Жедеон Таллеман де Рео - Занимательные истории Страница 29

В Париже ему пришла в голову блажь сохранить комнату во дворце Рамбуйе, (Нынешний дворец Рамбуйе принадлежал тогда г-ну де Пизани.) и из-за этой прихоти он испортил главный жилой флигель. И в городе, и за его стенами он строил, как скупец. Надобно также сказать, поскольку это правда, что вначале у него не было столь больших планов и все делалось крайне необдуманно. Дабы получить место под постройку, он пожелал приобрести дом, на котором красовалась вывеска «Три девственницы». Поначалу он действовал по-хорошему и вел себя разумно; но горожанин, коему этот дом принадлежал, тупо твердил, что, мол, дом этот — отцовское наследство. Кардинал в конце концов рассвирепел и, постыдно мстя владельцу, велел отнести его в налоговых списках к разряду зажиточных. После этого он получил дом, как того и добивался.

Как это видно из его завещания, он оставил Кардинальский дворец Дофину, дабы там жил он или хотя бы предполагаемый наследник Французской короны. Когда, вскоре после смерти покойного Короля, туда переселился Двор, его назвали «Пале Руаяль»[177]. Было весьма нелепо изменять его название. В 1647 году г-жа д'Эгийон дождалась удобного случая и, объяснив, какой вред наносится тем самым имени ее дяди, добилась разрешения вернуть дворцу название «Кардинальский». В народе поговаривали, будто все дело в том, что Королева отдала сей дворец кардиналу Мазарини.

Г-жа де Рамбуйе сказала г-же д'Эгийон: «Сударыня, если бы Кардиналу угодно было обращаться с господином де Рамбуйе так же, как с его дворцом, он постарался бы придать его имени больше блеска». Услуга, которую г-н де Рамбуйе оказал Кардиналу, убедив Месье стать на его сторону в «День Одураченных», в самом деле того стоила.

Он обложил большим налогом и Барантена де Шарона, который не раз принимал его у себя в доме. Не то чтобы де Шарон этого не заслужил — он был очень богат, да и преглупо вел себя, подняв шум из-за какого-то свечного огарка, который прислонили к стене, где он закоптил невесть какую жалкую мазню; и не подумайте, что это было сделано с ведома Кардинала, который очень любил чистоту и никогда ничего не портил. Не было дома, который бы содержался с большей тщательностью и в большем порядке, нежели его собственный. Барантен был так глуп, что умер с досады. — вот до чего доходили его скупость и корыстолюбие. В оправдание Кардинала говорили, что два или три небольших недоразумения, вроде тех, какие произошли с Шароном, и нелюбезность некоторых из этих людей, не желавших уступить ему весь свой дом, хотя тот и не был слишком большим, дали Ришелье право обложить их налогом; а еще болтали, будто он опасался, как бы не стали кричать, почему де он щадит Барантена, когда люди с меньшим достатком и те должны платить. Однако в обществе к этому отнеслись неодобрительно.

В Рюэле, дабы сразу упомянуть о его зданиях, тоже нельзя найти ничего примечательного; но Кардинал кичился тем, что городок расположен вблизи Сен-Жерменского замка. Что же до Сорбонны, то это несомненно прекрасное строение, но племянница Кардинала не заканчивает там алтаря и пр., хотя и обязана была бы это сделать, точно так же как и не завершает сооружение его гробницы.

Отец Коссен, иезуит, заступивший место отца Арну, вместе с Лафайетт, фрейлиной Королевы, в которую, по своему обыкновению, был влюблен Король, стал строить козни против Кардинала. В этом принимал участие и г-н де Лимож, дядя фрейлины. Г-жу де Сенсе, близкую ее подругу, за это прогнали, а Лафайетт постригли в монахини. Вот как все раскрылось.

Герцог Ангулемский (побочный сын Карла IX), в ту пору вдовец, обратился к Кардиналу с просьбой разрешить некоей Вантадур, аббатисе монастыря в Нижней Нормандии, у которой Кардинал отнял аббатство за пасквили, сочиненные ею против него, поступить в какую-либо обитель в Париже, чтобы та не осталась без пристанища. Кардинал выполнил его просьбу; возвращаясь от него, Герцог заехал в Иезуитскую общину на улице Сент-Антуан, и там отец Коссен сообщил ему, будто Король, движимый состраданием к своему народу, решил прогнать кардинала де Ришелье, — это, мол, злодей из злодеев, и он, Король, остановил свой выбор на нем, Коссене, дабы сделать его кардиналом и поставить на место прежнего. Подумаешь, нашел тоже честного человека! Наш Герцог, хорошо знавший Короля, благодарит отца Коссена; тот уходит, начинает раздумывать, что же ему теперь делать, и решает наконец тут же переговорить с г-ном де Шавиньи. Шавиньи обнимает его и говорит: «Вы возвращаете нас к жизни! Вот уже полгода, как нельзя понять, что сталось с Королем». Не мешкая доле, Шавиньи скачет в Рюэль. Следом за ним туда отправляется Герцог Ангулемский. На следующий день они вместе с Ришелье едут к Королю. Кардинал смеясь говорит: «Государь, перед вами злой, бесчестный негодяй; на его место надобно поставить герцога Ангулемского». Король тоже рассмеялся, но несколько принужденно, и сказал: «С некоторых пор я замечаю, что бедный отец Коссен сдает разумом». За это граф д'Алэ получил пост губернатора Прованса.

