Люй Бувэй - Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю) Страница 31

Когда фэнци неба и земли в правильном соотношении, двенадцать тонов утверждены.

В луну тона хуанчжун не следует предпринимать земляных работ и следует быть осмотрительным, открывая закрытое, дабы укрепить небо, запереть землю и сохранить янци в рассеянном состоянии.

В луну тона далюй число лун исчерпано. Новый год еще не вошел в силу, и крестьянам нечем заняться.

В луну тона тайцу начинает проявляться янци, деревья и травы во множестве подают признаки жизни, земледельцам следует повеление начинать пахоту, дабы не было упущено время.

В луну цзячжун приходит время для щедрости, широты, согласия и равновесия, когда следуют милосердию и отказываются от наказаний. Не должно ничего предпринимать, дабы не нанести ущерба жизни всех.

В луну гусянь прокладывают пути, проводят дороги, исправляют и очищают рвы и канавы. Когда это повеление выполнено, отовсюду притекает благоприятная ци.

В луну чжунлюй не созывают больших сборищ. Надзирают и проверяют состояние земледельческих работ. Бурно растут трава и деревья. Не следует смущать сердце народа.

В луну жуйбинь янци поднимается вверх. Предоставляют отдых сильным и питают малых. Если правление беспокойно, рано засохнут деревья и травы. В луну линьчжун деревья и травы в цвету. Инь готова к своим губительным делам. Нельзя приступать к большим работам, дабы подкрепить янци.

В луну ицзэ исправляют законы, заново устанавливают меры наказания, собирают и муштруют войско. Следует осудить изменивших долгу, дабы обезопасить дальние рубежи.

В луну наньлюй погружающиеся в спячку твари заползают в норки. Тогда поторапливают крестьян с уборкой урожая, не допуская расслабленности и лености; каждый должен приложить все старания.

В луну уи спешат вынести приговоры в соответствии с законами, не допуская послаблении. Не следует оставлять незавершенных следствий, но все дела довести до конца.

В луну тона инчжун прекращается движение инь и ян. Все закрывается, наступает зима. Исправляют сообразно рангам похоронные обряды и направляют мысли народа на конечное.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

О началах музыки / Инь чу

Сяский хоу Кун Цзя[40] охотился у горы Дунъянфу, когда случился ураган и стало темно, как ночью. Кун Цзя сбился с пути и зашел в крестьянский дом, где как раз родился ребенок. Все тогда заговорили: "К нам пришел властитель, какой счастливый день! Ребенка ждет большое счастье!" Но другие говорили: "Нет, не быть счастью, его непременно постигнет беда!" Тогда правитель взял ребенка с собой, сказав при этом: "Я сделаю его своим сыном, и кто тогда посмеет причинить ему вред?" Мальчик уже стал взрослым, когда сломался шест у шатра и упавший топор отсек ему ступню. Поэтому он сделался привратником[41]. Кун Цзя тогда сказал: "Ах, как тороплива судьба!" И сложил песню о рубящем топоре. Так было положено начало восточным напевам.

Когда Юй завершил свои великие дела, он как-то встретил деву с горы Тушань. Поскольку она была ему незнакома, он прошел мимо нее, намереваясь осматривать южные земли[42]. Тогда дева с горы Тушань вместе со своей служанкой стала дожидаться Юя на южном склоне горы Тушань. Она потом сложила песню, которая начиналась словами: "Ах, жду я его!" Так было положено начало южным напевам.

Чжоу-гун и Шао-гун собрали эти напевы и дали им название "К югу от Чжоу" и "К югу от Шао".

Чжоуский царь Чжао пошел походом на царство Чу. Синь Юйми, великан и силач, стоял в его колеснице по правую руку. На обратном пути они переезжали по наводному мосту реку Хань. Мост подломился, и царь вместе с Цай-гуном упали в воду. Синь Юйми вытащил царя на северный берег[43], а потом вернулся и спас Цай-гуна. Чжоу-гун дождался его в Сиди и пожаловал ему титул Чжан-гуна[44].

Инь Чжэнцзя переселился на запад от реки Хэ, но все вспоминал о старой своей родине. От этого и пошли западные напевы. Чжан-гун продолжил эту тему, когда жил у западных гор. Циньский Му-гун отобрал из этих напевов то, что стало известно как первые циньские песни.

Ю Сун-ши[45] построил для двух своих красавиц дочерей девятиярусный терем. Когда они ели и пили, там всегда играла музыка. Поэтому божества-предки ди[46] послали ласточку взглянуть на них. Ласточка запела: "аи-аи..." Девушкам это понравилось, они поймали ласточку и посадили ее под нефритовый колпак. Через некоторое время они сняли колпак, чтобы на нее взглянуть; ласточка снесла два яичка, улетела на север и больше не возвращалась. Сестры тогда сочинили песенку, где были слова: "Ласточка, ласточка, ты улетела". Так было положено начало северным напевам.

Всякая музыка рождается в сердце человека. Когда чувство охватывает сердце, его трепет рождает звуки; то, о чем поют вовне, изменяет затем сердца внутри. Посему, послушав песни, можно судить и о нравах, а познав нравы, нетрудно узнать и устремления. Зная устремления, увидишь и дэ[47]. Сила или слабость, ум или глупость, благородство и подлость — все обретает осязаемые формы в музыке, так что спрятать их невозможно. Посему и говорится: суждение, основанное на постижении музыки, глубоко.

Если земля тоща, на ней не вырастут большие деревья. Если вода мутна, рыбы и черепахи в ней будут мелкие. Если время порочно, обряды будут извращенными, а музыка скабрезной. Таковы песни Чжэн и Вэй[48], мелодии тутовых деревьев.

