Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока Страница 18

«Вдруг узнаю: решил совет семейный…»

Вдруг узнаю: решил совет семейныйОтъезда не откладывать Бусейны.Не надрывайся, сердце, потерпи, —Пусть караван скрывается в степи…Рассудок мой ты омрачила бредом, —В игре любой стремишься ты к победам.Одним — любить, другим — терзать безбожно:Стремленья наши противоположны.Как хочешь это чувство назови, —Такой нигде не встретишь ты любви…Приказывай гонцу седлать коня, —Ты душу в дар получишь от меня.

Башшар ибн Бурд

(714–783)

«Ночь пришла меня баюкать, но забыться я не мог…»

Ночь пришла меня баюкать, но забыться я не мог,Тень любимой мне предстала, сердце сжалося в комок.А когда сказал я милой: «О души моей рассвет,Будь щедра со мною!» — скрылась, не сказав ни «да», ни «нет».Дай же мне забвенье, Абда! Я пока еще не теньИ не умер, хоть от страсти умираю каждый день.Так ослаб и похудел я, что, когда к тебе пойду,Может статься, и от ветра по дороге упаду.Но смеется над любовью безответною судьба,Нацепив ошейник с меткой на меня, как на раба.

«Весь день меня друг упрекал за безумную страсть…»

Весь день меня друг упрекал за безумную страсть,Пустые упреки! О, как тут в унынье не впасть?Сказал он: «Опомнись!» Но я отвечал: «Никогда!»Сказал он: «Как видно, вы с нею лишились стыда,О вас же судачат повсюду!» — «А хоть бы и так,От встреч отказался бы только последний дурак!»Грешу, не грешу — что за дело другим до того?Ведь это касается только меня одного!Так тюрки, напав, обвиняют хазар за налет…Святоши! Злословили б лучше на собственный счет!Дождусь я — и камень, пожалуй, разинувши рот,В безумстве любви упрекать меня тоже начнет!Мне хватит того, что сказала моя госпожа,Чей взор поражает быстрее копья и ножа,Того, что она, целомудрие строго храня,Беседу прервав, вдруг сама целовала меняИ так пожимала мне руку, бледнея как мел,Что след от пожатья ожогом на коже горел.Когда же вдвоем оставались мы с ней взаперти.Губами касался я шелка на нежной груди,И тонкий браслет, зазвенев, тишину разбивал,Когда я дыханье ее в поцелуе впивал,Когда ее руки слабели и на пол онаСадилась без сил, как садится за горы луна,И, плача, шептала: «Бесстыдник, вставай! Уходи!Свидетель аллах, я пригрела змею на груди!Откуда узнал ты, что нянюшка нынче уйдет?Едва она скрылась, как ты постучал у ворот.Спаси меня, господи, сжалься! Любою ценойНе дай соблазнителю верх одержать надо мной.Он трезв, но похож на хмельного, он смел и силен,Сломал, как игрушку, браслет мой серебряный он.О, горе мне, горе! Как справлюсь я с этой бедой?Все щеки уже исцарапал он мне бородой!..Что сделали б родичи, если б увидели нас!Тогда и всевышний тебя бы от смерти не спас.Смотри, что творится с губами! Что делать теперь?Как в этаком виде открою я матери дверь?Ах, что с нею будет! Разбойник, что будет тогда?А люди узнают? Я, верно, сгорю от стыда.Грабитель! О, как я могла уступить грабежу?Мать скоро вернется, и что же я, дерзкий, скажу?..»И я отвечал ей: «Не бойся, о радость души!«Меня укусила пчела с коготками», — скажи.Хотя догадается самый последний осел,Что больше на свете таких не отыщется пчел.

«Когда приятель говорит…»

Когда приятель говорит: «Не надо, не спеши!» —Еще сильнее скорбный стон отвергнутой души.Страсть к Суде разум отняла, затмила белый свет.В душе красавицам иным отныне места нет.Как до сих пор от мук моих не содрогнулась твердь?Клянусь аллахом, что они еще страшней, чем смерть.Готов с заката до зари я говорить о ней,Она во мне, как нож врага, и сердцу все больней.За что она отмстила мне? Я верен ей, как был,И молча тайны наших встреч в душе похоронил.