Вскоре после этого герцог Ангулемский охотился с Королем на лань в Венсенском лесу. Король спросил его: «Видите ли вы вон ту башню, приятель? Ничто не помешало бы Кардиналу вас туда засадить». — «Клянусь богом, государь, — ответил наш Герцог, — значит я это вполне заслужил, иначе он вряд ли бы вам так посоветовал».

Отец Коссен умер несколько загадочно. Он немного занимался астрологией и предсказал, что умрет в такой-то день; и именно в этот день, не испытывая никакого недомогания, он ложится в кровать и умирает. — Королева-мать точно так же твердо верила в предсказания и чуть с ума не сошла от злости, когда ее уверили, что Кардинал проживет в добром здравии еще очень долго. (Королева-мать верила в то, что большие, громко жужжащие мухи понимают все, что говорится, и повторяют сказанное. Увидев хотя бы одну, она никогда не говорила ничего, что должно было оставаться в тайне.)

Правительственные дела причиняли Кардиналу, разумеется, множество хлопот; поэтому он немало тратил на содержание шпионов. Король был нерешителен и ничего не осмеливался делать сам. Как-то он пожаловал одному священнику епископство, и все нашли, что с его стороны это необычайная смелость: речь шла о должности Манского епископа, оставшейся незанятой после смерти некоего Лавардена. Король узнал об этом раньше, нежели про то сообщили Кардиналу, и сказал придворному священнику по имени Лаферте, что он ему это епископство поручает. Лаферте отправился к Кардиналу и сообщил ему, дрожа всем телом, что Король поставил его во главе Манской епархии безо всякой просьбы с его стороны. «О, воистину! — воскликнул Кардинал. — Король препоручил вам Манскую епархию, это сразу видно!». Священник подумал было, что эту должность хотят у него отнять и что вместо нее ему дадут что-нибудь поскромнее. Но при первой же встрече с Кардиналом Король сказал: «Я отдал Манскую епархию Лаферте». Кардинал, услышав это, почтительно одобрил распоряжение Монарха, дабы не отменять то, что решил Король. Сей Лаферте был сыном Руанского советника, который не мог сделать его духовным советником в своем Парламенте, ибо сын этот был младшим. В Париже младший Лаферте получил должность священника, ведающего делами о подаяниях, которая приносила ему двадцать тысяч ливров; отец, хотя и не слишком расположенный к нему, дал на то свое согласие; сестра Лаферте, жившая в Париже, кормила его. Он проявил большое усердие, и Король любил его, не выказывая, однако, своего расположения.

Первой крепостью, которую взяли во Фландрии, была Геденская[178]. Генерал-инспектор артиллерии де Ламейре командовал одной штурмовой колонной, а Ламбер — другой; у Ламбера был инженер, который в свое время служил в Нидерландах; человек этот во всем соблюдал порядок и делал все, как подобает. Генерал-инспектор артиллерии не пожелал терпеливо ждать: он положил множество людей, но продвигался медленнее, нежели Ламбер. Наконец он посылает за инженером: «Сколько вам еще надобно дней?». — «Не больше и не меньше, сударь, чем до начала следующего штурма. Потребуется немало времени на то, чтобы перейти ров». Дабы предоставить Генерал-инспектору артиллерии честь взять крепость и сделать его тут же на месте маршалом Франции, пришлось в конце концов задержать атаку Ламбера. Именно тогда Генерал-инспектор артиллерии, испытывая острую нужду в деньгах, предложил Кардиналу назначить четырех интендантов финансов и выплачивать каждому по двести тысяч ливров в год. Кардинал спросил его: «Господин Генерал-инспектор артиллерии, ежели бы вам сказали: «У вас есть дворецкий, он вас обкрадывает; но вы слишком важный вельможа, чтобы дать обкрадывать себя только одному человеку, возьмите еще четверых», — последовали бы вы этому совету?». Еще как-то раз, в ту пору, когда должность заместителя Главного судьи временно занимал Лафема, Генерал-инспектор артиллерии сказал Кардиналу, что он, Ламейре, знает человека, который даст за эту должность восемьсот тысяч ливров. «Не называйте мне его, — ответил Кардинал, — не иначе как он вор».