Джон Мильтон - Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец Страница 20

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Завидев Эдем, Сатана приближается к тому месту, где должен решиться осуществить дерзновенное предприятие против Бога и людей, возложенное им лишь на свои собственные плечи. Здесь его одолевают сомнения, волнуют страсти: страх, зависть, отчаянье; но в конце концов он утверждается во зле и направляется к Раю. Следует описание внешнего вида и местоположения Рая. Сатана минует Райскую ограду и в облике морского ворона опускается на макушку Древа познания, — высочайшего в Райском саду. Описание этого сада. Сатана впервые созерцает Адама и Еву, удивляется прекрасной внешности и блаженному состоянию людей, но не изменяет решения погубить Прародителей. Из подслушанной беседы он узнает, что им, под страхом смерти, запрещено вкушать от плодов Древа познания; на этом запрете он основывает план искушения; он хочет склонить их ослушаться. Затем он их на время оставляет, намереваясь иным путем выведать что-либо о положении первой четы. Тем временем Уриил, опустившись на солнечном луче, предупреждает Гавриила, охраняющего Рай, что некий злой Дух бежал из Преисподней и в полдень, в образе доброго Ангела, пролетал через сферу Солнца, направляясь к Раю, но выдал себя, когда опустился на гору, яростными телодвижениями. Гавриил обещался еще до рассвета разыскать притворщика. Наступает ночь. Разговор Прародителей на пути к ночлегу; описание их кущи, их вечерней молитвы. Гавриил выступает со своими отрядами в ночной дозор вокруг Рая; он шлет двух могучих Ангелов к Адамовой куще, опасаясь, что упомянутый злой Дух может причинить вред спящей чете. Ангелы находят Сатану, который, оборотясь жабой, прикорнул над ухом Евы, желая соблазнить ее во сне. Они ведут сопротивляющегося к Гавриилу. Допрошенный Архангелом Сатана отвечает ему презрительно и вызывающе, готовится к битве, но небесное знамение останавливает Врага, и он поспешно удаляется из Рая.

