Рассуждения о религии, природе и разуме - Ле Бовье де Фонтенель Бернар Страница 28

— Вас послушать, — возразил я, — так вы словно подбираете материал на платье или для обивки мебели! Но поверьте мне, природа очень умна: дайте ей самой позаботиться о наборе красок для Луны, и я заверяю вас, все будет в порядке. Природа разнообразит зрелище Вселенной для каждой отдельной точки зрения, причем разнообразие это всегда очень приятно.

— Я узнаю ее искусство, — перебила меня маркиза, — она поостереглась менять сами объекты для каждой другой точки зрения и удовольствовалась тем, что поменяла очки: при этом ей приписывают всю честь этого великого разнообразия, а затрат на него она не сделала никаких. С помощью голубого воздуха она устраивает нам голубые небеса; и, быть может, с помощью красного воздуха она устраивает красное небо обитателям Луны: однако это всегда одно и то же небо. Мне кажется, она даже нашему воображению придала некий род очков, через которые все видно и которые сильно изменяют объект с точки зрения каждого другого человека. Александр рассматривал Землю как прекрасное место для учреждения на ней великой империи. Селадон считал ее всего лишь жилищем Астреи.[110] философу она представляется громадной планетой, плывущей по небу и со всех сторон облепленной глупцами. Я не думаю, что зрелище больше разнообразится на протяжении от Земли до Луны, чем здесь, при переходе от одного воображения к другому.

— Перемены в зрелище более удивительны в нашем воображении, — отвечал я, — ибо мы столь различным образом видим одни и те же объекты. Правда, на Луне можно увидеть другие объекты или, наоборот, не увидеть тех, которые мы встречаем здесь. Возможно, что в лунной стране не известны ни утренние зори, ни вечерние. Окружающий нас воздух — тот, что находится над нами, — воспринимает лучи, не могущие попасть на Землю; так как воздух этот очень плотен, он задерживает часть таких лучей и посылает их нам, хотя по природе они не были нам предназначены. Итак, зори — утренняя и вечерняя — это милость, дарованная нам природой. Это — свет, который мы не должны были бы по правилам получать и который природа нам дарит сверх положенного. Но на Луне, где воздух, очевидно, более чист, он не приспособлен к тому, чтобы пересылать вниз лучи, получаемые им перед восходом или после захода Солнца. Бедняги луножители совсем лишены этого милосердного света, который, постепенно усиливаясь, мягко подготовлял бы их к восходу Солнца или, постепенно ослабевая, приучал бы их понемножку к его закату. А ведь сейчас дело обстоит так: Луна в глубокой тени — и вот в мгновение ока кажется, будто кто-то отдернул занавес; их глаза болят от невыносимого сияния Солнца, посылающего им весь свой свет. Но одна лишь секунда — и они оказываются в полном, глубоком мраке. День и ночь не опосредствованы там соответствующей связью, в которой содержалось бы что-то от того и от другой. Радуга — это тоже нечто неведомое жителям Луны; ибо если заря — это результат плотности воздуха и паров, то радуга образуется от Дождей, выпадающих при определенных условиях, и мы, таким образом, обязаны самыми прекрасными вещами в мире вещам далеко не прекрасным.

Поскольку вокруг Луны нет ни достаточно весомого воздуха, ни дождевых облаков, то — прощайте, зори и радуги! И с чем тогда сравнивать прелестниц лунного мира? Какой источник метафор утрачен!

— Я не очень-то сокрушаюсь об этих метафорах, — сказала маркиза, — и считаю, что жители Луны отлично вознаграждены за то, что у них нет ни радуг, ни зорь: по той же самой причине у них нет ни грома, ни молний — ведь все это также образуется в облаках! Там всегда прекрасные, совершенно ясные дни, в течение которых ни на минуту не теряется из виду Солнце: нет там также ночей, во время которых видны не все звезды; там не знают ни бурь, ни гроз, ни всего остального, что представляется нам результатом гнева небес. Неужели вы находите, что в этом случае есть повод для жалоб?

— Вы заставляете меня взглянуть на Луну, как на очаровательное местопребывание, — отвечал я. — Правда, я не очень уверен, так ли это чудесно — постоянно иметь над головой раскаленное Солнце (в течение всех дней, каждый из которых равен нашим пятнадцати). Ведь его не затеняет там ни одно облачко. Возможно, именно поэтому природа прорыла в Луне нечто вроде колодцев, достаточно больших для того, чтобы мы могли увидеть их через наши увеличительные стекла: ведь это вовсе не лощины — то, что мы видим меж лунных гор, это — впадины, которые можно наблюдать посреди некоторых равнинных мест в очень большом количестве. Трудно сказать, может быть, жители Луны, устав от постоянного солнечного зноя, находят убежище в этих больших колодцах? Возможно, они только в них и живут, здесь — их города. Мы ведь знаем, что подземный Рим больше по размерам, чем надземный.[111] Если срыть этот последний, остальное будет представлять собой типичный лунный город. Целый народ живет в одном колодце, и от колодца к колодцу ведут подземные дороги, служащие для общения народов между собой.

