Государь. О том, как надлежит поступать с людьми - Никколо Макиавелли Страница 22

Рассматривая обстоятельства жизни и смерти многих римских императоров, многие могут подумать, что их пример совершенно противоречит тому, что я здесь высказываю, так как некоторые из них, несмотря на свою постоянную мудрость и великие доблести, все-таки теряли свои государства или даже просто погибали во время заговоров, возникавших в среде их подданных.

В ответ на такое возражение, я считаю нелишним рассмотреть обстоятельства жизни и личный характер некоторых из римских императоров, чтобы доказать, что причины их погибели не заключают в себе ничего такого, что противоречило бы моим положениям. Кроме того, я воспользуюсь при этом возможностью высказать несколько общих взглядов на особенности событий того времени, взглядов, которые будут не бесполезны для изучающих историю. Для этой цели я считаю достаточным проследить ряд государей от Марка Аврелия до Максимина, которые следовали друг за другом в таком порядке: Марк Аврелий, сын его Коммод, Пертинакс, Юлиан[31], Север, Антонин, сын его Карракала, Макрин, Гелиогабал[32], Александр[33] и Максимин. Прежде всего замечу, что если в других государствах правителям приходится бороться только с честолюбием знати и грубостью народа, то римским императорам, кроме этих трудностей, предстояла еще третья: борьба с жестокостью и корыстолюбием солдат, и эта последняя трудность была до того значительна, что она одна обусловливала погибель многих из римских государей. В самом деле, чрезвычайно трудно удовлетворить одновременно народ и войско; народ любит спокойствие и миролюбивых правителей, войско привязывается к государям завоевательным, жестоким, хищным, вносящим в другие страны разорение и грабеж; войско желало бы, чтобы таковыми являлись государи и для своих подданных, так как при этом войска получают усиленное содержание и могут насыщать свое стремление к жестокости и грабежам. От этого-то те из римских императоров, которые не обладали, или не сумели пробрести уменья обуздывать одновременно войско и народ, обыкновенно погибали, и большая часть императоров, а особливо те, которые достигли власти будучи новыми людьми (uomini nuovi, homines novi) – сознавая трудность одновременного удовлетворения двух противоположных требований, обыкновенно стремились только к тому, чтобы удовлетворить войско, нисколько не заботясь о том, что этим самым они угнетали народ. Иной образ действий был для них невозможен, так как, поставленные в необходимость непременно возбуждать чью-либо ненависть, они должны были прежде всего озаботиться, чтобы не возбуждать ненависти большинства, а если не могли этого достигнуть, то им всякими способами необходимо было расположить в свою пользу хотя ту часть большинства, которая была могущественнее. Поэтому-то римские императоры, как люди новые, недавно получившие власть и нуждавшиеся, для удержания ее за собою, в чрезвычайных мерах, обыкновенно предпочитали расположение войска расположению народа, и это им более или менее удавалось, смотря по тому, какую репутацию умели они себе составить в войске.

От вышеизложенных причин и произошло то, что из трех императоров, – Марк Аврелий, Пертинакс и Александр Север, – одинаково отличавшихся миролюбием, скромною жизнью, любовью к справедливости, нерасположением к жестокостям, гуманностью и благодушием, – не погиб только Марк Аврелий. Но если Марк Аврелий жил и умер с честью, то он обязан этим отчасти тому, что, вступив на римский престол по праву наследования, он не был обязан своей властью ни войску, ни народу, и отчасти тому, что его высота добродетели возбуждали к нему такое всеобщее почтение, что он, в силу его, мог постоянно удерживать государство свое в границах долга, не возбуждая этим к себе ни презрения, ни ненависти.

Что касается до Пертинакса, то выбранный против воли войска, он ввел в войсках дисциплину и вооружил этим против себя солдат, привыкших к той распущенности, которая существовала между ними при Коммоде; солдаты тотчас же возненавидели его. К ненависти этой прибавилось еще и презрение, которое возбуждала его старость, – и он погиб тотчас же вслед за получением власти. Замечу здесь снова, что заслужить ненависть за добрые действия так же легко, как и за дурные, и что из этого следует, как я уже говорил выше, что государям, желающим удержать за собою власть, весьма часто необходимо быть порочными. Если народ, или войско, или аристократия, короче – какой-нибудь класс подданных, в опоре которого нуждается государь, – испорчен и развращен, то государь должен, чтобы не возбуждать его против себя, угождать ему, а в таких случаях всякое честное действие для него вредно.

Перейдем к Александру Северу. Государь этот был настолько добр, что в числе расточаемых ему похвал обыкновенно приводят следующее: в течение 14-летнего его царствования ни один римлянин не был подвергнут лишению жизни без предварительного суда. Несмотря на это, так как на него смотрели, как на обабившегося человека, позволявшего своей матери управлять собою, – он впал в презрение у войска; между солдатами возник заговор и он был убит.

Рассматривая, в противоположность государям, только что мною перечисленным, качества и личный характер Коммода, Септимия Севера, Антонина, Каракаллы и Максимина, мы найдем, что все эти императоры были чрезвычайно жестоки и ненасытно жадны, что для удовлетворения страстей солдат они не останавливались ни перед какою неправдою и угнетением народа – и, несмотря на это, все, за исключением Септимия, тоже погибли. Севера спасла его доблесть; благодаря ей он сумел привязать к себе солдат, и, несмотря на то, что отягощал народ чрезмерными налогами, мог счастливо властвовать над Римской империей: доблесть его возбуждала восхищение в массах, народ был как бы удивлен и увлечен ею, солдаты были удовлетворены и почитали его. Так как такой образ действий был замечателен в человеке, едва получившем власть, то я хочу вкратце указать, как Септимий умел принимать на себя личины льва и лисицы, – личины, прибегать к которым, как я уже говорил выше, бывает полезно для государей. Узнав, что Юлиан предательски захватил императорскую власть, он убедил войска, которыми в то время начальствовал в Паннонии, в том, что на их обязанности лежит идти на Рим, для отмщенья за смерть Пертинакса, удушенного преторианцами, и, не открывая своего замысла овладеть престолом, он так поспешно направился с войсками к Риму, что явился в Италию прежде, нежели туда дошел слух о его походе. Едва он явился в Рим, Юлиан был убит, и растерявшийся сенат провозгласил его императором. После такого начала, Септимию, для завладения всей Римскою империей, предстояло только совладать с двумя трудностями: отделаться на востоке от Нигера, который, начальствуя войсками в Азии, был тогда провозглашен ими императором, и на западе – от Альбина, стремившегося также к захвату верховной власти.