Где глас остереженья: «— Горе вам,Живущим на Земле!»[226] — глас, что гремелВ ушах того, кому средь облаковБыл явлен Апокалипсис,[227] когдаС удвоенной свирепостью Дракон,Вторично пораженный, на людейОбрушил месть? О, если б этот глас,Доколь еще не поздно, остерегБеспечных Прародителей, ониОт скрытого Врага и от сетейПогибельных его могли б спастись.Ведь распаленный злобой СатанаЯвился в первый раз не обвинить,Но искусить,[228] дабы на Человеке,Невинном, слабом, выместить разгромВосстанья первого и ссылку в Ад.Но Враг не рад, хотя и цель близка.Он, от нее вдали, был дерзок, смел,Но приступает к действиям, не льстясьУспехом верным, и в его грудиМятежной страшный замысел, созрев,Теперь бушует яростно, под статьМашине адской, что, взорвав заряд,Назад отпрядывает на себя.Сомнение и страх язвят ВрагаСмятенного; клокочет Ад в душе,С ним неразлучный; Ад вокруг негоИ Ад внутри. Злодею не уйтиОт Ада, как нельзя с самим собойРасстаться. Пробудила Совесть вновьБывалое отчаянье в грудиИ горькое сознанье: кем он былНа Небесах и кем он стал теперь,Каким, гораздо худшим, станет впредь.Чем больше злодеянье, тем грознейРасплата. На пленительный ЭдемНе раз он обращал печальный взор,На небосвод, на Солнце погляделПолдневное, достигшее зенита,И после долгих дум сказал, вздохнув:«— В сиянье славы царского венца,[229]С высот, где ты единый властелин,Обозревая новозданный мир,Ты, солнце, блещешь словно некий богИ пред тобою меркнет звездный сонм.Не с дружбою по имени зовуТебя; о нет! Зову, чтоб изъяснить,Как ненавижу я твои лучи,Напоминающие о быломВеличии, когда я высокоНад солнечною сферою сиялВо славе. Но, гордыней обуянИ честолюбьем гибельным, дерзнулВосстать противу Горнего ЦаряВсесильного. За что же? Разве ОнТакую благодарность заслужил,В столь превысоком чине сотворяМеня блистательном и никогдаБлагодеяньями не попрекнув,Не тяготя повинностями. ПетьЕму хвалы — какая легче даньПризнательности, должной Божеству?Но все Его добро лишь зло во мнеВзрастило, вероломство разожгло.Я, вознесенный высоко, отвергЛюбое послушанье, возмечтал,Поднявшись на еще одну ступень,Стать выше всех, мгновенно сбросить с плечБлагодаренья вечного ярмоНевыносимое. Как тяжелоБессрочно оставаться должником,Выплачивая неоплатный долг!Но я забыл про все дары ТворцаНесметные; не разумел, что сердцеПризнательное, долг свой осознав,Его тем самым платит; что, сочтяСебя обязанным благодаритьВсечасно, в благодарности самойСвободу обретает от нее.Ужели это тяжко? О, зачемЯ не был низшим Ангелом? ТогдаБлаженствовал бы вечно и меняРазнузданным надеждам и гордынеВовеки б развратить не удалось!Но разве нет? Иной могучий Дух,Подобный мне, всевластья возжелав,Меня бы так же в заговор вовлек,Будь я и в скромном ранге. Но соблазнМне равные Архангелы смоглиОтвергнуть, защищенные извнеИ изнутри противоискушеньем.А разве силой ты не обладалИ волею свободной — устоять?Да, обладал. На что же ропщешь ты?Винишь кого? Небесную любовь,Свободно уделяемую всем?Будь проклята она! Ведь мне сулят,Равно любовь и ненависть, одноЛишь вечное страданье. Нет, себяКляни! Веленьям Божьим вопреки,Ты сам, своею волей, то избрал,В чем правосудно каешься теперь.Куда, несчастный, скроюсь я, бежавОт ярости безмерной и от мукБезмерного отчаянья? ВездеВ Аду я буду. Ад — я сам.[230] На днеСей пропасти — иная ждет меня,Зияя глубочайшей глубиной,Грозя пожрать. Ад, по сравненью с ней,И все застенки Ада НебесамиМне кажутся. Смирись же наконец!Ужели места нет в твоей душеРаскаянью, а милость невозможна?Увы! Покорность — вот единый путь,А этого мне гордость не велитПроизнести и стыд перед лицомСоратников, оставшихся в Аду,Которых соблазнил я, обещавОтнюдь не покориться — покоритьВсемощного. О, горе мне! ОниНе знают, сколь я каюсь в похвальбеКичливой, что за пытки я терплю,На троне Адском княжеский почетПриемля! Чем я выше вознесенКороною и скипетром, — паденьеМое тем глубже. Я превосхожуДругих, — лишь только мукой без границ.Вот все утехи честолюбья! ПустьЯ даже покорюсь и обретуПрощенье и высокий прежний чин;С величьем бы ко мне вернулись вновьИ замыслы великие. От клятвСмиренья показного очень скороОтрекся б я, присягу объявивИсторгнутой под пытками. ВовекНе будет мира истинного там,Где нанесла смертельная враждаРаненья столь глубокие. МеняВторично бы к разгрому привелоГорчайшему, к паденью в глубинуСтрашнейшую. Я дорогой ценойКупил бы перемирье, уплативДвойным страданием за краткий миг.О том палач мой сведом, посемуДалек от мысли мир мне даровать,Настолько же, насколько я далекОт унизительной мольбы о мире.Итак, надежды нет. Он, вместо нас,Низвергнутых, презренных, сотворилСебе утеху новую — людейИ создал Землю, ради них. Прощай,Надежда! Заодно прощай, и страх,Прощай, раскаянье, прощай, Добро!Отныне, Зло, моим ты благом стань,С Царем Небес благодаря тебеЯ разделяю власть, а может быть,Я больше половины захвачуЕго владений! Новозданный мирИ человек узнают это вскоре!»

Лицо Врага, пока он говорил,Отображая смену бурных чувств,Бледнело трижды; зависть, ярый гнев,Отчаянье, — притворные чертыИм принятой личины исказив,Лжеца разоблачили бы, когда бЕго увидеть мог сторонний глаз:Небесных Духов чистое челоРазнузданные страсти не мрачат.Враг это знал; он обуздал себя,Спокойным притворившись в тот же миг.Он самым первым был — Искусник лжи, —Кто показным святошеством прикрылЧреватую отмщеньем ненасытнымПучину злобы; но ввести в обманОн Уриила все же не сумел,Уже предупрежденного, чей взорСледил за тем, как ниспарил летунНа гору Ассирийскую,[231] и там,Преобразясь внезапно, принял вид,Блаженным Духам чуждый; УриилПриметил искаженное лицоИ дикие движенья Сатаны,Который полагал, что здесь никтоЕго не видит. Продолжая путь,Он под конец достигнул рубежаЭдема, где отрадный Рай венчалОградою зеленой, словно валом,Вершины неприступной плоский срез.Крутые склоны густо порослиКустарником причудливым; подъемСквозь дебри эти был неодолим.Вверху в недосягаемую высьВздымались купы кедров, пиний, пихтИ пальм широколистых; пышный залПриродный, где уступами рядыТенистых крон вставали друг за другом,Образовав амфитеатр лесной,Исполненный величия; над нимГосподствовал зеленый Райский вал;Наш Праотец оттуда, с вышины,Осматривал окружные краяОбширные, простертые внизу.За этим валом высилась грядаДеревьев дивных, множеством плодовУнизанных; в одно и то же времяОни плодоносили и цвели,Пестрея красками и золотясьПод солнцем, что на них свои лучиЛило охотней, чем на облачкаЗакатные, сверкало веселей,Чем на дуге, воздвигнутой Творцом,Поящим Землю. Чудно хорошаБыла та местность! Воздух, что ни шаг,Все чище становился и дышалВрагу навстречу ликованьем вешним,Способным все печали исцелить,За исключением лишь одногоОтчаянья… Игрою нежных крылДушистые Зефиры[232] ароматСтруили бальзамический, шепчаО том, где эти запахи ониПохитили. Так, после мыса ДобройНадежды, миновавши Мозамбик,В открытом океане морякиСабейский[233] обоняют фимиам,От северо-востока ветеркомПривеянный, с пахучих береговАравии Счастливой, и тогдаНа много лиг свой замедляют ход,Чтоб дольше пряным воздухом дышать,Которым даже Океан-старикС улыбкой наслаждается. Точь-в-точьТакой же запах услаждал Врага,Явившегося отравить его,Хоть был он и приятен Сатане,Не то что Асмодею[234] — рыбный дух,Из-за которого покинул бесТовитову невестку и бежалИз Мидии в Египет, где в цепяхЗаслуженную кару он понес.

