Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя) - Бувэй Люй Страница 56

пепел их развеян по ветру, я считаю, было бесчеловечностью с моей стороны. То, что ради нового господина я хотел убить старого, я считаю, с моей стороны было изменой долгу. То, что я трижды был сброшен в реку Цзян, а потом помилован царевичем Цин Цзи, я считаю, было для меня позором. Бесчеловечному, изменившему долгу, да еще опозоренному, я считаю, незачем жить». Уский царь не сумел его удержать, и он закололся своим мечом.

Яо Ли, можно сказать, старался не ради награды. Поэтому даже при виде великой выгоды не изменил своему долгу. Это можно назвать неподкупностью. Неподкупность — это когда ни богатство, ни знатность не дают забыть о позоре.

У вэйского И-гуна[329] был слуга по имени Хун Инь. Пока он был в отъезде по поручению гуна, варвары да напали на Вэй. Тогда в народе заговорили: «У нашего правителя посты и жалованье получают журавли, благородством и богатством отличаются евнухи. Вот пусть и посылает своих евнухов с журавлями за него сражаться, а нам чего ради?» И они все разбежались.

Пришли ди и настигли И-гуна у заводи Юн. Убили его, сожрали все его мясо, оставив только печень. Когда Хун Инь вернулся, он доложил этой печени о своей поездке, а когда окончил доклад, возопил к небу, зарыдал. Излив скорбь, он перестал рыдать и сказал: «Прошу разрешения служить вам покровом». И он убил себя, прежде вынув все свои внутренности и поместив в утробу печень своего господина.

Когда об этом узнал Хуань-гун[330], он сказал: «Царство Вэй погибло из-за отсутствия у правителя дао, но если в нем остались такие слуги, его невозможно не сохранить». И он заново основал Вэй в Чуцю[331].

Хун Инь, можно сказать, был истинно верным. Он отдал свою жизнь ради блага своего господина. И не только ради него одного: благодаря ему вновь воздвигся храм предков, жертвы им не прекратились. Это, можно сказать, подвиг.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

О должном / Дан у

Спорить, не имея здравых суждений, верить без достаточных на то оснований, геройствовать, не имея понятия об истинном долге, устанавливать суровые законы, не зная, к чему их должно применять, — это все равно что в смятении вскакивать на горячего скакуна, в безумии размахивать острым мечом. Из-за этих четырех вещей в Поднебесной и настает великая смута.

Удалец из шайки разбойника Чжи спросил у него: «Есть ли у разбойника дао?» Чжи отвечал: «Конечно же есть. Как по наитию он узнает, что за запорами нечто сокрыто, — в этом его мудрость. Входит первым — в этом доблесть, выходит последним — в этом долг. Знает время — в этом его рассудительность. Делит поровну — в этом его благонамеренность. В Поднебесной не было никогда великого разбойника, который, прежде чем стать им, не овладел бы этими пятью вещами, а вот насчет шести царей и пяти бо — не знаю, не знаю... Яо, к примеру, не был чадолюбив. Шунь был непочтителен к родителю. Юй был не прочь развлечься. За Таном и У числятся насилия и убийства. Пять бо вынашивали планы мятежа и смуты. А между тем все в наше время их восхваляют, люди их поминают добрым словом... Это какое-то ослепление!»

И когда он стал умирать, он решил прихватить с собой в могилу свой железный молот, приговаривая: «Вот повстречаюсь там внизу с пятью ванами и шестью бо, проломлю им черепа!»

Чем так аргументировать, лучше уж не спорить вообще.

В Чу жил некий легковерный. Его отец украл барана, а он донес об этом по начальству. Власти схватили отца и приговорили его к наказанию. Тогда легковерный стал просить, чтобы наказание было применено к нему, и обратился к судье: «Отец украл барана, и я донес об этом. Разве этим я не доказал свою благонадежность? Когда отца приговорили к наказанию, я просил, чтобы меня наказали вместо него. Разве этим я не доказал свою почтительность к родителю? Но если станут наказывать за благонадежность и почтительность, то разве останутся в стране ненаказанные?»

Чуский царь, услышав об этом, велел его не наказывать. Когда же об этом узнал Конфуций, он сказал: «Странная у этого легковерного благонадежность! Отец у него был один, а он дважды на нем прославился!»

Чем такая, как у этого, благонадежность, лучше уж никакой.

В царстве Ци жили два удальца. Один проживал в Дунго, другой — в Сиго. Как-то раз, повстречавшись на дороге, они сказали друг другу. «А не выпить ли нам вместе?»

Выпили по несколько чарок, и тут кто-то из них предложил: «А не взять ли мяса?» А другой отвечает: «Ты — мясо, я — мясо, зачем нам еще мясо? Закажем только подливку, вот и все!» Тут они достали ножи и стали друг друга жрать; остановила их только смерть.

Чем такая удаль, лучше уж без удали!

У Чжоу было два брата. Все трое были сыновьями одной матери. Старшего звали Вэй Цзыци, среднего — Чжун Янь, младшего — Шоу Дэ. Вот Шоу Дэ и стал впоследствии Чжоу. А он был самым младшим. Когда у его матери родились Вэй Цзыци и Чжун Янь, она все еще оставалась второй женой, когда же она стала старшей женой, у нее родился Чжоу. И отец, и мать желали сделать наследником Вэй Цзыци. Но тайши, опираясь на закон, воспротивился. Он говорил: «Когда есть сын у старшей жены, невозможно делать наследником сына второй жены». Так Чжоу стал наследником престола.

Чем так толковать законы, лучше их не иметь вообще!

ГЛАВА ПЯТАЯ

О прозорливости / Чан цзянь

Рассудок одного превосходит рассудок другого, поскольку один способен смотреть вдаль, а другой — видеть лишь то, что перед ним. Настоящее есть по отношению к прошлому будущее, так же как и по отношению к будущему — прошлое. Поэтому, понимая настоящее, можно понять и прошлое; зная прошлое, можно представить и будущее. Прошлое и настоящее, что было прежде и что будет потом — едины. Поэтому мудрец знает на тысячу лет назад и знает на тысячу лет вперед.

Чуский Вэнь-ван говорил: «Сянь Си не раз шел против меня ради долга и перечил мне ради ритуала. Жить с ним беспокойно, но все же через некоторое время я оказывался в выигрыше. Так что если я не награжу его сам, мудрецы грядущих поколений станут меня за это порицать!» И он дал ему ранг пятого дафу.