Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока Страница 11

«Люблю — в пустыне жажда…»

Люблю — в пустыне жажда    слабей моей любви.Люблю — иссякли слезы    бессонные мои.Люблю — молиться бросил,    безумьем обуян.Люблю — не вспоминаю    каабу и коран.

«Исполни лишь одно желанье…»

Исполни лишь одно желанье    мое — иного нет:Спаси любимую от горя,    убереги от бед.

Мне блага большего не надо,    ты щедро одарилМеня любовью — в ней отрада,    спасение и свет.

Пока живу — люблю и верю,    надеюсь и терплю,—Служу единственному богу,    храню его завет…

«Только любящий достоин…»

Только любящий достоин    человеком называться.Кто живет, любви не зная,    совершает святотатство.

Мне любимая сказала:    «Ничего не пожалею,Лишь бы милого увидеть,    лишь бы мне тебя дождаться».

Только любящим завидуй —    им на долю выпадаетНевозможное блаженство,    неразменное богатство.

Омар ибн Аби Рабиа

(644–712)

«Вы, суд мирской! Слуга аллаха тот…»

Вы, суд мирской! Слуга аллаха тот,Кто судит нас, руководясь законом.Пусть жен не всех в свидетели зовет,Пусть доверяет лишь немногим женам.

Пусть выберет широкобедрых жен,В свидетели назначит полногрудых,Костлявым же не даст блюсти закон —Худым, иссохшим в сплетнях-пересудах.

Сошлите их! Никто из мусульманСтоль пламенной еще не слышал просьбы.Всех вместе, всех в один единый стан,Подальше бы! — встречаться не пришлось бы!

Ну их совсем! А мне милее нетКрасавицы роскошной с тонким станом,Что, покрывалом шелковым одет,Встает тростинкой над холмом песчаным.

Лишь к эдаким благоволит аллах,А тощих, нищих, с нечистью в сговоре,Угрюмых, блудословящих, нерях,Ворчуний, лгуний, — порази их горе!

Я жизнь отдам стыдливой красоте.Мне знатная, живущая в палатеКрасавица приятнее, чем те,К которым ночью крадутся, как тати.

«Я видел: пронеслась газелей стая…»

Я видел: пронеслась газелей стая,Вослед глядел я, глаз не отрывая, —

Знать, из Кубá неслись они испуганноШирокою равниною без края.

Угнаться бы за ними, за пугливыми,Да пристыдила борода седая.

Ты, старый, очень старый, а для старогоУж ни к чему красотка молодая.

«Отвернулась Бегум, не желает встречаться с тобой…»

Отвернулась Бегум, не желает встречаться с тобой,И Асма перестала твоею быть нежной рабой.

Видят обе красавицы, сколь ты становишься стар,А красавицам нашим не нужен лежалый товар.

Полно! Старого друга ласкайте, Бегум и Асма,Под деревьями нас укрывает надежная тьма.

Я однажды подумал (ту ночь я с седла не слезал,Плащ намок от дождя, я к селению Джазл подъезжал):

О, какая из дев на вопрос мой ответить могла б,Почему за любовь мне изменою платит Рабаб?

Ведь, когда обнимал я другую, — казалось, любяЯ томился, и жаждал, и ждал на свиданье — тебя.

Если женщины верной иль даже неверной я раб,Мне и та и другая всего лишь — замена Рабаб.

Обещай мне подарок, хоть я для подарков и стар, —Для влюбленной души и надежда — достаточный дар.

«Я покинут друзьями, и сердце мое изболело…»

Я покинут друзьями, и сердце мое изболело:Жажду встречи с любимой, вздыхаю о ней то и дело.

И зачем мне совет, и к чему мне любезный ответ,И на что уповать, если верности в любящей нет?

Кто утешит меня? Что мне сердце надеждою тешить?Так и буду я жить — только смерть и сумеет утешить.

«В стан я племени прибыл, чьих воинов славны дела…»

В стан я племени прибыл, чьих воинов славны дела.Было время покоя, роса на пустыню легла.