В раздумье Сатана, замедлив шаг,К подъему на крутую эту горуПриблизился: дороги дальше нет,Деревья и кусты переплелисьВетвями и корнями меж собойСтоль густо, что ни человек, ни зверьПробиться бы сквозь чащу не могли.Лишь по другую сторону горыВели врата единственные в РайС востока, но вратами пренебрегАрхипреступник, и одним прыжком,С презреньем, все преграды миновал,Над зарослями горными легкоПеренесясь и над высоким валом,Средь Рая очутился. Так следитГонимый голодом бродячий волкЗа пастухами, что свои гуртыВ овчарню, огражденную плетнемОт пастбища, заводят ввечеруДля безопасности; но хищник, вмигПеремахнув плетень, уже внутриЗагона. Так еще проворный вор,Задумавший ограбить богача,Уверенного в прочности замковДверей тяжелых своего жилья,Способных взлому противостоять, —В дом проникает сквозь проем окнаИль — через крышу. Так ПервозлодейВ овчарню Божью вторгся; так с тех порВторгаются наймиты в Божий храм.[235]Теперь на Древо жизни, что рослоПосередине Рая,[236] выше всехДеревьев, он взлетел и принял видМорского ворона; себе вернутьНе в силах истинное бытие,Он, сидючи на Древе, помышлялО способах: живых на смерть обречь.Жизнеподательное Враг избралРастенье лишь затем, чтоб с вышиныРасширить свой обзор; меж тем оно,При должном применении, залогомБессмертья бы служило. Только БогУмеет верно, и никто иной,Судить о благе. Люди, лучший дар,Им злоупотребляя, извратитьСпособны, применив для низких дел.Он глянул вниз и удивился вновьЩедротам, сотворенным для людей.Сокровища Природы на такомПространстве малом все размещены;Казалось — это Небо на Земле.Ведь Божьим садом был блаженный Рай,[237]Всевышним на восточной сторонеЭдема насажденным, а ЭдемПростерся от Харрана[238] на восток,До Селевкийских горделивых веж,[239] —Сооружений греческих владык,И где сыны Эдема, в оны дни,До греков населяли Талассар.[240]В краю прекрасном этом насадилГосподь стократ прекрасный вертоградИ почве плодородной повелелДеревья дивные произрастить,Что могут обонянье, зренье, вкусОсобо усладить. Средь них рослоВсех выше — Древо жизни, сплошь в плодах,Амврозией благоухавших; впрямь —Растительное золото! А рядомСоседствовала с жизнью наша смерть —Познанья Древо; дорогой ценойКупили мы познание Добра,С Добром одновременно Зло познав.

