Аиссе - Письма к госпоже Каландрини Страница 26

По-видимому, в течение нескольких лет Аиссе воспитывалась дома, а затем по обычаю того времени была отдана в монастырь; предполагают, что это был Новокатолический монастырь, расположенный неподалеку от особняка Ферриолей, который находился на улице Нев-Сент-Огюстен. Там она должна была усовершенствоваться в чтении и письме, научиться считать, рисовать, петь, танцевать, играть на клавесине, рукодельничать, что являлось более или менее обязательным для девушек ее круга [290]. Однако сколько-нибудь достоверные данные о пребывании ее в монастыре отсутствуют, и даже в списках воспитанниц, до нас дошедших, ее имени нет [291].

Неизвестно, как представляла себе г-жа де Ферриоль дальнейшую судьбу Аиссе. Конечно, она надеялась выдать ее замуж, но сделать это было нелегко: собственными средствами та не располагала, а снабдить ее приданым г-жа де Ферриоль, славившаяся своей скупостью, отнюдь не стремилась. Впрочем, подобные размышления вскоре потеряли смысл: осенью 1711 г. возвратился из Турции граф де Ферриоль – «маркиз» де Ферриоль, как он предпочитал теперь себя величать. Отъезд был вынужденным; на протяжении двух последних лет «маркиз» обнаруживал явные признаки душевного расстройства и в конце концов был отозван, причем на корабль его погрузили силой.

В Париже Ферриоль поселился в особняке на улице Нев-Сент-Огюстен, большую часть которого занимала семья его брата, включая и м-ль Аиссе Движимая чувством сострадания, она, по всей вероятности, пришла на помощь своему благодетелю, тем более что все эти годы он не забывал «прекрасную Гаиде», то приветствуя ее в письмах к родным, то обсуждая с ними ее будущее, то посылая ей подарки [292]. Через некоторое время состояние «маркиза» значительно улучшилось, болезнь отступила. Но и после этого он, несмотря на сопротивление м-ль Аиссе, решительно отказался предоставить ей свободу. Об этом свидетельствует, в частности, его «увещевательное» письмо к ней, не оставляющее сомнений в характере его намерений. «Когда я вырвал вас из рук неверных и купил вас, – писал Ферриоль, – я не предполагал причинить себе такие огорчения и сделаться столь несчастным. Я рассчитывал, следуя велению судьбы, определяющей участь людей, располагать вами по своему усмотрению и сделать вас когда-нибудь дочерью или возлюбленной. Опять таки судьба пожелала, чтобы вы стали той и другой, поскольку я не могу отделить дружбу от любви и отеческую нежность от пламенных желаний. Обретите же покой, покоритесь судьбе и не разъединяйте то, что небу угодно было, кажется, соединить» [293]. И м-ль Аиссе покорилась судьбе, оставшись с «маркизом» до конца. Он умер 26 октября 1722 г. после долгих и мучительных страданий.

Было бы ошибкой думать, однако, что все эти годы м-ль Аиссе провела затворницей в апартаментах дряхлевшего Ферриоля. Прежде всего, жизнь ее скрашивала близость с Пон-де-Велем и д'Аржанталем оба брата отличались живостью ума, хорошей образованностью; к тому же они не были чужды литературных интересов, в особенности старший, который писал стихи, а впоследствии сочинял комедии. Иногда в доме появлялся их соученик по иезуитскому коллежу Людовика Великого – Франсуа-Мари Аруэ, вошедший в историю под именем Вольтера; дружеские отношения с ним братья сохранили навсегда [294]. Некоторое разнообразие в жизнь м-ль Аиссе вносило также общение с младшей сестрой г-жи де Ферриоль – Клодиной-Александриной Герен де Тансен, несколько лет жившей с ней под одной крышей; женщина незаурядная, позднее хозяйка знаменитого литературного салона и сама писательница, г-жа де Тансен, однако, неизменно отпугивала м-ль Аиссе своим безграничным цинизмом.

Впрочем, различные светские знакомые м-ль Аиссе – г-жа де Парабер, г-жа дю Деффан, г-жа де При и другие – немногим уступали в этом г-же де Тансен: эпоха Регентства, в которую Франция вступила после смерти Людовика XIV (1715), была одной из самых безнравственных во всей ее дореволюционной истории. С замечательной точностью и лаконизмом эпоху эту охарактеризовал Пушкин в «Арапе Петра Великого», воссоздавая на первых страницах романа общую атмосферу тех лет: «По свидетельству всех исторических записок, ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностию двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-Рояля не были тайною для Парижа; пример был заразителен. На ту пору явился Law; алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей» [295].

