Дени Дидро - Нескромные сокровища Страница 23

Эти речи навели ужас на Мангогула, он повернул в обратную сторону камень кольца и, меж тем как Фатима приходила в себя, поспешил назад к султанше.

– Ну, что же вы услыхали, государь? – спросила она. – Керсаэль по-прежнему преступен, и непорочная Фатима…

– Избавьте меня, пожалуйста, – отвечал султан, – от необходимости рассказывать вам о злодеяниях, про которые я только что услыхал. До чего опасна разъяренная женщина! Кто поверит, что тело, созданное грациями, может заключать в себе сердце, выкованное фуриями? Но прежде чем завтра зайдет солнце в моем государстве, оно будет избавлено от чудовища более опасного, чем те, которых порождает пустыня.

Султан немедленно же позвал великого сенешала и приказал ему схватить Фатиму, привести Керсаэля в апартаменты сераля и объявить сенату, что его высочество берет дело в свои руки. Его приказания были выполнены в ту же ночь.

На другой день, на рассвете, султан, в сопровождении сенешала и одного эфенди[24], направился в покои Мирзозы и велел привести туда Фатиму. Несчастная бросилась к ногам Мангогула, призналась в своем преступлении, рассказала все подробности и стала заклинать Мирзозу вступиться за нее. Между тем, ввели Керсаэля. Он ожидал лишь смерти и, тем не менее, вошел с выражением уверенности в правоте, которую может дать одна невинность. Злые языки говорили, что он был бы более удручен, если бы то, что он должен был по терять, сколько-нибудь стоило наказания. Женщинам было любопытно узнать, так ли это. Он благоговейно повергся к стопам его высочества. Мангогул подал знак встать и сказал, протягивая ему руку:

– Вы невинны, так будьте же свободны. Воздайте благодарность Браме за ваше спасение. Чтобы вознаградить вас за перенесенные страдания, жалую вам пенсию в две тысячи цехинов из моей личной казны и первое же вакантное командорство ордена Крокодила.

Чем больше милостей сыпалось на Керсаэля, тем больше оснований было у Фатимы ожидать кары. Великий сенешал настаивал на смертной казни, основываясь на словах закона: «Si foemina ff. de vi С. calumniatrix».[25] Султан склонялся к пожизненному заключению. Мирзоза, находя первый приговор слишком суровым, а второй – слишком снисходительным, приговорила сокровище Фатимы к заключению под замок. Флорентийский прибор был наложен на нее публично на эшафоте, который был воздвигнут для казни Керсаэля. Оттуда она была направлена в каторжную тьму вместе с матронами, которые так умно высказали свое решение по этому делу.

Глава двадцать девятая

Метафизика Мирзозы.

Души

Пока Мангогул выспрашивал сокровища Гарии, вдов и Фатимы, у Мирзозы было достаточно времени подготовиться к лекции по философии. Однажды вечером, когда Манимонбанда молилась, и у нее не было ни карточной игры, ни приема, и фаворитка была почти уверена в посещении султана, – она взяла две черных юбки, одну надела, как обычно, а другую на плечи, просунув руки в прорехи, потом напялила парик сенешала и четырехугольную шапочку капеллана и, нарядившись летучей мышью, решила, что одета, как философ.

В таком обмундировании она расхаживала взад и вперед по своим апартаментам, подобно профессору Королевского колледжа, поджидающему своих слушателей. Она старалась даже придать своему лицу мрачное и сосредоточенное выражение погруженного в размышления ученого. Однако Мирзоза недолго сохраняла напускную серьезность. Вошел султан с несколькими придворными и отвесил глубокий поклон новоявленному философу; его серьезность вмиг разогнала серьезное настроение аудитории, которая в свою очередь раскатами смеха заставила его выйти из роли.

– Сударыня, – сказал Мангогул, – разве вы не обладали и без того преимуществом остроумия и красоты, – к чему же вам было прибегать еще к костюму? Ваши слова и без него имели бы тот вес, который вы им хотели придать.

– Мне кажется, государь, – отвечала Мирзоза, – что вы недостаточно уважаете этот костюм и что ученик обязан оказывать большее почтение тому, что составляет, по крайней мере, половину достоинств его учителя.

– Я замечаю, – сказал султан, – что вы уже овладели умонастроением и тоном, свойственным вашему новому сану. Теперь я уже не сомневаюсь, что ваше дарование вполне отвечает достоинству вашего костюма, и с нетерпением ожидаю его проявлений…

– Вы сейчас же будете удовлетворены, – отвечала Мирзоза, садясь посередине большой софы.