Широкая река текла на юг,Нигде не изгибаясь; под леснойГорой она скрывалась в глубинеСкалистых недр. Всевышний водрузилТу гору над рекою, чтоб земляВбирала жадно влагу, чтоб водаПо жилам почвы подымалась вверхИ, вырвавшись наружу, ключевойСтруей, дробясь на множество ручьев,Обильно орошала Райский сад,Потом, соединясь в один поток,С откоса водопадом низвергаласьРеке навстречу, вынырнувшей вновьИз мрачного подземного жерла.Здесь на четыре главных рукаваРека делилась; по своим путямПотоки разбегались; довелосьИм пересечь немало славных странИ царств, которые перечислятьНе надобно. Я лучше расскажу, —Достало бы уменья! — как ручьиПрозрачные, рожденные ключомСапфирным, извиваясь и журча,Стекают по восточным жемчугамИ золотым пескам, в тени ветвейНависших, все растения струейНектара омывая, напоивДостойно украшающие РайЦветы, что не Искусством взращеныНа клумбах и причудливых куртинах,Но по равнинам, долам и холмамПриродой расточительной самойРазбросаны; и там, где средь полейОткрытых греет Солнце поутру,И в дебрях, где и полднем на листвеЛежит непроницаемая тень.Прекрасные, счастливые места,Различных сельских видов сочетанье!В душистых рощах пышные стволыСочат бальзам пахучий и смолу,Подобные слезам, а на другихДеревьях всевозможные плодыПленяют золотистой кожурой;И если миф о Гесперидах — быль,То это — здесь, и яблоки на вкусОтменны. Между рощами лугаВиднеются, отлогие пригорки,Где щиплют нежную траву стада.Вот холм, поросший пальмами, и долСырой, в тысячекрасочном ковреЦветов, меж ними — роза без шипов.А там — тенистых гротов и пещерМанит прохлада; обвивают ихКурчавых лоз роскошные сплетеньяВ пурпурных гроздах; падая со скалКаскадами, струи гремучих водВетвятся и сливаются опятьВ озера, что, подобно зеркаламХрустальным, отражают берега,Увенчанные миртами. ЗвенитПернатый хор, и дух лугов и рощРазносят ветры вешние, звучаВ листве дрожащей. Сам вселенский Пан,[241]И Ор[242] и Граций[243] в пляске закружив,Водительствует вечною весной.Не так прекрасна Энна,[244] где цветыСбирала Прозерпина, что былаПрекраснейшим цветком, который ДитПохитил мрачный; в поисках за нейЦерера обошла весь белый свет.Ни рощу Дафны дивную, вблизиОронта,[245] ни Кастальский ключ,[246] певцовОдушевляющий, нельзя никакС Эдемским Раем истинным сравнить;Ни остров Ниса на Тритон-реке,[247]Где древний Хам,[248] — язычники зовутЕго Аммоном и Ливийским Зевсом, —От Реи злобной Амалфею скрылС младенцем Бахусом;[249] ни знойный край,Где у истоков Нила, на гореАмаре,[250] абиссинские цариСвоих детей лелеют; строем скалБлестящих та гора окруженаИ до ее вершины — день пути.Иным казалось: настоящий РайЗдесь, у экватора, но все затмилТот Ассирийский сад,[251] где Враг взиралБез радости на радостную местность,На разные живые существа,Столь новые и странные на вид.

Меж ними — два, стоймя держась, как боги,Превосходили прочих прямизнойИ благородством форм; одареныВеличием врожденным, в наготеСвоей державной, воплощали властьНад окружающим, ее принявЗаслуженно. В их лицах отраженБожественных преславный лик Творца,Премудрость, правда, святость, и былаСтрога та святость и чиста (строга,Но исто по-сыновьему свободна);И людям лишь она дает праваНа уваженье. Схожи не во всемСозданья эти; видимо, присущИм разный пол. Для силы сотворенИ мысли — муж, для нежности — женаИ прелести манящей; создан мужДля Бога только, и жена для Бога,В своем супруге. Мужа властный взгляд,Прекрасное, высокое челоО первенстве бесспорном говорилиАдама; разделясь на две волны,Извивы гиацинтовых кудрейСтруились на могучие плеча.Густых волос рассыпанные прядиОкутывали ризой золотойТоченый стан жены; они вилисьПодобно усикам лозы, являяПослушливость, которую супругУмильно требует; ему охотноЖена застенчивая воздаетИ нежной ласки вожделенный миг,Со скромной гордостью противясь, длит.Они не прикрывали тайных местСвоих; бесстыжий стыд, греховный срам,Чернящая дела Природы честьБесчестная, — их не было еще,Детей порока, людям столько бедПринесших лицемерной суетойПод видом непорочности и насЛишивших величайших в мире благ —Невинности и чистой простоты.Чета ходила наго, не таясьТворца и Ангелов, не мысля в томДурного; шли вдвоем, рука в руке.Такой пригожей пары, с тех временДо наших дней, — любовь не сочетала.Был мужественней всех своих сынов,Родившихся впоследствии, — Адам,Всех Ева краше дочерей своих.На травяном ковре, в тени листвыЛепечущей, у свежего ручьяОни уселись. Легкий труд в садуСупругов лишь настолько утомил,Чтоб нега отдыха была для нихПриятнее, чтоб слаще был ЗефирЖивительный, а пища и питьеЖеланнее. За вечерей плодыОни вкушали дивные, с ветвейУслужливо склоненных, возлежаНа пуховой траве среди цветов;И, зачерпнув корцом из родника,Хрустальной влагой запивали мякоть

Нектарную. Немало было здесьУлыбок нежных, ласковых речейИ шалостей, что молодой чете,Соединенной в силу брачных узСчастливых, свойственно, когда онаУединяется. НевдалекеРезвились тысячи земных зверей,Позднее одичавших и травимыхЛовцами в глубине дубровных чащ,В пустынях и пещерах. Лев играл,Выказывая ловкость, и в когтяхКозленка нянчил. Прыгали вокругМедведи, барсы, тигры, леопарды,Супругов теша. Неуклюжий слонУсиленно старался их развлечь,Вращая гибким хоботом; змея,Лукаво пресмыкаясь, к ним ползлаИ Гордиевым завязав узломСвой хвост, невольно упреждала ихО роковом коварстве. На лугуПокоились другие и глазели,Насытясь, или, жвачку на ходуЖуя, плелись к ночлегу. Между темСклонялось ниже солнце и ужеК далеким океанским островамПриблизилось, и звезды в небесахЗатеплились, провозвещая ночь,А Сатана, как прежде, все гляделОшеломленный; наконец, едваСобой владея, скорбно произнес:

«— О Ад! Что видит мой унылый взор!Блаженный край иными населенСозданьями, из праха, может быть,Рожденными; не Духами, хотяНемногим отличаются ониОт светлых Духов Неба. Я слежуЗа ними с изумленьем и готовИх полюбить за то, что Божий ликСияет в них, и щедро красотойСоздателем они одарены.Не чаешь ты, прелестная чета,Грозящей перемены. ОтлетятУтехи ваши; бедственная скорбьЗаступит их, тем горшая, чем слащеБлаженство нынешнее. Да, теперьВы счастливы, но на короткий срок.В сравненье с Небом слабо защищенВаш уголок небесный от Врага,Сюда проникшего, но от ВрагаНевольного. Я мог бы сострадатьВам, беззащитным, хоть моей беде,Увы, никто не сострадал. ИщуСоюза с вами, обоюдной дружбыНерасторжимой; мы должны вовекСовместно жить; и если мой приютНе столь заманчивым, как Райский Сад,Покажется, вы все равно приятьЕго обязаны, каков он есть,Каким его Создатель создал вашИ мне вручил. Я с вами поделюсьОхотно. Широчайшие вратаДля вас Геенна распахнет; князейСвоих навстречу вышлет. Вдоволь тамПростора, чтоб вольготно разместитьВсех ваших отпрысков; не то что здесь,В пределах Рая тесных. Если АдНе столь хорош — пеняйте на Того,Кто приневолил выместить на вас,Невинных, мой позор, в котором ОнВиновен. Пусть растрогала меняБеспомощная ваша чистота, —А тронут я взаправду, — но велятОбщественное благо, честь и долгПравителя расширить рубежиИмперии, осуществляя месть,И, миром этим новым завладев,Такое совершить, что и меня,Хоть проклят я, приводит в содроганье».

Так Сатана старался оправдатьНеобходимостью свой адский план,Подобно всем тиранам; он, затем,Слетел с макушки Древа, с вышиныВоздушной и, к резвящимся стадамЧетвероногих тварей подступив,Поочередно облики зверейСтал принимать различные, стремясьНеузнанным пробраться и вблизиПоживу разглядеть, узнать вернейше,Из действий и речей обоих жертв,О их обычаях. Вот гордым львом,Сверкая взорами, вокруг четыОн выступает; вот, припав к земле,Под видом тигра, что застал в лесуДвух нежных ланей и решил игруЗатеять с ними, он одним прыжкомПеременяет место и опятьКрадется, повторяя много разУловку эту, выжидая мигУдобный, чтоб добычу закогтить.Но первый из мужей — Адам любовноОкликнул Еву — первую из жен;Подслушивая, жадно Враг внималРечам, ему неведомым досель.

«— Единая участница утех,Равно — их драгоценнейшая частьЕдиная! Всесильный создал насИ этот мир для нас; конечно, ОнБезмерно добр и в доброте СвоейБезмерно щедр, из праха нас призвавК счастливой жизни райской. Мы ничемНе заслужили счастья и воздатьНичем Творцу не можем. Он взаменТак мало требует: блюсти запретЕдинственый и легкий: изо всехДеревьев, что различные плодыНам дивные даруют, лишь от ДреваПознанья не вкушать; оно растетБок о бок с Древом жизни. Столь близкаОт жизни смерть. Но что такое смерть?Наверно, нечто страшное. ГосподьГрозил нам смертью, если мы вкусимЗапретный плод. Вот наш единый долгПокорности признательной, за власть,Которую Всевышний нам вручилНад всеми тварями земли, водыИ воздуха. Он первенство призналЗа нами. Не сочтем же тяготойПриказ Его. Мы в остальном вольныЛюбое наслажденье избиратьНеограниченно. Хвалу ТворцуИ милостям Творца провозгласимОтныне и вовеки, предаваясьОбязанности милой: холить сад,Оберегать растенья и цветы.Вдвоем с тобой — мне сладок всякий труд».