В подобной обстановке, казалось бы, путь м-ль Аиссе, сразу же обратившей на себя внимание своей необычной, «экзотической», красотой был предопределен. Но все сложилось иначе. В 1720 г. в салоне г-жи дю Деффан (а по другим сведениям – в доме Ферриолей) произошла ее встреча с Блезом-Мари д'Эди, рыцарем Мальтийского ордена (отсюда его титул – шевалье) [296]. Встрече этой было суждено перевернуть всю ее жизнь: «прекрасную черкешенку» и «рыцаря без страха и упрека» [297] связало сильное, глубокое и прочное чувство.

Первоначально они это тщательно скрывали, особенно опасаясь бывшего посланника, «турка», как его называла м-ль Аиссе в письме к шевалье, относящемся к этому периоду [298]; да и в дальнейшем оба они проявляли большую сдержанность и осторожность. Так о рождении у них 26 апреля 1721 г. дочери знала только чета Болингброков – Генри Сент-Джон, виконт Болингброк, видный английский государственный деятель и мыслитель, по политическим соображениям покинувший родину и поселившийся во Франции, и его жена – в первом браке маркиза де Виллет [299]. Им м-ль Аиссе была обязана помощью в этот столь трудный для нее момент; прибегала она к их содействию и позднее (например, в 1731 г. дочь ее, находясь в Англии, получала от Болингброков денежную субсидию) [300].

Осенью 1726 г. в Париже м-ль Аиссе познакомилась с родственницей лорда Болингброка (сестрой его мачехи) – Жюли Каландрини. Как мы увидим далее, сближение с этой пятидесятивосьмилетней дамой, женой именитого и состоятельного женевского гражданина, матерью взрослых дочерей [301], сыграло поистине исключительную роль в жизни м-ль Аиссе и ее «посмертной судьбе».

По завещанию Ш. де Ферриоля м-ль Аиссе получила пожизненную ренту в размере 4000 ливров [302].Однако, несмотря на обретенную материальную независимость, она не пожелала покинуть дом, ставший ей почти родным. Связь ее с шевалье так и не превратилась в брак. М-ль Аиссе поддерживала светские отношения, выезжала и принимала у себя, читала и посещала театр, с радостью проводила время на лоне природы, изредка навещала дочь Селини, которая под именем мисс Блек воспитывалась в монастыре города Санс [303]. Между тем появились первые признаки страшной болезни – чахотки, в конце концов сведшей ее в могилу. Скончалась м-ль Аиссе 13 марта 1733 г. Погребение состоялось на следующий день в фамильном склепе Ферриолей в церкви св. Рока в присутствии Пон-де-Веля и д'Аржанталя; в церковной книге умершая значилась как Шарлотта-Элизабет Аиссе [304].

Смерть м-ль Аиссе потрясла шевалье который до конца дней остался верен своей любви и в соответствующем духе воспитал их дочь, в 1740 г. ставшую виконтессой де Нантиа. Однако ни этот трогательный семейный культ, ни память друзей не спасли бы «прекрасную черкешенку» от забвения, если бы не обнаружилась впоследствии сравнительно небольшая связка писем, адресованных ею г-же Каландрини [305]. В них она с удивительной искренностью рассказала о последних семи годах своей жизни (осень 1726 – весна 1733), рассказала о том, что видела, думала, ощущала; о том, что ее радовало и мучило, восхищало и повергало в скорбь.

Письма эти явились настоятельной потребностью ее души; они возникли как следствие ее морального одиночества в то время, когда страдания ее и сомнения достигли высшего предела, когда исповедь сделалась для нее необходимой, а сочувственное внимание мудрого человека – бесконечно важным. Была ли г-жа Каландрини именно таким человеком – вопрос другой, но это и не имеет сейчас особого значения: к ней м-ль Аиссе взывала, на нее надеялась, от нее ждала спасительных наставлений и советов.

В эпоху Регентства (1715–1723) и в первые годы правления Людовика XV, не принесшие какого-либо оздоровления французскому обществу, отношения м-ль Аиссе с шевалье воспринимались как нечто вполне обычное; не тревожила сложившаяся ситуация и их самих: оба они были свободны и могли распоряжаться собой по собственному разумению. Конечно, мысль рано или поздно узаконить эти отношения не была чужда м-ль Аиссе, но она ее неизменно отвергала: шевалье, полагала она, был не вправе нарушить обет безбрачия, предписанный ему уставом ордена, и уж во всяком случае такой поступок мог пагубно отразиться на его благополучии. Однако с течением времени м-ль Аиссе стала все чаще задумываться над своим положением, с горечью и стыдом ощущая и себя участницей того не слишком пристойного спектакля, который являла собой жизнь ее круга. С особой отчетливостью начала она понимать это после сближения с г-жой Каландрини, нравственная твердость которой, во многом порожденная суровой атмосферой кальвинистской Женевы, произвела на нее сильнейшее впечатление.