Сборник - Памятники Византийской литературы IX-XV веков Страница 4

Несмотря на то, что монашество, начиная со второй половины IX в., постепенно утрачивает ведущую роль в культурной жизни Византии, влияние его в ряде случаев сохраняет большую силу. В X–XI вв. наблюдается рост аскетизма. Именно монашеская среда выдвигает в это время яркую и сильную личность — Симеона Нового Богослова (949–1022 гг.). И по духовному облику, и по мировоззрению, и по созданному им учению Симеон является антиподом того направления, которое впоследствии развивали и защищали Пселл и Итал.

Симеон происходил из состоятельной семьи, и его готовили к карьере чиновника. Он действительно стал членом синклита, но его увлекла идея аскезы, и в возрасте около 28 лет он вступил в один из крупнейших монастырей столицы — Студион. С этого времени начинается далеко не легкий путь мыслителя–аскета, фанатически преданного основной идее своего учения. Симеон утверждал, что при строжайшем соблюдении определенного канона этических правил, при постоянном совершенствовании внутренней способности созерцания, человек может достичь высших ступеней нравственного совершенства, и тогда испытать непосредственное воздействие божественной благодати, т. е. приобщиться к трансцендентному миру, доступному лишь интуиции.

Учение Симеона в основе своей глубоко традиционно и преемственно, но в то же время оно не прошло бесследно и для последующих эпох. Оно является немаловажным звеном в том особом направлении спиритуалистической философии, которое существовало на протяжении всего тысячелетия византийской культуры. Симеон — продолжатель идей тех ранних христианских писателей, у которых вопрос о возможностях духовного совершенствования и о возможностях интуитивного познания разбирался в связи с внешним поведением человека. Большое влияние оказала на Симеона весьма распространенная в его время «Лествица» Иоанна Климакса (VII в.), который аллегорически изобразил тридцатиступенчатый путь восхождения души к подлинному совершенству. Симеон, в отличие от своих предшественников, сосредоточил внимание на состоянии экстаза и дал в своих «Гимнах» и «Поучениях» подробные его описания. Именно эта сторона его учения и принесла ему славу и прозвище «Нового». Несмотря на то, что в XI–XII вв. учение его особой популярностью не пользовалось, о нем вспомнили в последующие столетия исихасты, тогда же его воспринял и Запад, в частности он оказал известное влияние на немецкого богослова и мистика Мейстера Экгарта.

Индивидуализм, проповедуемый Симеоном, был, видимо, в какой–то мере отражением его натуры. Будучи талантливым оратором и поэтом, Симеон умел увлечь слушателей своей проповедью, но резкость и независимость его суждений, а порой и деспотизм с подчиненными, привели к серьезным конфликтам с монастырским начальством, так что он вынужден был сначала сменить монастырь, а затем подвергся ссылке. В конце жизни он. основал собственный монастырь на малоазийском берегу Боспора.

Симеон был убежденным противником светского образования, и это сказалось на его стиле. В противоположность своим современникам, которые любили нагромождать витиеватые и вычурные выражения, Симеон говорил и писал предельно просто и ясно, но тем больше должен был получаться эмоциональный эффект, тем сильнее действовал на аудиторию его талант и темперамент.

Этим разнохарактерным тенденциям общественной и интеллектуальной жизни Византии соответствует пестрота форм и сложность по существу литературной продукции IX–XII вв.

В жанровом отношении византийская литература почти не меняется: в послеиконоборческий период, как и в ранней Византии, и в эпоху Юстиниана, мы находим в ней жития, хроники, ораторскую и эпистолярную прозу, духовную и светскую поэзию. Новых жанров немного, но они значительны: вследствие обращения к античности появляются риторические подражания Лукиану, а вследствие усиления провинциальных феодалов–динатов возникает воинский эпос; распространение светской культуры заставляет ожить в новой, специфически византийской форме позднеантичный любовный роман. Под влиянием социальных изменений старые жанры подвергаются основательным изменениям, — это становится очевидным уже на грани IX–X вв.