Вы смеетесь над этой фантазией, и я от всего сердца к вам присоединяюсь. Однако если говорить серьезно, может случиться, что вы дальше от истины, чем я. Вы считаете, что, поскольку мы обитаем на поверхности нашей планеты, жители Луны должны обитать на поверхности своей. Но дело обстоит как раз наоборот: именно потому, что мы. обитаем на поверхности нашей планеты, они могут не обитать на поверхности своей. Все должно быть по-разному у нас и у них.

— Неважно, — ответила маркиза, — все равно я не могу заставить луножителей пребывать в вечном мраке.

— Вы были бы еще в большем затруднении, — сказал я, — если бы знали, что один великий философ древности[112] сделал Луну местопребыванием душ, заслуживших на Земле блаженство. Все их блаженство заключается в том, что они на Луне слышат гармонию движущихся небесных тел. Но поскольку он считает, что, когда Луна попадает в тень, отбрасываемую Землей, души больше не могут воспринимать эту гармонию, они, по его мнению, рыдают тогда в отчаянии, и Луна спешит как можно скорее избавить их от этого пагубного места.

— Тогда мы должны были бы здесь увидеть блаженные души Луны: ведь ясно, что их посылают к нам. На обеих этих планетах считают, что обеспечивают душам достаточное блаженство, если пересылают их в другой мир.

— Но серьезно, — подхватил я, — это совсем не малое удовольствие — видеть множество разных миров. Даже если я проделываю такое путешествие только мысленно, это приводит меня в хорошее настроение. Что же должны испытывать те, кто совершает его в действительности? Это ведь гораздо интереснее, чем поехать отсюда в Японию, то есть ползти с превеликими трудностями из одного конца Земли в другой для того, чтобы увидеть всего-навсего таких же людей!

— Прекрасно! — сказала она. — Давайте проделаем, как сумеем, межпланетное путешествие. Кто нам может помешать? Давайте побываем в самых различных местах и оттуда будем созерцать Вселенную. Можем ли мы еще что-нибудь увидеть на Луне?

— Да, сведения об этом мире еще далеко не исчерпаны, — отвечал я. — Вы припоминаете, что из двух видов движения Луны — вокруг своей оси и вокруг нас, причем движения эти равномерны, — одно постоянно являет нам то, что другое из них должно было бы от нас скрыть. Таким образом, Луна всегда обращена к нам одной своей стороной, и мы видим, всегда только эту ее половину. И поскольку, на наш взгляд, следует считать, что Луна вообще не вращается вокруг своей оси, та половина Луны, что обращена к нам, всегда видит нас прикрепленными к одной и той же части неба. Когда Луна погружена в ночь (а эти ночи равняются пятнадцати нашим дням), она видит сначала освещенным небольшой уголок Земли, затем — больший, и почти с часу на час свет кажется ей распространяющимся по всему лицу Земли, так что в конце концов он покрывает ее целиком. На Луне же эти изменения кажутся нам происходящими посуточно, от ночи к ночи, так как мы надолго теряем ее из виду. Можно догадаться, какие неверные рассуждения ведут философы того мира: Земля наша кажется им неподвижной, а все прочие небесные тела, по их мнению, всходят и заходят над их головами в течение пятнадцати дней. Неподвижность эту они приписывают, конечно, большому объему Земли — ведь она в шестьдесят раз больше Луны. И когда их поэты хотят воспеть праздных принцев, они, несомненно, используют этот пример царственного покоя. Однако покой этот не совершенен: с Луны можно отлично заметить, что Земля вращается вокруг своей оси. Вообразите себе нашу Европу, нашу Азию, нашу Америку предстающими пред их взором одна за другой в виде небольших различно очерченных фигур — такими, какими мы видим их на карте. Каким странным должно казаться это зрелище лунным путешественникам, приезжающим с той половины Луны, где нас никогда не видят, на половину Луны, всегда обращенную к нам! Да, они поостерегутся верить сообщениям тех луножителей, что нас видят, когда вернутся в великую страну, которая нас не знает.