Андре де Нерсиа - ФЕЛИСИЯ, или Мои проказы (Félicia, ou Mes Fredaines, 1772) Страница 2

Не склонная от рождения к меланхолии, я уже стала находить эту жизнь невыносимой, когда счастливейшее событие внезапно подарило мне свободу. Вот как это случилось.

Очень милый молодой человек, происходивший из семьи честных буржуа, безумно влюбился в дочь новоиспеченного дворянина, и она ответила ему со всем пылом юного сердца. Девять месяцев спустя у них родился ребенок. Данное средство, к которому часто прибегают влюбленные, опасающиеся препятствий со стороны родителей, не помогло молодым людям. Их родители — люди странные, высокомерные, набожные — не сочли нужным обвенчать детей. Девушку отправили в монастырь; отчаявшийся любовник бежал, долго скитался и наконец осел в Риме, где стал модным художником. Ему сообщили, что любимая женщина умерла родами, что не соответствовало действительности: родители специально распространяли слухи о смерти дочери, но она выжила, приобретя счастливую способность не иметь в будущем потомства.

Вскоре отец и мать девушки скончались, а некоторое время спустя за ними последовал и великовозрастный болван-сын. Заточенная в монастырь дочь, храбро сопротивлявшаяся окончательному посвящений в монахини, оказалась единственной наследницей и начала вновь появляться в свете. Судьба устала преследовать ее: любовник, которого она считала утраченным навеки, вернулся, и они поженились. Теперь для полного счастья супругам не хватало одного — вернуть в лоно семьи свое дитя. Младенца сразу же после рождения отправили в тот же приют, что и меня, но, когда родители явились туда, он был давно мертв. Случайно они увидели меня, и моя красота поразила их. Супруги прониклись ко мне жалостью, и они решили, что я сумею заменить им умершего сына (я уже упоминала о том, что женщина не могла иметь детей после тяжелых родов). Меня, конечно же, охотно отпустили, и я последовала за своими новыми родителями. Они искренне привязались ко мне, а я полюбила их так, как если бы действительно была их родной дочерью.

Глава III. Эмиграция

Талантливый артист задыхается в душной атмосфере маленького городка в провинции. Художник по своему положению ниже господина судьи, господина конюшего, приезжающего на зиму, мелкого буржуа, живущего на ренту, адвоката, нотариуса, контролера и даже прокурора. Короче говоря, его ставят в один ряд с маляром, красящим двери и ставни домов, которые безвкусно, за бешеные деньги, делает местный подрядчик.

Сильвино (это имя мой приемный дядя взял в Италии и почему-то не пожелал менять на свое собственное, хотя после женитьбы стал владельцем прекрасных земель; кстати, дядей я называла его потому, что была довольно взрослой девочкой, ему исполнилось тридцать, а его жене — всего двадцать четыре, и они полагали, что племянница будет меньше старить их) предложил своей половине переехать в Париж. Она согласилась тем более охотно, что кое-кто из местных дам время от времени не отказывал себе в удовольствии напомнить ей о трагических событиях юности. Часто к ней не приезжали с визитами, а когда она появлялась в общественных местах, особо ретивые мамаши уводили дочерей. Виной всему был несчастный умерший ребенок, рожденный вне брака, — всем известно, как щепетильны провинциалы в вопросах чести и морали, это ведь не образование, не таланты, не вкус, не вежливость, не изящество (кстати, вовсе не превосходные)!

Отъезд решился быстро: Сильвино, не слишком ловкий в делах, на этот раз организовал все прекрасно, и мы уехали. Уехали, сожалея о наших глупых согражданах не больше, чем они сожалели о нас.

Глава IV. Глава, за которую я прошу прощения у читателей, которых она может заставить скучать

Если человек приезжает в Париж издалека, один, собираясь составить представление о столице за несколько месяцев, то, вернувшись домой, он почти всегда заявляет, что очень скучал там. Я никогда не смогу доказать подобным людям, что полюбила Париж с первого взгляда, легко привыкла к толчее и быстрому ритму жизни, что меня восхитил театр, а прогулки в общественных садах и парках казались мне путешествиями по заколдованным замкам. Сильвино, человек светский, наделенный безупречным вкусом и желавший быстро образовать жену, показывал нам все самое интересное, обучал, развлекая, знакомил нас с артистами и художниками, с которыми свел дружбу в Италии. Некоторое время жены и дети друзей Сильвино были нашим единственным обществом. Хочу, кстати, заметить для тех, кто этого не знает, что настоящие артисты в большинстве своем общительны и доброжелательны, они гораздо добрее друг к другу, чем писатели, в противоположность последним не надоедают окружающим громкими криками о своей гениальности, а все их серьезные идеи интересны, парадоксальны, остроумны и здравы.

