Египетская мифология - Иван Вадимович Рак Страница 56

Перевод выполнен нерифмованными стихами; в оригинале он написан прозой — незамысловатой и даже довольно бесцветной вначале, где происходит завязка сюжета, и — вычурной, полной сочных эпитетов и метафор, местами ритмизованной — в тех фрагментах, где ограбленный поселянин витийствует перед вельможей фараона, моля о справедливости. Собственно, не сюжет с ограблением, а речи поселянина (их девять) составляют содержание повести.

Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий — это красиво, — но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесённого вслух, речь, насыщенная [243] созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а, стало быть, более убедительной и действенной.

Жирным шрифтом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской (в разных экземплярах текста некоторые выделения не совпадают). Поселянин, главный персонаж повести, — в буквальном переводе «полевой»; обычно этим словом называли крестьян-земледельцев, но «полевым» мог именоваться и просто не городской житель. Соляное Поле — оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут (греч. Гераклеополь), куда направляется поселянин, — столица XX верхнеегипетского нома, в Первый Переходный период — столица Египта. Богом-покровителем города считался Херишеф.

При составлении примечаний частично использованы комментарии И. Г. Лившица к его прозаическому переводу повести.[52]

Был человек по имени Ху-н-Инпу —

«Анубисом хранимый», поселянин

из Соляного Поля. У него

была жена; она носила имя

«Возлюбленная» — Мерет.

               И однажды

сказал своей жене тот поселянин:

«Послушай, собираюсь я спуститься[53]

в Египет, чтоб оттуда для детишек

продуктов принести. Так что — ступай,

отмеряй ячменя мне; он — в амбаре:

остатки прошлогоднего зерна».

[Запасы их совсем уже иссякли:

лишь восемь мер жена набрать сумела.]

Две меры [он] отмерил ей [обратно],

тот поселянин, и сказал жене:

«Вот две ячменных меры в пропитанье

тебе с детьми твоими. Мне же сделай [244]

из остальных шести — хлебов и пива

на каждый день. Я этим проживу».

И вот в Египет этот поселянин

отправился, ослов своих навьючив

растениями, солью, древесиной

и шкурами [свирепых] леопардов,

и волчьим мехом; а ещё — камнями,

растений благовонных семенами

да голубями и другою птицей[54]

поклажа та наполнена была.

Всё это были Соляного Поля

различные хорошие дары.

Шёл поселянин, направляясь к югу, —

в ту сторону, где город Ненинисут.

Достиг он вскоре области Пер-Фефи,

что севернее Меденит.[55] И там —

там встретил поселянин человека,

на берегу стоявшего. Он имя

носил Джехутинахт — «Силён бог Тот»;[56]

он сыном приходился человеку

по имени Исери. Оба были

людьми распорядителя угодий

вельможи Ренси, сына Меру.[57]

               Этот

Джехутинахт, едва лишь он увидел [245]

ослов, которых поселянин гнал,

[и всю великолепную поклажу],

как в его сердце алчность загорелась,

и [сам себе] сказал Джехутинахт:

«Эх, вот бы мне изображенье бога[58]

с такою чудодейственною силой,

чтоб удалось мне с помощью той силы

добро у поселянина отнять!»

А дом Джехутинахта находился

у тропки, что вдоль берега тянулась.

Узка [дорожка] там, не широка:

набедренной повязки вряд ли шире;

обочина её — вода [речная],

а по другую сторону — ячмень.

И приказал Джехутинахт холопу,

его сопровождавшему: «Иди-ка

и принеси мне полотно льняное

из дома моего».

             И тотчас ткань

доставлена была Джехутинахту.

Он тут же расстелил её на тропке

[ни обойти её, ни перепрыгнуть]:

один конец — в ячменные колосья,

другой, где бахрома, — на воду лёг.

Все люди той дорогой беззапретно

могли ходить. И поселянин тоже

спокойно шёл. Как вдруг Джехутинахт

его окликнул: «Эй, поосторожней!

Смотри не потопчи мои одежды!»

Ему на это молвил поселянин:

«Что ж, поступлю я, как тебе угодно. [246]

Мой верен путь. [Другой дороги нету,

и — выхода мне нет, коль путь закрыт][59]».

И он поднялся выше по обрыву.

Тогда Джехутинахт прикрикнул [грозно]:

«Что ты собрался делать, поселянин?

Иль мой ячмень тебе дорогой будет?»

Ему сказал на это поселянин:

«Мой верен путь. [Другой дороги нету,

и — выхода мне нет, коль путь закрыт.]

Обрывист берег [ — не взойти на кручу,

а здесь] — ячмень встал на пути [стеною],

дорогу же ты нам переграждаешь

одеждами своими... Может, всё же

ты дашь пройти нам по дороге этой?»

Но только речь закончил поселянин, —

один из тех ослов, [которых гнал он],

стал поедать ячменные колосья

и полный рот колосьями набил.

И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри-ка!

Осёл твой жрёт ячмень!.. Что ж, поселянин,

за это я беру его себе.

Отныне будет он топтать колосья

во время молотьбы,[60] [а не на поле]».

Промолвил поселянин: «Путь мой верен,

[и не было мне выхода иного:]

дорога здесь — одна, но ты её [247]

мне преградил. Вот почему повёл я

ослов другой дорогою — опасной:

[ведь там ячмень! Ослы его не могут,

увидевши, не съесть; они ж — ослы,

они не разумеют, что — запретно!]

И вот теперь осла ты отбираешь

за то, что рот колосьями набил?..

Но я — учти! — я знаю, кто владыка

усадьбы этой: вся она подвластна

начальнику угодий, сыну Меру —