Автор неизвестен - Торикаэбая моногатари, или Путаница Страница 18

Однако Сайсё, не догадываясь о том, какие думы одолевают ее, посчитал, что настало его время. Его охватила любовная тоска, и он уговорил благоволившую ему Саэмон, чтобы та ночь за ночью проводила его к Ённокими. Хотя Ённокими и знала, что это дурно, но ей стало казаться, что, верно, это и есть настоящая любовь. Ённокими поддалась его страсти… Она заметно располнела, ей нездоровилось. Она выглядела такой потерянной, но это не могло лишить ее привлекательности. Потихоньку наблюдая за ней, Сайсё влюблялся все сильнее, и для этого были все основания. Каждую ночь они держали друг друга в объятиях и расставались в слезах на заре. Ённокими тревожилась, и Удайдзин не мог спокойно смотреть на нее. Он приказал прибраться в доме, дамам же велел принарядиться. Он спросил Ённокими: «Почему ты все время лежишь?»

Он заставил ее сесть и привести себя в порядок. Она чувствовала себя больной и несчастной. Когда Химэгими вернулся после своей отлучки, Удайдзин спрятался за ширмой и стал подглядывать. Ему показалось, что эти дни прибавили зятю привлекательности, от него будто бы исходило сияние, его обаяние разливалось вокруг. Химэгими опустился на колени и приблизился к жене:

— Я думал, что пробуду в горах совсем недолго, но там были книги, которые я хотел посмотреть, и пока я ими занимался, прошло неожиданно много времени. Я думал, ты пошлешь кого-нибудь за мной, но день шел за днем, и я в конце концов решил, что ждать уже нечего. Я очень расстроен и мне стыдно.

Ённокими молчала, она отвела глаза и потупилась. Не получив ответа, Химэгими сказал:

— Кажется, я стал для тебя чужим. Я-то рассчитывал, что ты переменишься, если меня долго не будет.

Он искоса смотрел на нее, не говоря больше ничего обидного, потом отвернулся. Ённокими выглядела очень несчастной. Тем не менее, она была исключительно обворожительна и изящна, густые волосы струились по одежде — даже на картине не нарисуешь. Она была столь прекрасна — за целую вечность не налюбоваться. Химэгими поговорил еще сколько-то, чтобы не показаться невоспитанным, но уже не пытался вызвать ее на откровенность. Удайдзин все видел и слышал, он был расстроен: ведь они так хорошо смотрелись друг с другом. И если рядом с ней окажется другой мужчина, они наверняка будут выглядеть хуже.

Ённокими и Химэгими когда-то спали вместе, беседовали откровенно и сердечно, давали друг другу клятвы любви, но, теперь, когда Ённокими встретила другого, она, понятно, изменилась, ее нежности как ни бывало. Химэгими стыдился своего тела, и сердцем своим он тоже отдалился от нее. Хотя и «под одним одеялом», они лежали спина к спине, будто чужие. Химэгими не сердился: он знал, что это ему следует стыдиться своего тела, он злился даже на свое отражение в зеркале. «Спокойная и благородная женщина будет довольна даже если она только нежно и доверительно беседует с мужем, все дело в том, что есть человек, которого она любит больше меня», — думал Химэгими. Все это печально, но выходить из себя нет никакого смысла. «Что бы там ни было, я считаю этот мир лишь временным пристанищем, и даже печаль мне — не печаль», — решил он.

Часть вторая

Химэгими теперь часто удалялся в сторону снежных вершин Ёсино, и это очень печалило Удайдзина.

Шли дни и месяцы, и вот для Ённокими настало время уединиться в комнату для рожениц. Удайдзин, разумеется, беспокоился за исход родов. Поэтому он беспрестанно читал сутры и молился. Хотя Садайдзин и находил происходившее весьма странным, он не желал показаться подозрительным и тоже молился о благополучном разрешении от бремени. Словом, вокруг Ённокими царила суматоха. Но, возможно, именно благодаря этому, хотя во время беременности она и чувствовала себя отвратительно, теперь Ённокими легко разрешилась чудесной девочкой, такой красивой, что лучше и не пожелаешь — такая вполне сможет занять в будущем самое высокое положение. Удайдзин был счастлив, зазывал гостей, так что шуму вышло даже больше, чем уместно в подобном случае.

Садайдзин тоже не оставался в стороне, он даже соизволил поучаствовать в обряде первого купания, которого все ждали с таким нетерпением. Личико новорожденной, несомненно, напоминало Сайсё. Увидев это, Химэгими пришел в волнение — Сайсё был для него близким человеком, они давно дружили, были привязаны друг к другу, а теперь Сайсё, конечно, думает, что Химэгими — ужасный дурак. Ему было стыдно и горько. Химэгими так переживал, что у него разболелась грудь.

