Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока Страница 75

«Любимая, отныне решено…»

Любимая, отныне решено:Наполним чаши! Есть еще вино.

Седобородый, молодым желаюБыть молодыми. Это не грешно.

Любовь не подчиняется рассудку,Любовью бескорыстье внушено.

Ищите счастье! Отложите четки,Поститься — бесполезно и смешно.

Все, чем богаты, отдавайте другу —Вот заповедь, открытая давно.

Душа свободна — избежишь дороги,Ведущей в преисподнюю, на дно.

Звените, струны! Рассыпайся, бубен!Поэту мало радости дано.

Мы осушили чащи, виночерпий!Желанье пить — да сбудется оно!

Любимая моя, целуй Хафиза —Ему с тобой блаженство суждено!

«Святоши, знающие шариат…»

Святоши, знающие шариат,Впустую наставления твердят.

Бродяге-ринду в кабачке за чашейНе пригодится ни один догмат.

Мученье — слушать проповедь аскета.Его лохмотья — шутовской наряд.

Где милая — глаза, ресницы, брови?Они без слов о счастье говорят.

Где светлое лицо? Где нежный голос,Прикосновенье, шепот, аромат?

Где ямочки на розовых ланитах,Те, что меня поймали и томят?

Где слово, открывающее двери?Где факелы? Где заповедный клад?

Где та, что унесла покой Хафиза —Ее улыбка, и рука, и взгляд?

«Мохтасеб, свидетель ты…»

Мохтасеб, свидетель ты:    я, как в прежние годаДруг вина и красоты —    целиком и навсегда.

Нераскаянно грешу,    и грехов не искупить.Не влюбляться и не пить —    вот воистину беда.

В расцветающем саду    человеку не до книг,Если рядом и цветник,    и журчащая вода.

Не пошевельну рукой    ради роскоши земной.Не жалею, что со мной —    неудача и нужда.

Мне уж, видно, никогда    не пообещает рокЖизни легкой, без тревог    и постылого труда.

Но не сгину, не согнусь    я под бременем забот.Слышу: милая зовет,    лунолика, молода.

Проповедники! Смешон    к воздержанию призыв.Я блаженствую, вкусив    от запретного плода.

Я тоскую, слезы лью,    умираю, но люблю!Я удачу не ловлю,    ибо мне она чужда.

Виночерпий, не зевай,    чашу мне передавай!С нею дружба — это рай,    и немыслима вражда.

Пей, Хафиз! Люби, Хафиз!    Пусть обидится аскет.Для беспутного запрет —    ненадежная узда!

«Как я любил и тосковал — забудь…»

Как я любил и тосковал — забудь.Тебе я душу открывал — забудь.

О том, как я тебя искал и находил,И к милосердию взывал — забудь.

Как воспевал твои уста, как от однойТвоей улыбки оживал — забудь.

Что говорила мне в ответ, лицо закрыв,Как убивала наповал — забудь.

Как отвечала: «никогда!» на все мольбыА я на милость уповал — забудь.

Что я бездомен и убог, и одинок,И что не ждет меня привал — забудь.

Как жил, как сердце отдавал тебе Хафиз,Как изнывал и горевал — забудь…

Джами

(1414–1492)

«Ради тебя прахом я стал на путях красоты…»

Ради тебя прахом я стал на путях красоты.Жду: не пройдешь ли ты, пери моя, шах красоты.Отблеск далекий светлого солнца лица твоегоМиру блестит на розах ланит, на устах красоты.В сердце своем я — безумец — воздвиг сокровенный чертогДля обитающей в двух необъятных мирах красоты.То, что хотел я за век мой короткий в мире свершить,Всем я пожертвовал, все я сложил в ногах красоты.В миг незабвенный твою благосклонность видел Джами,С этого мига он не отвергнут в глазах красоты.

«Душу от этих душных одежд освободи скорей…»

Душу от этих душных одежд освободи скорей,Смело кулах[79] заломи набекрень, растопчи короны царей!Черный терновник на улице друга лучше цветущих роз.Черным терновником, добрый друг, могилу мою усей.С горя, как волос, я исхудал, в добычу тебе не гожусь.Свей для охоты своей торока из жил и кожи моей.Печень моя тоской сожжена, стенаю я и кричу.Печень мою ножом распори или уста мне зашей.Над изголовьем моим склонись как друг в мой последний миг.Жгучие слезы мои осуши и горе мое развей.Людям без сердца немилость твоя безразлична и милость твоя, —Лусть я один все муки приму, что ты несешь для людей!Коль потрясенного духом Джами смертью казнить решено,Счастье дарящим в последний миг взглядом его убей!

«Вздох моего кипариса ко мне ветерком донесен…»

Вздох моего кипариса ко мне ветерком донесен.Жарко опять языками в груди моей пламень взметен.Славлю твое восхожденье, светлый Сухайль[80] Йемена!Сумрак предутренний в полдень светом твоим превращен.Жгучими вздохами муки опалены мои губы,Пламенем неугасимым весь я испепелен.Я умолял: «Не гони меня в дверь — во тьму и безвестность!».Был мне ответ: «В эту дверь навсегда тебе вход запрещен».Даже вблизи от меня ты невидима мне, словно пери,Так твой изменчивый образ воздушен и так утончен.Золото желтых ланит, серебро моих слез зарывал яВ прах твоей дальней стези, за тобою всегда устремлен.Не упрекай же Джами, что он знает лишь магию взглядов!Все, что имеет он, — в этом; другого таланта лишен.

«В моей груди — твоя обитель, но ускользаешь ты от взгляда…»

В моей груди — твоя обитель, но ускользаешь ты от взгляда.Бальзам израненного сердца, стань для очей моих отрадой!Печаль мой век укоротила, как жито на току спалила;Но тысячу имей я жизней — все за тебя отдать бы надо.Я сердцем — раб в аркане страсти, душой — заложник в стане бедствий.Где помышлять мне о покое? Кто мне защита и ограда?Доколе, странник, понапрасну внимать стенаниям свирели?Прислушайся к моим рыданьям: в них и забвенье и услада!..Мои стопы в кровавых ранах. А конь твой резвый вдаль несется…Как понесу за ним попону — парчу роскошного наряда?Посеял я зерно терпенья, но, словно жнец нетерпеливый,Печаль серпом срезает стебли невсколосившегося ряда.Сраженному мечом прищура, Джами одной твоей улыбкойВозвращена душа живая — за муки долгие награда.

«Когда ты, Кыбла красоты, свой лик откроешь нам…»

Когда ты, Кыбла красоты, свой лик откроешь нам,Спиной к михрабу стану я, лицом — к твоим бровям.Творя намаз, лицом своим я к Кыбле обращен;О, если б и лицо твое, как солнце, было там!Мой грех невольный мне прости! Увидишь ты самаРяды молящихся тебе, взглянув со стороны.Твой лик всегда передо мной, но от его лучей,Смятением охвачен, в тень я отступаю сам…Вокруг я слышу гул молитв да тачек мерный звук,Я втайне лишь тебе молюсь и чужд иным мольбам.Как низко муэдзин[81] запел, когда увидел онТвой стройный стан, твой дивный лик, несущий свет сердцам.Заметив странника, ничком лежащего в пыли,Знай: это я — Джами — лицом припал к твоим следам.

«Взгляд мой, видящий мир земной, — от тебя…»