Там я девушку встретил, красивее всех и стройней,Как огонь, трепетали запястья и бусы на ней.

Я красы избегал, нарочито смотрел на других,Чтобы чей-нибудь взор не приметил желаний моих,

Чтоб соседу сказал, услаждаясь беседой, сосед:«Небесами клянусь, эта девушка — жертва клевет».

А она обратилась к подругам, сидевшим вокруг, —Изваяньем казалась любая из стройных подруг:

«Заклинаю аллахом — доверюсь я вашим словам:Этот всадник заезжий пришелся ли по сердцу вам?

К нам войти нелегко, он же прямо проходит в шатер,Не спросившись, как будто заранее был уговор».

Я ответил за них: «Коль приходит потайный женихНа свиданье любви, никакой ему недруг не лих!».

Радость в сердце влилась, как шатра я раздвинул края, —А сперва оробел, хоть вела меня воля своя.

Кто же к ней, белолицему солнцу в оправе зари,Не придет повидаться, лишь раз на нее посмотри?

«Возле Мекки ты видел приметный для взора едва…»

Возле Мекки ты видел приметный для взора едваСлед кочевий былых? Не блеснет над шатром булава,

И с востока и с запада вихри его заносили,—Ни коней, ни людей, — не видать и защитного рва.

Но былую любовь разбудили останки жилища,И тоскует душа, как в печали тоскует вдова.

Словно йеменский шелк иль тончайшая ткань из Джаруба,Перекрыла останки песка золотого плева.

Быстротечное время и ветер, проворный могильщик.Стерли прежнюю жизнь, как на пальмовой ветви слова.

Если влюбишься в Нум, то и знахарь, врачующий ловкоОт укусов змеи, потеряет над ядом права.

В Нум, аллахом клянусь, я влюбился, но что же? — Я голос,Вопиющий в пустыне, и знаю, пустыня мертва…

Уезжает надолго, в затворе живет, под надзором.Берегись подойти — ни за что пропадет голова!

А покинет становье — и нет у чужого надеждыВновь ее повстречать, — видно, доля его такова!

Я зову ее «Нум», чтобы петь о любви без опаски,Чтоб досужей молвы не разжечь, как сухие дрова.

Скрыл я имя ее, но для тех, кто остер разуменьем,И без имени явны приметы ее существа.

В ней врага наживу, если имя ее обнаружу,—Здесь ханжи и лжецы, клевета негодяев резва.

Сколько раз я уже лицемеров не слушал учтивых,Отвергал поученье ее племенного родства.

Сброд из племени садд твоего недостоин вниманья,Я ж известен и так, и в словах моих нет хвастовства.

Меня знают и в Марибе все племена, и в Дурубе,Там, где резвые кони, где лука туга тетива.

Люди знатные мы, чистокровных владельцы верблюдов,Я испытан в сраженьях, известность моя не нова.

Пусть бегут и вожди, я не знаю опасностей бранных,Страх меня не проймет, я сильнее пустынного льва.

Рода нашего жен защищают бойцы удалые,В чьем испытанном сердце старинная доблесть жива.

Враг не тронет того, кто у нас покровительства ищет,И о наших делах не забудет людская молва.

Знаю, все мы умрем, но не первые мы — не исчислитьВсех умерших до нас, то всеобщий закон естества.

Мы сторонимся зла, в чем и где бы оно ни явилось,К доброй славе идем, и дорога у нас не крива.

У долины Батта вы спросите, долина ответит:«Это честный народ, не марает им руку лихва».

На верблюдицах серых со вздутыми бегом бокамиЛишь появится в Мекке, — яснее небес синева.

Ночью Омара кликни — поднимется Омар и ночью,И во сне ведь душа у меня неизменно трезва.

В непроглядную ночь он на быстрой верблюдице мчится;Одолел его сон, но закалка его здорова;

Хоть припал он к луке, но и сонный до цели домчится.Лишь бы сладостным сном подкрепиться в дорогу сперва!

«Он пробрался к тебе, прикрываясь полуночным мраком…»