Ответствовала Ева: «— От тебяИ для тебя родясь, я плоть от плотиТвоей. Существованью моемуНет смысла без тебя. Ты — мой глава,Мой вождь. Правдиво все, что ты сказал,И мудро: неустанно восхвалятьСоздателя, вседневно возносяЕму благодаренья, — мы должны;И особливо я, — ведь не в примерЯ счастлива общением с тобой,Созданием меня превосходящим;Но ты себе не сыщешь ровни здесь.Я вспоминаю часто день, когдаОчнулась я впервые, осознавСебя покоящейся на цветах,В тени листвы, дивясь: кто я такая,Где нахожусь, откуда я взялась?Вблизи ручей с журчаньем истекалИз грота, образуя водоемНедвижный, чистый, словно небосвод.Я простодушно подошла к нему,На берег опустилась травяной,Чтоб заглянуть в глубины озерцаПрозрачные, казавшиеся мнеВторыми небесами; но, к водеСклонясь зеркальной, увидала в нейНавстречу мне склоненное лицо.Мы встретились глазами. В страхе яОтпрянула; виденье в тот же мигОтпрянуло. Склонилась я опятьПрельщенная, — вернулось и оно,Мне отвечая взглядами любвиИ восхищенья. Долго не моглаЯ оторваться от него в тоскеНапрасной, но какой-то глас воззвал:«— Прекрасное созданье! Этот ликЛишь ты сама, твой образ; он с тобойЯвляется и пропадает вновь.Вперед ступай, тебя я провожу,Не тень обнимешь ты, но существо,Чье ты подобье. Нераздельно с нимБлаженствуя, ты множество детей,Похожих на тебя, ему родишь,Праматерью людей ты наречешься!»Что было делать? За вождем незримымПоследовав, тебя я обрела,Пригожего и статного, в тениПлатана; мне сдалось, ты уступалМанящей негой, кроткой красотойВиденью милому, что в глуби водПредстало мне. Я повернула прочь;Ты, кинувшись вдогон, кричал: «— Вернись,Прекраснейшая Ева! От когоБежишь? Ты от меня сотворена,От плоти плоть, кость от костей моих.Для твоего существованья, частьОт самого себя, от бытияТелесного, ближайшее, у сердца,Ребро я отдал, чтоб вовек при мнеУтехой неразлучной ты была.Тебя ищу как часть моей души,Мою другую половину!» ТыКоснулся в этот миг моей руки.Я предалась тебе и с той порыУзнала, что мужской, высокий ум,Достоинство мужское — красотуНамного превосходят; поняла,Что истинно прекрасны — лишь они!»Так молвила Праматерь, томный взорС невинною, супружеской любовьюИ ласковостью мягкой возведяНа Праотца, его полуобняв,К нему прильнув. Под золотом волосРассыпанных ее нагая грудь,Вздымаясь, прилегла к его груди.Покорством нежным Евы упоенИ прелестью, он улыбнулся ейС любовью величайшей; точно такЮпитер, облака плодотворя,Дабы цветы на Землю сыпал Май,Юноне улыбался.[252] На устахСупруги милой чистый поцелуйАдам запечатлел, а СатанаЗавистно отвернулся, но потомС ревнивой злобой искоса взглянулНа них опять и в мыслях возроптал:«— Мучительный и ненавистный вид!В объятьях друг у друга, эти двоеПьют райское блаженство, обретяВсе радости Эдема. ПочемуИм — счастья полнота, мне — вечный Ад,Где ни любви, ни радости, одноЖеланье жгучее, — из ваших мукНе самое последнее, — томитБез утоленья. Должен я, однако,Не позабыть подслушанное мной.Им, кажется, не все принадлежитВ Раю. Здесь роковое где-то естьПознанья Древо; от него вкушатьНельзя. Познанье им запрещено?Нелепый, подозрительный запрет!Зачем ревниво запретил ГосподьПознанье людям? Разве может бытьПознанье преступленьем или смертьВ себе таить? Неужто жизнь людейЗависит от неведенья? УжельНеведенье — единственный залогПокорности и веры и на немБлаженство их основано? КакойОтличный способ им навернякаПогибель уготовать! РазожгуВ них жажду знанья. Научу презретьЗавистливый закон, который БогПредначертал для униженья тех,Кого познанье бы могло сравнятьС богами. К чести этой устремясь,Вкусив, они умрут. Иной исходВозможен разве? Надо лишь сперваПовсюду исходить весь Райский сад,Заглядывая в каждый уголок.Авось какой-нибудь Небесный ДухВ тени прохладной или у ручьяСлучайно попадется, и тогдаЯ постараюсь кое-что ещеРазведать у него. А ты живиДо времени, блаженная чета,И кратким счастьем пользуйся, покаЯ не вернусь; последует затемТвоих страданий долгая пора!»