Султан и придворные разместились вокруг нее, и она начала:

– Беседовали ли когда-нибудь с вашим высочеством о природе души философы Моноэмуги, руководившие вашим воспитанием?

– О, весьма часто, – ответил Мангогул, – но все их теории дали мне лишь смутное представление об этом предмете; и не будь у меня внутреннего чувства, как бы подсказывающего мне, что эта субстанция отлична от материи, я или отрицал бы ее существование, или смешивал бы ее с телом. Не возьмете ли вы на себя помочь нам разобраться в этом хаосе?

– Я не решусь на это, – отвечала Мирзоза. – Признаюсь, я не более сведуща в этом, чем ваши педагоги. Единственное различие между ними и мной состоит в том, что я предполагаю существование субстанции, отличной от материи, они же считают ее доказанной. Но эта субстанция, если она только существует, должна же где-нибудь гнездиться. Не наговорили ли они вам и на этот счет всякого рода нелепостей?

– Нет, – ответил Мангогул, – все они в общих чертах соглашались, что она обитает в голове, и это показалось мне правдоподобным. Ведь именно голова думает, соображает, размышляет, судит, распоряжается, приказывает; и о человеке, который не умеет мыслить, всегда говорят, что он безмозглый или безголовый.

– Так вот к чему свелись ваши продолжительные занятия и вся ваша философия, – подхватила султанша, – вы допускаете известный факт и подтверждаете его ходячими выражениями. Государь, что сказали бы вы о вашем географе, если бы он преподнес вашему высочеству карту вашего государства, поместив на ней восток на западе и север на юге?

– Это очень грубая ошибка, – отвечал султан, – и ни один географ не мог бы ее сделать.

– Возможно, что и так, – продолжала фаворитка, – в таком случае ваши философы хуже самого неудачного географа. Им не приходилось наносить на карту целое государство, устанавливать границы четырех стран света, – речь шла лишь о том, чтобы погрузиться в самих себя и определить подлинное местопребывание своей души. А между тем они поместили запад на востоке и юг на севере. Они заявили, что душа помещается в голове, в то время как у большинства людей она никогда там не появляется, и ее первичное обиталище – ноги.

– Ноги! – прервал ее султан, – вот уж, право, самая пустая мысль, какую мне приходилось слышать.

– Да, ноги, – продолжала Мирзоза, – это мнение, которое кажется вам таким глупым, надо только обосновать, и оно станет убедительным, в противоположность всем тем мнениям, которые вы принимаете за истинные и которые на проверку оказываются ложными. Ваше высочество только что согласилось со мной, что факт существования души основывается лишь на свидетельстве внутреннего чувства, в котором вы отдаете себе отчет, и вот я вам докажу, что все свидетельства чувств приводят к необходимости фиксировать душу именно в том месте, которое ей и предназначено.

– Мы этого и ждем от вас, – сказал Мангогул.

– Я не прошу снисхождения, – продолжала она, – и предлагаю вам высказывать свои возражения.

Итак, я вам говорила, что первичным обиталищем души являются ноги; что там она начинает свое существование и что именно оттуда она поднимается кверху в тело. Этот факт я хочу обосновать на опыте, и, быть может, мне удастся заложить первые основы экспериментальной метафизики.

Все мы знаем по опыту, что душа утробного младенца долгие месяцы находится в состоянии полного оцепенения. Глаза раскрыты, но не видят, уста не говорят и уши не слышат. Душа пытается распространиться и раскрыться в ином направлении; она впервые проявляется посредством других членов тела; именно движениями ног дитя заявляет о том, что оно сформировалось. Туловище, голова и руки младенца недвижно покоятся в материнском лоне, но его ноги тянутся, сгибаются и заявляют о его существовании и, быть может, даже о его потребностях. Если бы не энергия ног, что сталось бы в момент рождения с головой, туловищем и руками? Они никогда не выбрались бы из своей темницы без помощи ног, – ноги играют тут главную роль и проталкивают вперед остальное тело. Таков порядок, установленный природой, и когда другие члены вздумают взять на себя руководство и, например, голова становится на место ног, – все идет навыворот, и с матерью и ребенком иной раз случается бог знает что.

Когда ребенок родится, первые движения он делает опять-таки ногами. Приходится их обуздывать, всякий раз встречая с их стороны сопротивление. Голова – это недвижный ком, с которым можно делать, что угодно, ноги же испытывают ощущения, хотят сбросить путы и словно стремятся к свободе, которую у них отнимают.