Андре де Нерсиа - ФЕЛИСИЯ, или Мои проказы (Félicia, ou Mes Fredaines, 1772) Страница 11

Сильвина поспешила разъяснить ситуацию и рассказала Его Преосвященству все. История не показалась ему забавной.

— Да, дорогой дядя, — произнес с лицемерным смирением его лукавый племянник, — я ничего не отрицаю, но вы же видите, как она хороша! На моем месте вы бы поступили так же.

— Конечно!

— Как, монсеньор, спрятаться в уважаемом доме?..

— Увы, это так по-детски, но я бы не устоял…

— Вы видите, дорогой дядя, как она неблагодарна! Ведь это ради нее — ради нее одной, такой жестокой — я решился на подобное безумие.

— Ах, мадам, это убийственный аргумент против вашего гнева!

— Но Боже мой, месье, шевалье — светский человек, он принят в доме достойной женщины и, если испытывает к ней некие чувства, есть тысяча разных способов…

— Тысяча способов?! Дорогой племянник, вы помилованы! Но что же бедняжка Фелисия? Одна она остается в затруднительном положении… Я вижу, дети мои, что должен помирить всех вас. Давайте закроем дверь, прошу вас, сделайте мне честь и внимательно выслушайте. Подите сюда, прекрасная Лукреция,[7] — сказал мягко монсеньор, усаживая меня к себе на колени. — Не следует, друзья мои, отчаиваться. Господин д'Эглемон, наш счастливый корсар, в глубине души доволен Случившимся. Того, что он украл, у него Не отнимешь никакими проповедями. В добрый час! Ваш цветок — лучшая награда любому мужчине— достался ему, хоть и заслуживал самых долгих и нежных ухаживаний! — Тут он обреченно пожал плечами.

Несмотря на все свое смущение, я не удержалась и бросила на Его Преосвященство взгляд, как бы желая сказать: «Монсеньор, я никогда бы не подумала, что вы являетесь сторонником долгих ухаживаний…» А он продолжал:

— Что касается вас, мадам, мне достаточно сказать всего несколько слов. Вы красивы и любите наслаждения. Вы знаете, что чувство не прогоняют, когда оно уже здесь. Вы ведь знаете? Ну что же, следовательно, малышку стоит простить! Она приобщена, так пусть наслаждается жизнью. С ее талантами и очарованием она обойдется без вашей помощи: разве не владеет она ключом от вселенной? Удаляя ее от себя, вы не наказываете Фелисию, тем более, что я возьму на себя заботы о ней! Простите ее, станьте друзьями, забудьте, что когда-то между вами существовали иные отношения. Бы любите друг друга. Живите и давайте жить друг другу. Ну же, поцелуйтесь! Вот так… От всего сердца… Еще нежнее… Великолепно! Разве не лучше быть милыми и нежными подругами, чем выцарапывать друг другу глаза, как вы собирались сделать, не войди я вовремя? Теперь уладим дело с моим племянником. Он любит вас, мадам: от отчаяния, что не может попасть в вашу спальню, он овладел маленькой Фелисией. Вы должны как-то вознаградить несчастного д'Эглемона! Будьте добры к нему, выкажите нежность! Неужели мне придется просить вас?

— Ах, дядя! Ах, мадам! — воскликнул бойкий шевалье, по очереди целуя прелата и Сильвину.

— Минутку, племянник, позвольте мне закончить! Поскольку вы позволили себе с Фелисией больше, чем собирались, поскольку она ни на что не соглашалась и вы, в конечном итоге, изнасиловали ее, забыв о девичьей слабости и неосведомленности, а следовательно, она вас смертельно боится, ей необходим кто-то менее безумный, чем вы, чтобы руководить ею и опекать. Так не кажется ли вам обоим, что будет правильно, если я возьму малышку себе?.. Мы станем жить, как две пары нежных голубков. Я сделаю все возможное, чтобы все были довольны, и так будет… пока будет.

Глава XXV. Глава, продолжающая предыдущую. Монсеньор вознагражден

Когда монсеньор закончил, мы не могли вымолвить ни слова от изумления. Сильвина, совершенно потрясенная, как будто спрашивала себя, правильно ли она поняла прелата. Шевалье переводил взгляд с одного лица на другое, силясь понять, как он должен реагировать.

Его глаза говорили Сильвине: «Как я буду счастлив!» — и дяде: «Ваша доброта беспредельна!» — и мне: «Пусть все устроится, и мы снова соединимся!». Я смотрела на смеющееся лицо монсеньора, но не находила в нем больше той привлекательности, которая соблазнила меня накануне, когда я позволила ему, начать то, что ночью завершил д'Эглемон. Узнав племянника, я отвергала дядю, возможно, я была несправедлива, но находила его теперь совершенно заурядным человеком.