«Селима, любовь моя! Там, далеко средь пустыни…»

Селима, любовь моя! Там, далеко средь пустыни,Львы Бену Кейн охраняют шатры твои ныне.Чуть не разбилась душа моя в приступе муки —Так зазвенел на ветру колокольчик разлуки.Дочь человека, чье имя я в тайне оставил(Чтобы народ ненароком его не ославил), —Небом клянусь, если б встретил однажды тебя я —Счет позабыв, целовал бы, от жажды сгорая!Требовал долг я отдать, но красавица ловкоСердце мое забрала и пропала, плутовка!Стал я подобен ослу, что пошел за рогами,Но без ушей был оставлен, бедняга, врагами.

«О друг мой верный, о халиф, что скажешь ты о той…»

О друг мой верный, о халиф, что скажешь ты о той,Из-за кого я жажду так, что почернел душой?Я ночь над чашею провел и боль топил в вине,Безумный ветер бушевал и буйствовал во мне.Одни лишь письма и мечты, и больше ничегоМеж нами не было, и вот — все пусто и мертво,О виночерпий, до краев наполни мой бокал!Она священна, я ж святынь ничем не осквернял.О Сельма, о запретный сон! Уйдя от зорких глаз,Подобным райскому — вином я тешился не раз,В селеньях Сирии оно томилось взапертиИ в девстве старилось, чтоб мне теперь с ума сойти.Его тончайший аромат пьянит меня мечтой,Как дуновенье ветерка, целебных трав настой,Но заболеет сразу тот, кто к горлышку приник —Вот голова его горит, вот онемел язык,Вот он повержен, на земле, не шевельнет рукой,Глаза блуждают, а в душе — и ветер и покой.Он недвижим, но чаша мчит по воле волшебстваИ убивает по пути движенья и слова.Пока он пьет еще вино и в неге возлежит,Забыв и то, что суждено, и то, что надлежит,Иссякнет золото, и вдаль уйдут его стада,И не вернутся никогда ни радость, ни года.Тебя оставив в полусне, иссякнет и вино,Но, усыпив других, не спит, а бодрствует оно,И, став безумным и больным, заплачешь ты навзрыд,Когда оно, сжигая кровь, по жилам побежит.

«Сказала любимая: «Скоро нам жить друг от друга вдали»…»

Сказала любимая: «Скоро нам жить друг от друга вдали».И горе в душе разгорелось, и слезы из глаз потекли.Как будто случайно на сердце упал из костра уголек,И вспыхнул, и вот уже пламенный мчится по жилам поток.Когда же июльские ветры, подув, добавляют огня,Сжимается сердце от боли, дым горечи душит меня.

«О жеманница, лик ее нежен и чист, как луна…»

О жеманница, лик ее нежен и чист, как луна!От любви занемог я, лишь только запела она:«Взоры черных сияющих глаз мое сердце прожглиИ, убив меня, мимо убитого молча прошли».Я вскричал: «Только сладость твои источают уста!Спой же, ради аллаха, твой голос пьянит, как мечта», —«Как прекрасны зеленые горы в хрустальных ручьях!Как прекрасен любой, кто поселится в этих краях!»«Спой тому, кто страдает, любя!» — я сказал, осмелев.«Что же, есть у меня для таких подходящий напев:«Я не виделся с той, что живет в становище у вас,Но бывает порою, что уши догадливей глаз».И вскричал я в волненье: «О солнце на небе моем!Ты зажгла во мне пламень, и все осветилось кругом.Спой же страстную песню, пусть долу опустится взгляд.Чтобы муки влюбленного стали сильнее стократ!»О, когда бы мне яблоней стать у нее на пути,Стебельком ароматной травы из земли прорасти!Может быть, восхитившись, она принесет меня в дом?О, как счастлив я был бы остаться с любимой вдвоем!И, склонившись над лютней, так страстно запела она,Что, услышав такое, и джинны лишились бы сна.Той, что в гордости дерзкой вовек не уступит другой,Стал я тотчас же самым покорным и верным слугой.Я просил: «О, молю тебя, спой мне еще что-нибудь,Ты, что в свет облачила мой темный, безрадостный путь!Если б знать, что убьешь ты сегодня любовью меня,Заказал бы я саван еще со вчерашнего дня».И так дивно запела она! Я забылся на миг,И заплакал, и снова пред ней головою поник:«Нет, того, кто действительно любит, — аллах не убьет,Но изменника казнь справедливая ждет».

«О сердце мое! Ты обуглилось и почернело…»