Так, с наглостью помыслив, отошелОн горделиво и пустился в путь;Ловча и соблюдая осторожность,Леса, поля, долины и холмыУкрадкой исшагал. Уже к черте,Где небосвод на море и землеПокоится, неспешно Солнце внизКатилось, и пологие лучиЕго закатные струили светВечеровой на Райские ВратаВосточные — утесистый хребетИз алавастра; он издалекаПриметен был, вздымаясь к облакамНа гребень лишь одна тропа велаПетлистая; со всех других сторонНависшие, зазубренные скалыК вершине алавастровой горыДорогу преграждали. Там сиделСреди столпов скалистых Гавриил,Начальник стражи Ангельской,[253] и ждалПрихода ночи. Юные бойцыПред старшим героические игрыЗатеяли, оружие сложивНебесное: шеломы, и щитыИ дротики, блиставшие во мглеАлмазами и золотом. Но вдругСам Уриил на солнечном лучеПримчался к ним. Так падает звезда,Осенней ночью небо прочертив,Сквозь воздух, полный огненных паров,И мореходам указует румб,Откуда угрожает ураган.Архангел, торопясь, проговорил:«— О, Гавриил! Блаженный этот крайТы неусыпно должен охранять,По жребию, — от всяческого зла.Но в сфере, мне подвластной, некий ДухЯвился нынче полднем и заверил,Что жаждет он создания ТворцаНовейшие увидеть, — предо всем,Последний образ Божий — Человека.Я указал дорогу, но следилЗа ним. Когда он завершил полетНа севере Эдема, на горе,Подметить я успел, что Небу чуждЕго страстями омраченный взор.Я из виду его не упускал,Но скрылся он в тени. Меня страшит:Не из орды ли он бунтовщиковНизвергнутых, покинувший Геенну,Чтоб смуту здесь посеять? РазыщиВо что бы то ни стало чужака!»Крылатый воин молвил: «— Не дивлюсьНимало, Уриил, что в силах ты, —Пресветлый сферы Солнца властелин, —Непогрешимым зреньем проницатьБезмерное пространство вширь и вглубь.Но бдительная стража этих вратСюда не даст прохода никому,Впуская лишь насельников Небес,Ей хорошо известных. До сих порНе появлялся ни один из нихС полудня. Если ж Дух иной проникС дурными целями, преодолевЗемные огражденья, — знаешь сам,Что бестелесных трудно удержатьПри помощи вещественных препон.А если тот, о ком ты говоришь,Здесь прячется, — его разоблачуК рассвету, под личиною любой!»

Он так заверил. Тотчас УриилВернулся вновь на пост, и тот же лучСверкающий, полого наклонясь,Отнес его на Солнце, что теперьЗа острова Азорские зашло, —Поскольку Солнце с дивной быстротойНеслыханной дневной свершило круг,Иль менее проворная Земля,Спеша путем кратчайшим на восток,Оставила светило позади,Где отражает золото оноИ пурпур, украшая облакаУ своего закатного престола.Вот безмятежный вечер наступил,И серый сумрак все и вся облекОдеждой темной; он сопровожденМолчаньем, ибо птицы и зверьеУже расположились на ночлег;Кто на траве заснул, а кто в гнезде.Лишь соловей не спит; ночь напролетПоет влюбленно; тишина емуВосторженно внимает. ПросиялСапфирами живыми небосклон,А самым ярким в хороводе звездБыл Геспер,[254] их глава, пока ЛунаНе вышла величаво из-за тучИ разлила свой несравненный свет, —Царица ночи! — и на темный мирНабросила серебряный покров.

И Еве так сказал Адам: «— ПодругаПрекрасная! И ночь, и мирный сонПрироды призывают нас вкуситьОтдохновенье. Присудил Господь,Чтоб труд и отдых, словно день и ночь,Сменялись. Вот урочная росаДремоты сладким бременем леглаНа наши веки. Для других существ,Бродящих праздно, длительный покойНе столь потребен. Должен Человек,Духовно иль телесно, — каждый деньТрудиться; в этом истинный залогЕго достоинства и знак вниманьяНебесного ко всем его путям.Животным же Создатель разрешилБездейственно слоняться и ТворцуОтчета не давать; но завтра мы,Опережая свежую зарюРумяную, что наступленье дняС востока возвещает, — мы опятьРаботу радостно возобновим,Цветущие деревья станем холить,Зеленые аллеи, где в тениПолуденный пережидаем зной;Там ветви разрослись, как бы смеясьНад нашей маломощью; больше рукЗдесь надо, чтоб смирить их буйный рост.Увядшие цветы и сгустки смол,Устлавшие тропинки, подлежатУборке, а пока, блюдя законПрироды, нас на отдых ночь зовет».

Блистая совершенной красотой,Сказала Ева: «— Мой жизнеподатель,Владыка мой! Безропотно тебеЯ повинуюсь; так велел Господь.Он — для тебя закон, ты — для меня;Вот все, что женщине потребно знать,И для нее превыше в мире нетНи мудрости, ни славы. Близ тебяНе замечаю времени; равноВсе перемены суток, все часыМне сладостны: и утра первый вздох,И первый свет, и ранний щебет птах,И Солнце, что на чудный этот край,На травы, дерева, цветы, плодыВ росистых искрах, — первые лучиС востока проливает; и земляПахучая и тучная, дождемНапитанная теплым; и приходЗатишных, сонных сумерек; и ночьНемая; и торжественный певецНочной; и эта дивная ЛунаСо звездной свитой — перлами небес,Всё любо мне. Но ведай: ни дыханьеРассвета свежее, ни ранний хорПичуг, ни Солнце, что с востока льетЛучи на край прекрасный, ни росаСверкающая на плодах, цветахИ травах, ни пахучая земля,Омытая дождем, ни тихий вечер,Ни ночь безмолвная с ее певцомТоржественным, с гуляньем при ЛунеПод звездным роем трепетным, — ничтоМеня не тешит без тебя, Адам!Чему же служит блеск светил ночных,Когда смежает сон глаза существ?»