Наступило долгое молчание… Прервал его снова монсеньор:

— Итак, на что же мы решаемся?

— Мой дорогой дядя, — вступил в разговор ловкий лицемер д'Эглемон, — я обожаю мадам и признаю в этом вашу правоту.

Тут он замолчал и запечатлел на устах Сильвины пылкий поцелуй. Она неслышно прошептала:

— Осторожнее, месье, надеюсь, монсеньор не…

— Успокойтесь, мадам, — вмешался тот, — я ни на что не претендую, я советую…

— Но как же, монсеньор…

— Мадам, этот висельник очарователен, он любит вас, и я уверен, что скоро вы будете без ума от него.

— Да… но… такой человек, как шевалье д'Эглемон, наверняка имеет обязательства… и госпожа д'Орвиль…

— О-о, тут я гарантирую вам, мадам, что никаких претензий эта достойная дама иметь не будет! Поверьте, он ей порядком надоел…

— Возможно ли это?! — изумилась Сильвина, выдавая свою радость.

— Прекрасно, — подвел итог достойный прелат, хитро улыбнувшись племяннику. — Господин шевалье, ваше дело устроилось. Теперь расстанемся — я должен устроить свое собственное.

Он пододвинул свое кресло вплотную к моему, повернувшись спиной к счастливой паре, и заговорил со мной:

— Вы захотели провести меня, плутовка! Я ни на секунду не поверил, что вы ничего не знали о намерениях племянника! Вы понравились друг другу и все устроили, ну же, признайтесь! (Я молчала.) Я ни в чем вас не упрекаю, — продолжил он, — но согласитесь, что мои интересы некоторым образом пострадали в этом деле! Итак, что вы намерены предпринять, чтобы утешить меня?

Я чувствовала себя ужасно смущенной. Не стану мучить читателей, излагая все свои мысли на этот счет, скажу коротко: как бы отвратительно мне ни было обманывать обожаемого любовника, я чувствовала себя обязанной монсеньору — ведь он практически спас меня в безвыходной ситуации! И я пообещала ему, как только предоставится возможность (а это уж было его заботой), дать любые доказательства моей благодарности.

Тонкие чувства! Суровые казуисты! Простите мне мою слабость, которая наверняка шокирует вас! Я же со своей стороны прощаю вам жалкие сомнения и ущербную щепетильность, мне даже жаль вас, а потому я не стану издеваться.

Остаток вечера мы провели все вместе. Ужин прошел очень весело, мы много пили, а шевалье так хорошо освоился со своей новой ролью рыцаря Сильвины, что даже заставил меня ревновать, чем остался весьма доволен монсеньор.

После трапезы наш спаситель попросил нас немного помузицировать, мы с радостью согласились и доставили прелату огромное удовольствие. Сильвина заявила, что музыка разволновала ее и она предпочла бы отправиться к себе, монсеньор тоже время от: времени зевал. Мы находились в моей комнате, все удалились, оставив меня с горничной, и вскоре я легла, испытывая легкую грусть и недовольство.

Прошел час, и я услышала, как дверь тихонько открывается: то был монсеньор, он вошел совершенно бесшумно и запер за собой засов. Его появление не слишком обрадовало меня: не будучи в сладострастном настроении, я опасалась только новых страданий и не чувствовала себя в силах выносить их от Его Преосвященства. Я запросила пощады, но мне напомнили о моих обязательствах. Пришлось уступить, тем более, что прелат не раздевался и был, видимо, готов удовлетвориться четвертью часа взаимных ласк. Его губы и красивые руки путешествовали по моему телу, не встречая препятствий. Монсеньору хватило ловкости получить все, почти ничего не требуя. Легкая прелюдия зажгла мою кровь, глаза мои закрылись, я уже ничего не боялась — напротив, проснулось желание. Монсеньор прижался ртом к моим губам, и я ответила страстным поцелуем. Я больше не владела своими чувствами и практически не почувствовала боли благодаря нежности и умению Его Преосвященства. Вскоре эта легкая боль уступила место самому упоительному из ощущений, которое, накатываясь волнами, вскоре вознесло меня на вершину блаженства. Совершенно инстинктивно я отвечала поцелуем на поцелуй, движением на движение, и, когда мы наконец успокоились, совершенно удовлетворенные, я была счастлива, как никогда.

Глава XXVI. Рассуждения, которые вполне можно было бы опустить, не теряя нити повествования

Я с самого начала самостоятельной жизни смогла воплотить на практике принципы, провозглашенные Сильвино; я убедилась в том, что каждый день а массе событий, движущих механизм общества, кого-то сминают, и хорошо, если не тебя самого.