Франко Саккетти - Новеллы Страница 30

Названный магистр Николо попал в наш город по делу, возбужденному против него в Сицилии одним инквизитором из доминиканцев. Чтобы разъяснить сущность этого дела самому первосвященнику, он отправился ко двору папы; это происходило как раз в то время, когда у флорентийцев шла война с пастырями церкви. Когда по Флоренции распространилась молва о глубоких познаниях магистра Николо, флорентийцы стали просить его сказать как-нибудь проповедь. Николо говорил трижды, на праздниках: одну проповедь он произнес на день святого духа, вторую – на троицу, третью – на праздник тела Христова; все они касались самых высоких предметов, и притом были сказаны таким выдающимся человеком, таким был магистр Николо.

Поднявшись в один из этих дней на кафедру, днем после обеда, в присутствии множества народа, он коснулся, между прочим, одного вопроса и, желая объяснить существо господа нашего Иисуса Христа, сказал: «Каков лик Христа?» и, обратившись в негодовании к изображению спасителя, произнес: «Он не таков, как изображение, находящееся вен там. Чтобы ему лопнуть, если Христос был таким». И сказав это, он вернулся к тому, о чем собирался говорить.

Все слушатели принялись смеяться, и смеялись так, что в течение долгого времени магистр не мог говорить, а прочие – слушать.

В эту пору я, писатель, сам находился в названной церкви вместе с другим выдающимся монахом, магистром богословия, которого звали магистром Руджери Сицилийским.[186] Я видел, как некоторые из бывших в храме просили его поправить дело и послать за Дино ди Джери Чильямоки[187] (по заказу этого Дино было написано упомянутое изображение спасителя). Магистр Руджери ответил: «Дино, о котором вы говорите и просите, чтобы я послал за ним, – тот самый, который заказал вот это изображение спасителя?»

Ему ответили: «Да». Тогда он сказал: «Если бы по указанию планет этому делу суждено было совершиться с помощью этого Дино, то Николо поступил бы наперекор, полагая, что Дино распорядился поставить изображение в этом месте». И он ни за что не захотел послать за ним.

И, таким образом, эти два выдающихся человека с большой любезностью выражали готовность разъяснить и разъясняли тем, кто приходил к ним в комнаты, что существовало много изображений господа нашего, что лик спасителя и его тело есть самое прекрасное из всего существующего, а это уродливое изображение являет собой нечто совершенно противоположное.

Новелла 74

Не так давно, в бытность свою синьором Имолы, мессер Бельтрандо из рода Алидози[188] послал послом к мессеру Бернабо, синьору Милана, некоего нотария; звался этот нотарий сер Бартоломео Джиральди[189] и был он человечком невзрачным, очень малого роста, темным и желтым, и с такими желтыми глазами, словно у него разлилась желчь. Прибыв туда, где находился синьор, он застал его на лестнице готовым сесть на коня, и конь был там, и слуги уже стояли у стремени. После того как посол этот, каким мы его описали, сделал поклон синьору, мессер Бернабо с самой же первой минуты не то что не поглядевший на него, но все 8 Франко Саккетти время отворачивавшийся в другую сторону, сказал ему: «Ну, говори, что тебе нужно!»

И в то время, как тот говорил, мессер Бернабо, повернувшись к нему спиной, позвал одного из своих слуг и сказал: «Пойди, оседлай такого-то коня, удлини, на сколько сможешь, стремена и приводи коня сейчас же сюда».

Слуга быстро ушел и привел коня в том виде, в каком приказал ему синьор. Увидя коня, синьор подозвал к себе слугу и сказал ему: «Когда я скажу вам или сделаю знак, помогите этому послу сесть на коня и не укорачивайте стремян», и как он сказал, так и было сделано. Между тем мессер Бернабо сказал послу: «Мессер посол, садитесь на этого коня и по дороге вы побеседуете со мной».

Сказав это, синьор сел на коня. Увидев это, посол собрался сесть на коня с длинными стременами, но, так как он не мог сделать этого, то был подсажен слугами как ребенок. Синьор ехал быстро; посол, не имея возможности ни примириться с положением, ни укоротить стремена, поспевал как мог. Конь, которого синьор велел привести, шел, все время сердясь и заваливаясь, а мессер Бернабо говорил: «Говорите, что вам нужно. Предоставьте коню идти». А сам только изредка посматривал на посла.

