Письма - Екатерина Сиенская

Екатерина Сиенская

Письма

Издание подготовила А.В. ТОПОРОВА

Святая Екатерина Сиенская. Фреска. Художник Андреа ди Ванни (1332—1414). Ок. 1400. Собор Св. Доминика (Сан-Доменико) (Сиена, Италия).

ПИСЬМА

I. ПИСЬМА ПОНТИФИКАМ

ПИСЬМО 1 (185)

Григорию XI[1]

Во имя распятого Иисуса Христа и сладчайшей Марии. Достопочтеннейший и дражайший отец наш во Иисусе Христе! Недостойная, убогая, несчастная дочь Ваша Екатерина, слуга и раба слуг Христовых, пишет Вам в Его драгоценной крови, желая видеть Вас плодоносящим древом, изобилующим сладкими и нежными плодами и посаженным в плодородную почву (ибо будь оно не в земле, то засохло бы и не принесло плода), а именно в почву истинного самопознания. Ибо душа, познавшая себя, смиряется, так как не видит ничего, чем можно было бы гордиться, взращивает внутри сладкий плод горячей любви, ощущая безграничное милосердие Божие, и, зная, что в ней самой нет жизни, ту жизнь, которую имеет, приписывает Сущему[2]. И тогда душа оказывается вынуждена любить то, что любит Бог, и ненавидеть то, что Он ненавидит.

О сладостное и истинное самопознание! Ты несешь с собою нож ненависти, и в ненависти протягиваешь руку святого желания извлечь и убить червя себялюбия, червя, который так портит и так подтачивает корень нашего древа, что оно не может принести плода, а засыхает, и зелень его увядает; ибо в том, кто чрезмерно любит себя, живет отвратительная гордыня (причина и источник всякого зла), в каком бы положении он ни находился — властителя или подчиненного. И если он любит лишь себя самого, то есть любит себя ради себя, а не себя ради Бога, то не может совершить ничего, кроме зла, и всякая добродетель мертва в нем. Он подобен женщине, рожающей мертвых детей. Так оно и есть на самом деле, ибо нет у него жизни, исполненной любви, он желает хвалы и славы лишь себе, а не имени Божьему. Итак, говорю я: если он властитель, то поступает плохо, поскольку из-за любви к самому себе (то есть из-за страха оказаться неугодным тварным существам) в нем умирает святая справедливость, ведь он связан самоугождением и себялюбием. Он видит, что его подчиненные совершают проступки и грехи, и притворяется, будто не замечает содеянного, а потому и не исправляет; а если исправляет, то с такою теплохладностью сердечной, что не вырывает порок с корнем, а лишь налагает пластырь, и всегда боится кому-нибудь не понравиться и с кем-нибудь вступить в войну. Все это происходит из-за его себялюбия. А иногда такие люди хотят совершить все миром; я же говорю, что это — худшая жестокость, какую только можно допустить. Коль скоро рана в случае необходимости не прижигается огнем и не режется железом, а лишь смазывается, то она не исцеляется, но вся загнивает, и часто от этого наступает смерть.

Увы, увы, сладчайший мой отче! Вот причина, по которой подчиненные погрязли все в нечистоте и несправедливости. Увы, я говорю это со слезами:[3] сколь опасен сей упомянутый мною червь! Он не только приносит смерть пастырю, но и на всех остальных навлекает недуг и смерть. Почему человек продолжает использовать столько мази? Потому что от нее нет никакого вреда; ведь мазь, коей смазывают больных, не доставляет им ни малейшего неудовольствия и никаких неприятностей; все делается по их воле: они хотели мази — и получили. О, человеческое ничтожество! Слеп больной, не ведающий о нужде своей; и слеп пастырь, он же врачеватель, что заботится и печется лишь об удовольствии своем и о собственной пользе, а чтобы не лишиться их, не прибегает ни к ножу справедливости, ни к огню пылающей любви. С ними бывает по словам Христа: если один слепой ведет другого, то оба падают в яму[4]. Так и больной и лекарь попадают в ад. Такой пастырь — самый настоящий наемник, ибо он не то что не старается спасти своих овечек от волка, но сам их пожирает! А причина в том, что он любит себя вне Бога и потому не следует за Христом, истинным пастырем, давшим жизнь Своим овечкам[5]. Итак, такая извращенная любовь весьма опасна и для себя, и для других, и надлежит бежать ее, ибо каждому поколению людей она приносит много зла. Благодаря милосердию Божию, я надеюсь, почтенный отец мой, Вы угасите ее в себе и не будете ради себя любить ни себя, ни ближнего, ни Бога; но будете любить Его потому, что Он — высшая и вечная Милость и достоин любви; и будете любить себя и ближнего во славу и честь сладостного имени Иисусова. Итак, я хочу, чтобы Вы были тем истинным и добрым пастырем, который, даже имей он сотню тысяч жизней, все их готов был бы отдать ради славы Божией и ради спасения созданий Божиих. О отче мой, сладчайший Христос на земле, следуйте примеру доброго Григория;[6] и тогда это станет возможным для Вас, как было возможно для него, ибо он был из той же плоти, что и Вы, и Бог сейчас тот же, что и тогда. Не хватает нам лишь добродетели и жажды спасения душ, но есть средство помочь этому, отче: мы должны отогнать от себя и от каждого создания, не пребывающего в Боге, упомянутую выше любовь. Не обращайте внимания более ни на друзей, ни на родных, ни на мирские нужды, но только на добродетель и на возрастание духовное, ибо мирского недостает только тогда, когда человек оставляет попечение о духовном.

Так будем же стремиться к жажде, которую испытывали святые и истинные пастыри прошлого, и постараемся угасить в себе огонь этот, то есть огонь себялюбия! Будем поступать, как они, гасившие огонь огнем; ибо таков был огонь драгоценной и пылкой любви, горевший в их сердцах и душах, что они испытывали голод и начали пробовать и вкушать души. О, сладостный и преславный огонь, обладающий такою добродетелью, что способен угасить всякий другой огонь и всякое беспорядочное наслаждение, и удовольствие, и любовь к себе самому! Он действует как капля воды, которая сразу же испаряется в печи. И если кто-нибудь спросит меня, как наши предшественники обрели этот сладостный огонь и жажду (ведь сами по себе мы — бесплодные деревья), я скажу, что они привились к плодоносящему древу святейшего и сладчайшего Креста, на котором нашли закланного Агнца, пылающего таким огнем любви и жажды нашего спасения, что, похоже, его нельзя насытить. Агнец вопиет о своей жажде, как будто говоря: мое стремление к вашему спасению, и жажда, и желание его пересиливает пережитое мною