55]. Есть предположение, что когда Кассиодор находился в Константинополе (и был уже religiosus vir, но еще не монах), он ознакомился с устройством теологических школ в Низибисе и в Александрии и в связи с этим обдумал план своего будущего монастыря в Виварии[56].

Итак, для окончательного решения вопроса о том, в чем состояло conversioИордана, нет исчерпывающих данных, но более другого убеждает предположение Фридриха, что Иордан скорее всего был religiosus, причем – добавим и подчеркнем это! – переменивший арианство на православие. В силу последнего он и проявил резкость в своих суждениях об арианстве, когда по ходу событий в его рассказе ему пришлось о нем говорить.

По одновременным с «Getica» источникам не удается установить, в каком именно смысле употреблялись слова conversio, convertereи т. п. Следует отметить, что в тексте «Анонима Валезия» есть выражение, обозначающее переход из арианства в православие: «in catholicam restituerereligionem»; бывшие ариане назывались «reconciliati», обратный переход обозначался тем же глаголом: «reconciliatos, qui se fidei catholicae dederunt, Arrianis restitui nullatenus posse»[57]. Само собой разумеется, что употребление глагола restituereотнюдь не исключает возможности употребления глагола convertere[58].

В § 266 в небольшой вставке, где Иордан в немногих словах сообщил о своей деятельности нотария, он сказал в тоне несколько уничижительном, что он был «agrammatus»[59]. Автор настолько скуп на сведения, что это определение иногда принимается чуть ли не за характеристику его образованности, его кругозора. Конечно, agrammatusв средневековом тексте не значит неграмотный, не умеющий писать (αγράμματος); оно значит вообще неученый, непросвещенный[60]. Только в таком, самом общем, смысле и должно понимать это выражение у Иордана. Будучи нотарием, он, разумеется, был грамотен и обучен не только письму, но и правильному, соответственно установленным формулам, составлению грамот. Однако латынь официальных и, быть может, не очень сложных грамот, исходивших от аланского, готского или другого варварского князя, просто не годилась для литературного труда. Иордану во второй половине его жизни пришлось стать именно писателем, и он, по-видимому, нередко бывал в затруднении, так как хорошо понимал недочеты в своем риторическом и грамматическом образовании. Ничего не известно о том, посещал ли он какую-либо школу, да и были ли школы в местах, где он провел детство и юность. Может быть, не имея школьного образования, не имея случая углубиться в «studia litterarum», Иордан не стал тем, кого называли «litteris institutus»[61].

Если Иордан не прошел регулярного школьного курса и не изучал «тривия»[62], то, следовательно, не имел образования, которое называлось «грамматическим»[63]. Это и сказалось на его стиле, тяжелом, вязком и скучном, полном неправильностей. Но, с другой стороны, он, несомненно, обладал значительным запасом достаточно широких познаний, приобретенных, надо думать, не школьным путем.

Иордану был знаком греческий язык. Несомненно, от себя, а не следуя Кассиодору, написал он такие слова: «ut a Graecis Latinisque auctoribus accepimus» (Get., § 10). Нет никаких оснований предполагать, что Иордан лишь для эффекта вставил в предисловие к «Getica» замечание о сделанных им самим добавлениях из греческих и латинских авторов[64]. Трудно думать, что объяснения, даваемые в § 117 («in locis stagnantibus quas Graeci ele [hele, haele] vocant») и § 148 («αινετοί id est laudabiles»), были удержаны в памяти и вписаны механически, а не внесены, исходя из собственного понимания языка и его толкования. К тому же Иордан, по мнению Моммсена, имел возможность с детства слышать и понимать греческую речь, живя в местах, где как раз соприкасались латинский и греческий языки («когда жил во Фракии, т. е. у самых границ обоих языков» – «cum vixerit in Thracia, id est in ipsis confiniis linguarum duarum» – Prooem., p. XXVII). Добавим, что и Кассиодор, родиной которого была южная Италия, знал, вероятно, греческий язык с детства.