К счастью, в своем одиноком детстве я не приобрела никаких вредных привычек, у меня был врожденный вкус к прекрасному, и я охотно исполняла все, чего от меня требовали: уже тогда здравый смысл подсказывал мне, как необходимо хорошее образование. Для меня наняли учителей, и особенно усердно я учила итальянский, которым Сильвино владел в совершенстве, удавались мне и рисунок, и танец, и игра на клавесине, и особенно пение — ведь природа наградила меня талантом, щедро одарив слухом и голосом. Мои успехи радовали благодетелей, и они не уставали поздравлять себя с тем, что подарили дорогой Фелисии лучшую судьбу (им нравилось называть меня именно так, и, будь на то моя воля, я сохранила бы это имя на всю жизнь).

Глава V. Истина. Модное поведение. Причуда старого времени

Прелестная любовь! Вопреки тому, что утверждают романисты, ты не создана для того, чтобы вечно одаривать наслаждением одного и того же человека. Ты — дитя, которое никогда не взрослеет, тебе суждено вечно умирать и возрождаться. Опыт многих столетий доказывает, что твой огонь гаснет так же быстро, как зажигается, а если ты и царишь дольше обычного в сердцах некоторых подданных, которые как будто и вовсе не меняются, то лишь затем, чтобы уступить место упрямству, равнодушию, зачастую — скуке и даже отвращению, которым ты позволяешь присваивать твое имя. Увы, нежная Сильвина ни о чем подобном не догадывалась, когда вступала в брак. Не стоит этому удивляться — когда воспитываешься в монастыре, легко веришь в вечную страсть, потому что там даже такая химера лучше, чем ничего. Но в свете, среди удовольствий, развлечений, мужских ухаживаний, Сильвина быстро поняла, что порой приходится прилагать невероятные усилия, чтобы оставаться верной предмету своего обожания. Муж, лучше понимавший человеческие слабости, не слишком возражал против непостоянства жены. Некоторое время он безраздельно владел ее сердцем, хотя сам не раз изменял жене. Любовь к разнообразию победила. Милые подруги, не слишком строгих нравов (в Париже они теперь не в моде), привлекательные натурщицы, которых Сильвино писал в своей мастерской, пробудили ревность в сердце его маленькой женушки. Сильвино не давал себе труда скрывать донжуанские похождения, как будто побуждая супругу поступать так Же. Сильвине понадобилось много времени, прежде чем она решилась воспользоваться столь необычным «советом», и тому есть простое объяснение: чувствительным натурам всегда необходима вдохновляющая их идея, и Сильвина, живя в монастыре, стала очень набожной — за неимением лучшего. Наделенная Природой страстью к наслаждениям, она еще больше беспокоилась о спасении души, и ей понадобился наставник. Люди, подобные ее мужу, умеют изумительно подчинять себе красивых женщин, имеющих глупость довериться им, и наставник Сильвины искусно тиранил красавицу жену именем Господа, бессовестно пользуясь плодами раскаяния молодой женщины. Он ограждал ее от любого светского мужчины, желая единолично царить в сердце своей «послушницы», чтобы воспользоваться тем счастливым мгновением, когда темперамент одержит верх над разумом и бросит Сильвину в объятия духовного развратителя (заставив ее, на всякий случай, проникнуться презрением и недоверием ко всем остальным представителям мужского пола!). Негодяй рассчитал все очень точно. Красивая, свежая, нежная женщина, оскорбленная ветреным мужем, не слишком широко известная в свете, да к тому же не способная забеременеть! Сильвина была воистину «лакомым кусочком» для этого лицемерного святоши…

— Берегитесь, дочь моя! — не уставал повторять он. — Мир полон подводных камней и препятствий, особенно Париж! Париж — столица ада. Благочестивую душу на каждом шагу подстерегают дьявольские искушения, спрятанные под ковром цветов. Опасайтесь коварной любви… Пусть всемогущий Господь сам накажет вашего мужа за неверность… Как вы прекрасны! Какой непростительный грех со стороны вашего мужа — не понимать, каким сокровищем он владеет! Да верит ли он в Бога?