Тот ехал, борясь со своим положением и болтаясь в седле, причем ножки его свешивались до половины чепрака. Все то, что он говорил, он говорил на разные лады, словно какой-нибудь мадригал, в зависимости от получаемых толчков, которых было не мало. А мессер Бернабо чем больше видел, как качается из стороны в сторону посол, тем больше приговаривал: «Продолжай же рассказывать о своих делах-я разберу тебя хорошо».

Коротко говоря, Бернабо протаскал посла таким образом четыре часа, так что тот не раз готов был свалиться на землю и никак не мог подобрать под себя платье или устроиться так, чтобы не то, что ноги, но и ляжки не обнажались. В конце концов, будучи человеком далеко не цветущего здоровья, вернулся он ко двору, откуда они выехали, совершенно растерзанным, еще более желтым и жалким, чем когда-либо. Синьор же, сойдя с коня, сказал, что даст ему ответ, и поднялся в дом.

Когда посол сходил с коня, то зацепился за обе луки и совершенно повис в воздухе. В то время, как он висел на локоть от земли, конь внезапно повернулся, и он чуть было не свалился. В конце концов, он еле-еле стал на твердую землю. За все время пятнадцатидневного пребывания своего в Милане посол ни разу не смог явиться к синьору, и если и получил все же ответ, то он был передан ему через других. Так он и вернулся к синьору, которым был послан. Узнав от своего жалкого желтого посла о приеме, которого тот был удостоен, он понял, что мессер Бернабо поступил так из-за тощего и печального вида его посланца, напоминавшего скорее иволгу, нежели человека.

Когда кому-нибудь приходится посылать послов, то, выбирая их, следует проявлять больше внимания, чем это делается обычно. Послы должны быть людьми пожилыми и мудрыми, представительной наружности. Иначе тому, кто посылает их, бывает мало чести, а еще меньше тем, кого посылают. Так случилось и с желтым послом, о котором сказано выше.

Новелла 75

Тот, кому хорошо известны обычаи Флоренции, знает, что каждое первое воскресенье месяца там принято ходить к св. Галлу,[190] причем мужчины и женщины идут вместе. Но ходят они в эту церковь больше ради прогулки, чем ради отпущения грехов. В одно из таких воскресений направился туда же в сопровождении нескольких лиц и Джотто. Когда, дойдя до улицы Кокомеро,[191] он приостановился, рассказывая о каком-то необыкновенном случае, одна из проходивших мимо свиней св. Антония,[192] разбежавшись, в бешенстве ткнула своим рылом Джотто так, что он упал на землю. Поднявшись, частью сам, частью при помощи своих спутников, и отряхнувшись, он не стал ругать свиней и не обмолвился против них ни единым словом, но, обернувшись к своим спутникам, проговорил с легкой улыбкой: «Ну, не правы ли они? Благодаря их щетине я заработал за свою жизнь тысячи лир, а между тем я ни разу не дал им и чашки каких-нибудь остатков похлебки».

Услышав эти слова, спутники Джотто засмеялись и сказали: «Что же следует отсюда? А то, что Джотто – мастер на все. Никогда еще ни на одной картине не изображал ты какого-нибудь события так хорошо, как изобразил сейчас этот случай со свиньями».

Затем все направились к св. Галлу. На обратном пути, когда они проходили мимо св. Марка и братства «Слуг девы Марии» и рассматривали по обычаю живопись, один из спутников Джотто, увидев находившееся там в стороне изображение богоматери и Иосифа, спросил художника: «Скажи, Джотто, почему это Иосифу придают всегда такой печальный вид?»

Джотто ответил на это: «Разве у него нет к тому оснований? Он видит жену свою беременной, и не знает, от кого она забеременела».

Тогда присутствующие, обращаясь друг к другу, стали утверждать, что Джотто не только большой мастер в живописи, но мастер и во всех семи свободных искусствах.[193] Вернувшись домой, они рассказали многим об этих двух случаях с Джотто, слова которого расценивались понимающими людьми, как слова настоящего философа. Большой тонкостью отличается ум таких даровитых людей, каким был Джотто. Ведь многие люди: ходят и смотрят, раскрывая больше рот, нежели глаза тела или ума. А потому каждый, кто живет на этом свете, поступит правильно, если будет общаться с теми, кто знает больше него, ибо человек постоянно чему-либо учится.

Новелла 76