Ённокими еще не оправилась от родов — она закрылась с головой белыми одеждами, свернулась калачиком, ее клонило ко сну. Химэгими подошел к ней. «Послушай», — она вздрогнула и приподняла голову. Даже раньше Химэгими часто приходилось испытывать неловкость, а уж теперь… Он улыбнулся и спросил: «Как ты себя чувствуешь?»

И он прочел:

Живу в этом мире…И что же?Ребенок — другого лицо.Милое личико!Только губ не разжать.

От стыда Ённокими ничего не отвечала. По понятной причине она не желала взглянуть на мужа.

— Что ж, теперь уже ничего не поделаешь. Но ведь нам с тобой еще жить и жить. Будет неприятно, когда вокруг станут судачить. Не могу ничего придумать, не знаю, что сказать, — у него катились слезы из глаз.

Химэгими беспокоился, как бы люди, занятые всей этой праздничной суматохой, не подумали, что он опечален. Он оставил Ённокими, но в сердце женщины еще долго не рассеивалась боль, и никто не мог понять, отчего она страдает.

Все очень радовались и шумели, жена Удайдзина заправляла купанием новорожденной, ей помогала третья дочь, мужем которой был Командующий государевой гвардией. Но кое-кто все же обратил внимание, что у Химэгими вид вовсе не радостный. Впрочем, они подумали, что таков уж его характер, и восприняли это со спокойствием, ничего не заподозрив.

На седьмой вечер после родов, в день праздника, распорядителем которого был определен Командующий государевой гвардией — муж сестры Ённокими, собралась вся знать, и только Сайсё сказался больным. Его терзали чувства, о которых никто не догадывался. Раньше он молился, чтобы роды прошли благополучно, и уже слышал, что это так, но только вдали от Ённокими он чувствовал себя одиноким. И он отправился к Саэмон.

— Ведь ты знаешь, как мы любим друг друга! Сегодня, сейчас! Я живу как во сне…

Своими домогательствами он сбил Саэмон с толку, и хотя она считала, что это бесполезно, но все же, с тяжестью на сердце, она пошла справиться у Ённокими. Все дамы уже оставили Ённокими. Пожилые руководили приготовлениями на кухне, молодые, занятые подарками и прочим, разошлись по своим покоям, сама же Ённокими приняла вечернюю ванну и легла спать, и лишь несколько женщин находились неподалеку. Удостоверившись, что никого рядом нет и можно проникнуть незамеченным, Саэмон приглушила свет и незаметно провела Сайсё. Ённокими полагала, что время для свидания совсем неподходящее, но их связь была так крепка, что разорвать ее было совершенно невозможно. В чуть теплящемся тусклом свете она выглядела какой-то маленькой и похудевшей, трогательной и бледной. Ённокими была вся укутана в белые одеяния, на голове — покрывало, будто хризантема, ее длинные волосы скрыты под одеждой. Сайсё подумал, что она поистине прекрасна, сам же он тоже надушился, выглядел обаятельным и желанным. Он повторял и повторял, как безгранично он любит ее и как хотел бы вызывать такое же глубокое чувство в ее сердце, его речи и облик были таковы, что поддались бы скала и дерево, а ведь женское сердце не чета им… Ённокими заплакала, она была так близко, она была так мила, что у Сайсё не было сил расстаться с ней.

Химэгими, отбивая такт, пел в саду «Море в Исэ», слушать его было необыкновенно приятно. Сайсё же в это время подумал: «Как странно! Его жена — прекрасна, так отчего же он избегает ее? Сам он блестящ, изящен и великолепен, но в то же время так подозрителен, у него всегда такой вид, будто он погружен в какие-то мрачные тайные думы. Уж не увлечен ли он другой женщиной?» Сайсё очень хотел бы узнать правду.

Праздник еще не закончился. Химэгими подарил кому-то свое верхнее платье и теперь мучался от холода. Он незаметно прошел в дом, чтобы одеться. Странно, но за занавесями ему почудилось какое-то подозрительное замешательство и возня. Когда Химэгими заглянул туда, какой-то человек вскочил с постели и выскользнул прочь. Впопыхах он обронил веер и листки бумаги. Ённокими была так напугана, что даже не порывалась спрятать их. Химэгими молча подошел к ней, поднял упавший у изголовья веер, поднес его к свету. На лакированном остове была натянута красная бумага с изображением падающего на бамбук снега, на обратной стороне — несколько любовных строк, выведенных изящной кистью. Это была рука Сайсё. Так Химэгими и думал! Сайсё не пришел на праздник, надеясь пробраться сюда… У Химэгими теперь был настоящий повод для ревности, но он не испытывал этого чувства. «Наверное, так он и должен был поступить — женщина остается в самом дальнем углу дома, самое время! Но ведь Сайсё здесь не в первый раз, не может быть, чтобы никто не знал обо всем и не помогал ему. Сайсё наверняка дал знать, что хочет сегодня прийти. А что Ённокими? Даже сейчас она впустила его, значит, она очень его любит!»