Вряд ли все упоминаемые, а иногда не названные, но использованные в «Getica» авторы прошли только через руки Кассиодора, вряд ли исключительно он мог привлекать латинские и греческие источники. Ведь и сам Иордан, только что просматривавший тексты, нужные для компилирования «Romana»[65], мог и в «Getica» – иной по форме и назначению работе – применить материал из проштудированной им литературы.

Нет данных для категорического отрицания знакомства Иордана с древними историками и географами. В его трудах есть то явные, то скрытые следы Ливия и Тацита, Страбона и Мелы, Иосифа Флавия и Диона Кассия; он пользовался географическими картами и читал Птолемея, не был чужд и более «новой» литературе, обращаясь к Дексиппу, Аммиану Марцеллину, Орозию, Иерониму, Сократу, готскому историку Аблавию и др. Иордану были знакомы «Энеида» и «Георгики» Вергилия, откуда он иногда брал цитаты, чаще же заимствовал некоторые обороты[66]. Наконец, для последних страниц обоих произведений он отчасти использовал новейший труд своего современника Марцеллина Комита.

Требуется только одна оговорка при анализе источников работ Иордана: в «Romana» можно констатировать его собственные кропотливые выборки из авторов, но в «Getica» невозможно до конца выяснить, какие авторы были привлечены Кассиодором (и, следовательно, только перенесены в сочинение Иордана) и какие из них были использованы непосредственно составителем «Getica»[67]. Во всяком случае едва ли было бы возможно поручить написание ответственного труда (который предполагалось составить по произведению автора, не только просвещенного, но и влиятельного, да к тому же еще здравствовавшего в те годы) человеку, незнакомому с литературой. Изучение того, что написал Иордан, не допускает вывода, что он был стилистом, но вполне доказывает, что он был начитан и образован.

Возвращаясь к слову «agrammatus», нельзя не добавить, что прием самопринижения был, как известно, обычен у средневековых авторов. Так, например, Григорий Турский, несколько раз сопоставлявшийся нами с Иорданом, объявляет себя невежественным и глупым («insipiens»), неумелым («inperitus»), чуждым искусства писателя («iners»); он представляет себе, что litteratiмогли бы обратиться к нему со словами: «О rustice et idiota!» С этими словами созвучны и слова равеннского географа (VII—VIII вв.), который написал: «Licet idiota, ego huius cosmographiae expositor» (IV, 31), рекомендуя себя как автора географического обозрения и украшаясь смиренным эпитетом «idiota» (ιδιώτης) – «необученный», «несведущий». Оба эпитета – «agrammatus» и «idiota», вероятно, восходят к фразе из «Деяний апостольских» (IV, 13): апостолы Петр и Иоанн были «люди некнижные и простые» («homines essent sine litteris et idiotae», ότι άνθρωποι αγραμματοι εισιν καί ι’διωται).

Вместе с эпитетом «agrammatus» Иордан – единственный раз на протяжении всего текста «Getica» – назвал свое имя: «Iordannis»[68]. Не будучи одним из обыкновенных и самых частых имен в раннем средневековье, это имя все же встречается в дошедших до нас источниках. Например, в хрониках Кассиодора, Марцеллина Комита, Мáрия Аваншского (Aventicensis) и Виктора Тоннонского (Tonnonnensis)[69] под 470 г. указан на Востоке консул Иордан («Severus et Iordanes», «Iordanis et Severi», «Severus et Iordano»). В бумагах, оставшихся после смерти К. Бетманна, одного из деятельных сотрудников изданий «Monumenta Germaniae historica», был обнаружен список лангобардских имен, составленный Бетманном по рукописным материалам монастыря Фарфы; в этом списке отмечено имя «Jordanis»[70]. В 864—865 гг. в защите судебных исков монастыря св. Амвросия около Милана принимал участие скавин монастыря Иордан («Iordannis scavinus avocatus ipsius monasterii»); в грамоте 941 г. относительно продажи земли в окрестностях Милана среди подписей значится подпись Иордана, свидетеля «signum manum (sic!) Iordanni negotians (sic!)... teste»[71].