«— О Ева! Дочь прекраснейшая БогаИ Человека! — общий предок нашОтветствовал. — Они вокруг ЗемлиБегут за сутки от страны к стране.Их назначенье: по ночам светитьНародам, что еще не родились,Всходить и заходить, чтоб темнотаКромешная не обрела опятьВ теченье ночи древние праваСвои, не истребила жизни всейВ Природе. Эти мягкие огниНе только свет, но и тепло дарят,Влияют разно, греют, умеряют,Питают, холят, силу придаютРастеньям звездную, готовя ихК приятью мощных солнечных лучейИ к полному расцвету. Нет, не зряГлубокой ночью тысячи светил,Никем не созерцаемые, льютСиянье дружное. Не полагай,Что если б вовсе не было людей,Никто бы не дивился небесам,Не восхвалял бы Господа. Равно —Мы спим ли, бодрствуем, — во всем, вездеСозданий бестелесных мириадыНезримые для нас; они делаГосподни созерцают и ЕмуИ днем и ночью воздают хвалы.Нередко эхо из глубин дубрав,С холмов отзывчивых, доносит к намТоржественные звуки голосовНебесных, воспевающих Творца, —Отдельных или слитых в дивный хор,И оглашающих поочередноПолночный воздух! Часто патрулиДозорные играют по ночамНа звучных инструментах неземных,И гимны чудные, и струнный звонВозносят нас духовно к Небесам!»

Беседуя, они рука в рукеШли опочить в своей счастливой куще.Садовник высочайший сам избралЕй место, создавая Райский садНа благо Человеку. Лавр и мирт,С высокими растеньями сплетясь,Образовали кровлю шалашаДушистою и плотною листвой.Акант и благовонные кустыСтеной служили; множество цветовПрелестных: пестрый ирис, и жасмин,И розы, — меж ветвями проскользнув,Заглядывали изо всех щелей,В мозаику слагаясь. На землеФиалки, крокусы и гиацинтыУзорчатым раскинулись ковром,Намного ярче красочных прикрасИз дорогих камней. Любая тварь, —Зверь, птица, насекомое и червь, —Благоговея пред людьми, сюдаПроникнуть не дерзали. Нет, в тениТакой, в столь безмятежном и святомУединенье, ни Сильван и Пан —Измышленные божества, — ни фавны[255]И нимфы не вкушали сна вовек!Здесь Ева ложе брачное своеВпервые в плетеницы убрала,Устлала ворохом душистых трав,Когда с Небес венчальный гимн звучал,И Ангел брачный за руку привелЕе к супругу, в дивной наготеПрекраснее Пандоры,[256] что былаБогами изобильем всех даровОсыпана, подобно Еве ставПричиною неисчислимых бед;И к сыну безрассудному Япета,[257]Гермесом приведенная, людейПрельщением очей очароватьСмогла и похитителю огняЗевесова жестоко отомстить.

Достигнув кущи, взоры возвелиЖена и муж к открытым небесам,Молясь Тому, кто Землю сотворил,Бодрящий воздух, голубую твердь,Лучистый лунный шар и звездный свод:«— Свершитель всемогущий! Создал ТыИ ночь, и нами прожитый в трудах,Назначенных Тобой, — минувший день,Счастливые взаимною помогой,Любовью обоюдною, — венцомБлаженства нашего, — по ТвоемуВелению. Чудесный этот РайДля нас велик, нам не с кем разделитьТвои дары, что падают, созрев,Без всякой пользы; но Ты дал зарок,Что племя многолюдное от насПроизойдет, и Землю населит,И благость безграничную ТвоюСовместно с нами будет прославлять,Восстав от сна и призывая сон, —Твой дар, — как призываем нынче мы!»

Чета согласно вознесла мольбу;Иных обрядов не было у них,[258] —Лишь преклоненье истое одноПред Богом, наиболее ТворцуУгодное; потом, рука в руке,Вступили в сень; присущих нам одеждСтеснительных совлечь им не пришлось;И совокупно возлегли. Адам,Я полагаю, от подруги милойНе отвернулся, так же и женаОтказом не ответила, блюдяОбычай сокровенный и святойЛюбви супружеской. Пускай ханжиСурово о невинности твердят[259]И чистоте, позоря и клеймяНечистым то, что чистым объявилГосподь, и некоторым — повелел,А прочим — разрешил. Его завет:Плодиться, а поборник воздержанья —Губитель наш, враг Бога и людей.Хвала тебе, о брачная любовь,Людского рода истинный исток,Закон, покрытый тайной! Ты в Раю,Где все совместно обладают всем, —Единственная собственность. ТобойОт похоти, присущей лишь скотамБессмысленным, избавлен Человек.Ты, опершись на разум, утвердилаСвященную законность кровных уз,И чистоту, и праведность родства,И ты впервые приобщила насК понятиям: отец, и сын, и брат.Тебя я даже в мыслях не сочтуГрех