Это любят лишь в странах, охваченных смутой, этому радуются лишь те, в ком слабо дэ. Когда появляется порочная и легкомысленная музыка, тогда чувства людей направляются на порок и разврат. Это-то и рождает все виды любострастия и безумия. Посему благородный обращается к дао[49], дабы совершенствовать дэ. Истинное дэ порождает истинную музыку. Гармоничная музыка помогает установить согласие. И когда музыка становится гармоничной, народ обращается к дао земли.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Основа музыки / Чжи юэ

Кто желает послушать музыку высшего порядка, тому следует отправиться в страну высшего образа правления. Ибо где правит благородство, там и музыка зовет к высокому, и где правит подлость, там и музыка зовет к низости. И у поколения, проникнутого смутой, сходит за радость распутство. Нынче вот закроют окна, запрут двери и шумят так, что сотрясаются небо и земля.

Во времена Чэн Тана[50] перед дворцом вырос колос. Он вылез из земли на закате, а на рассвете был уже настолько толст, что его невозможно было обхватить двумя руками. Прорицатель просил соизволения гадать о причине на щите черепахи, но Тан прогнал его со словами: "Я слышал, что благие знамения предвещают счастье. Но если при благих знамениях творить дурные дела, счастья не будет. Дурные знамения предвещают несчастья. Но если при дурных знамениях творить добрые дела, несчастья не будет". И он стал созывать совет рано, а покидать его поздно, стал осведомляться о больных и отдавать почести умершим и помыслы свои стал направлять на доброе и помощь народу. И через три дня колос пропал. Посему и говорится: "Несчастье — опора счастья, счастье — сосуд несчастья". Однако очевидно это лишь для мудреца. Человеку толпы откуда может быть известно сокровенное??

В шестую луну восьмого года правления чжоуский Вэнь-ван[51] заболел и слег. На пятый день его болезни случилось землетрясение, не распространившееся, однако, за пределы столицы ни к северу, ни к югу, ни к востоку, ни к западу. Тогда прорицатели стали упрашивать: "Мы, ваши подданные, слыхали, что землетрясения подвластны правителям. Ныне вы, царь, в горячке пятый день, случилось землетрясение, которое не вышло за пределы чжоуской столицы. Все подданные охвачены страхом. Выражаем просьбу: прекратите это несчастье!" Вэнь-ван отвечал: "Как же могу я прекратить это несчастье?" Тогда прорицатели сказали: "Следует начать большие работы, согнать массу народа, начать надстраивать столичные стены, и беда, быть может, отступит". Вэнь-ван ответил: "Это невозможно! Небо ниспосылает знамения, дабы покарать преступного. Очевидно, я виновен в преступлениях. Вот небо и наказывает меня. И если я начну большие работы, сгоню массу народа, начну надстраивать столичные стены, я этим лишь усугублю свои вины. Нет, это невозможно! Мне следует заняться своим поведением и взяться за добрые дела, тогда, быть может, беда и отступит". И он пересмотрел придворные обряды, оказал расположение чжухоу[52], одарив их конями и мехами, исправил свои наставления и указы, наградил смельчаков яшмой и шелком, распределил по достоинству ранги и титулы, размежевал по справедливости наделы, облагодетельствовав тем многих подданных. И в недолгом времени недуг его прекратился. Землетрясение случилось на восьмой год правления Вэнь-вана. После этого он правил еще сорок три года. Скончался он, процарствовав пятьдесят один год. Так Вэнь-ван прекращал бедствия и уничтожал последствия дурных знамений.

Во времена Цзин-гуна из царства Сун в созвездии Синь появилась звезда-огонь Инхо[53]. Цзин-гун, охваченный страхом, призвал к себе Цзы Вэя[54] и спросил: "К чему бы это Инхо в Синь?" Цзы Вэй сказал: "Инхо — это кара небес. Созвездие Синь — это область царства Сун. Вас, господин, постигнет несчастье. Однако вину можно приписать и правящему министру". Цзин-гун сказал: "Мы правим страной вместе с министром, и если за это предать его одного смерти, это будет недобрым знаком". Цзы Вэй сказал: "Может, это вина народа?" Цзин-гун отвечал: "Если умрет весь народ, то кем же тогда я стану править? Лучше уж умереть самому!" Цзы Вэй сказал: "Может, повинен неурожай?" Цзин-гун сказал: "В голодный год из-за неурожая народ, конечно, вымрет. Быть правителем и убивать подданных ради того, чтобы выжить самому, — кто же сочтет меня после этого правителем? Нет, это мне веление судьбы, и я обязан принять его. Вы можете больше ничего не говорить". Цзы Вэй было ушел, но потом повернулся и с поклоном сказал: "Я, ваш слуга, осмелюсь вас поздравить. Говорят, небо высоко, но слышит голос малого человека. Вы, господин, трижды в речах выразили совершенное дэ, и небо трижды наградит вас. Нынешним же вечером Инхо передвинется на три стоянки, и ваша, господин, жизнь продлится на двадцать один год". Цзин-гун спросил тогда: "Откуда это вам известно?" И услышал в ответ: "За три добрых речи следует три награды. Значит, Инхо передвинется на три стоянки[55]. В каждой четверти неба по семь созвездий, от одной стоянки до другой считается семь лет. Трижды семь — двадцать один. Поэтому я и говорю, что ваша жизнь, господин, продлится на двадцать один год. Я прошу позволения лечь у подножия трона и ждать этого события. Если Инхо не передвинется, прошу лишить меня жизни". Цзин-гун сказал: "Быть посему!" В тот же вечер Инхо передвинулась на три стоянки.