Деяния императора Людовика - Теган Страница 11

С другой стороны, граница между высшими и низшими уровнями власти также была довольно размытой. Графы, герцоги, королевские вассалы, иногда и воины-бенефициарии в качестве участников общегосударственных собраний самым непосредственным образом влияли на выработку важнейших политических решений. Король, в свою очередь, постоянно разъезжал по стране, “творил суд и улаживал споры” в отдельных графствах и сотнях, подменяя собой представителей местной администрации.

Весьма нечеткими были границы между светской и духовной сферами власти. Епископы и аббаты, помимо своих непосредственных обязанностей, сплошь и рядом привлекались для исполнения светских политических функций. Они участвовали в посольствах и миссиях, судили, даже командовали войсками. Случалось, что и гибли на поле брани. И если при Карле Великом военная функция духовенства отходит на второй план, то со второй половины IX в., по мере ослабления королевской власти, она вновь обретает свое значение. Занятие церковных должностей также определялось происхождением, отношениями личной преданности и в гораздо меньшей степени соответствующей подготовкой. Часто мирянам вручались бразды духовного правления, даже без формального посвящения в сан. Типичной фигурой каролингского времени, наглядно символизирующей собой сопряженность двух сфер, был граф-аббат.

При отсутствии эффективных бюрократических механизмов контроля за деятельностью отдельных представителей власти особое значение придавалось моральным качествам ее носителей. Высокие нравственные критерии как бы служили залогом правильного осуществления власти, т. е. прежде всего сохранения внутреннего мира и лояльности по отношению к королю, а также заботы о подданных. Чем выше стоял человек в структуре власти, тем более жесткие требования предъявлялись к его моральному облику. В каролингскую эпоху, когда после длительного перерыва интеллектуальная рефлексия вновь оживает, появляется огромное количество всякого рода “зерцал” и прочей литературы морализаторского толка. Литературы, которая стремилась сформировать образ “правильного” правителя, не только короля, но всякого властителя вообще[238]. Еще одной важнейшей особенностью каролингской политической модели было то, что любая власть, и прежде всего королевская, носила особого рода коллективный характер. Вокруг властителя непременно существовал более или менее постоянный круг близких, оказывавших самое непосредственное влияние на выработку и проведение определенной политической линии[239]. В источниках они называются по-разному — perpauci, sui, participes secretorum, fideles и др. Ни одно решение, ни один частный и тем более государственный акт не осуществлялся без согласования с ними. Иногда окружение могло оказывать прямое давление на властителя и даже действовать самостоятельно от его имени. По-видимому, в некоторых ситуациях короли оказывались бессильны что-либо изменить. В том, как Теган описывает суд и казнь Бернарда Италийского, осуществленные вопреки желанию Людовика его приближенными (22—23), присутствует не одно только стремление оправдать императора. Здесь, как и в том, что короли “правят коллективно”, следует усматривать проявление особой специфики каролингской политической культуры, базирующейся на ментальных основаниях, глубоко отличных от современных. Существование раннесредневекового человека, даже принадлежавшего к социальной элите, слишком зависело от внешних условий, стихийных бедствий, эпидемий, нашествий врага и т. д. Легче было выжить в коллективе — в семье, в общине, в окружении верных вассалов. Люди стремились обзавестись максимально возможным количеством социальных связей. Поэтому человеческое сознание по своей сути было экстравертным. Оно ориентировалось вовне, на оценку поступка, деяния, жеста, но не намерения. Варварские кодексы, унифицированные и записанные по приказанию Карла, устанавливали наказание за уже совершенное преступление и не учитывали его умышленный или неумышленный характер. Пенитенциалии аналогичным образом вводили тариф покаяния за содеянное. При этом сам грех понимался не как воплощение сознательного намерения человека, а как победа Сатаны (пусть и временная) над его душой[240]. Это находило свое продолжение и в оценке политических деяний. Дурные действия властителей, греховные и достойные всяческого осуждения, трактовались авторами каролингского времени как совершенные не по своей воле, но под давлением их ближайшего окружения. (Тот же Бернард поднял мятеж, подстрекаемый дурными людьми, своими неблагочестивыми советниками.) При этом сам властитель в глазах современников не становился лучше или хуже. Его вина заключалась лишь в том, что он не оказался достаточно стойким, чтобы сопротивляться дурному влиянию. Впрочем, влияние могло быть и позитивным. Но в любом случае в политической культуре каролингского времени ему придавалось огромное значение.

Другим проявлением тотальной унификации стала политика Карла в отношении Церкви. В 90-х годах VIII века при королевском дворе вырабатывается особая идеологическая доктрина. Опираясь на труды Августина, Иеронима и Исидора Севильского, придворные академики и прежде всего, Алкуин формируют представление о том, что христианская империя не погибла на Западе под ударами варваров в V веке н. э., а продолжала существовать, переходя от народа к народу. Правда, теперь она мыслилась уже не столько как политическое образование, сколько как некое духовное единство, возникшее на основе приверженности к христианской религии. При этом само существование империи обретало определенные смысл и цель. Через победу христианства во всем мире она должна была привести к установлению Царства Божьего на земле. Здесь особая роль отводилась королевской власти и Церкви. Именно христианнейший король, могущественный правитель, укротитель язычников, гроза еретиков, объединивший под своей властью весь христианский мир, должен был вести свой народ к спасению через утверждение в нем истинной веры. В этом также довольно отчетливо проявлялась ориентация раннесредневекового человека на внешнюю силу, независимую от воли отдельного индивида и довлеющую над ним.

Тем не менее, задачи, которые ложились на королевские плечи, были поистине грандиозны. В фигуре правителя объединялись светские и духовные функции. Да и можно ли с уверенностью сказать, где во времена Каролингов пролегала между ними граница? В качестве носителя светского меча король имел право на насилие, которое получало при этом высокое нравственное оправдание. Ведь оно осуществлялось по отношению к непокорным язычникам и заблудшим еретикам. Недаром в возвращении заносчивых и дурных людей на праведный путь — путь Спасения — Теган видит одну из главнейших обязанностей короля (6). Таким образом, многочисленные военные походы Карла и покорение новых земель, проводившееся порой с невероятной жестокостью, становились полем духовной битвы. Завоевание непременно сопровождалось христианизацией, за воином следовал священник, который часто сам был воином. Символическим выражением этих военно-религиозных побед становились акты крещения языческих правителей, проводимые христианнейшими королями.

Утверждением истинной веры короли занимались и внутри христианского мира. Отсюда такое огромное внимание, которое Каролинги уделяли Церкви и церковным реформам. Церковь учит и наставляет. Только через нее возможно спасение. Чтобы она правильно исполняла свою высокую миссию, следует постоянно заботиться о ее собственном улучшении. Карл настойчиво добивался повышения морального облика клира и его образовательного уровня,