Все характерные черты Македонского «возрождения», как то: светские тенденции, интерес к античности и полемика, с ним связанная, в полной мере отражены в поэтическом творчестве этой эпохи, которое уже с начала X в. очень обильно и разнообразно по сравнению с эпохой предыдущей. Нам известны поэтические опыты Арефы, императора Льва VI Мудрого и его придворного — ученого врача и астролога Льва Философа. Даже патриарх Фотий отдает дань процветавшей в его время панегирической придворной поэзии. Несмотря на то, что его отношения с Василием I не были ровными, и именно при этом императоре он отправился в первую ссылку, он написал стихотворную трилогию, в которой первый гимн представляет собой монолог Василия, обращенный к богу, второй гимн — монолог церкви, обращенный к Василию, и как завершение третий — энкомий императору (он и приведен в настоящем сборнике).

Художественные достоинства этих гимнов невелики: нагромождение штампованных, лишенных эмоциональности эпитетов, облеченных монотонным анакреонтовским четырехстопным трохеем — вот общая характеристика подобного рода поэзии.

Интересно, что эта же метрика получает совершенно иное звучание в стихотворениях Симеона Богослова, которые из–за их глубокой искренности и эмоциональности по праву могут считаться одним из лучших разделов византийской поэзии. Несомненная заслуга Симеона также и в том, что он ввел в религиозно–дидактическую поэзию «политический» (т. е. простонародный) размер, который подчас облегчал восприятие его рассуждений.

Заслуживают внимания также и стихи Арефы, который в своих эпиграммах возрождает забытую форму элегического дистиха. Неподдельной грустью полны его эпитафии друзьям и родственникам.

По разнообразию ученой, собственно неоклассицистской тематики, интересны эпиграммы Льва Философа на Лукиана, Батрахомиомахию, на трех философов с одинаковым именем — Архит, на Платона, на Аристотеля и даже на его учение об определениях, на его комментатора Порфирия. Видимо, поэт был обвинен в пренебрежении к христианству, — об этом свидетельствует сохранившееся длинное стихотворение «Апология Льва Философа, где он Христа возвеличивает, а эллинов порицает».

Ученик Льва Философа — Константин Сицилийский, подобно Фотию, внешне остается в рамках традиций предшествующего периода, но содержание его стихов далеко от придворной лирики. И несмотря на то, что форма сковывает его в значительной мере (поэма о погибших в море родственниках написана не только анакреонтовским размером, но и в форме акростиха–алфавита), в его поэзии появляются те общечеловеческие темы, которые станут главным содержанием византийской лирики в последующие десятилетия.

О том, что полемика Арефы и Хиросфакта не прошла бесследно и для поэзии, свидетельствует творчество Константина Родосского — нотариуса, а затем придворного клирика Константина VII Порфирогенета. В панегирической поэме объемом около тысячи стихов он прославляет царственную столицу православного мира, Константинополь, с его непревзойденными храмами и со знаменитыми семью чудесами; прославляются также таланты и добродетели императора–ученого. После описания красот города поэт разражается безудержной бранью по адресу «глупых эллинов», искусство которых пригодно разве лишь для детских забав, — именно с этой целью, по мнению поэта, Константин I и привез в столицу греческие скульптуры. Гомера Константин Родосский ценит весьма низко, называет его «наглецом» (θρασύς). В эпиграммах поэт откровенно нападает на Льва Хиросфакта, используя при этом злобные и гротескные эпитеты в манере Аристофана.

Другой придворный поэт середины X в., современник Никифора Фоки, Феодосий, в огромной поэме «Взятие Крита» (по случаю одержанной на Крите победы над арабами в 961 г.) развивает полемику с художественными приемами «Илиады» и «Одиссеи». Гомер, по мнению Феодосия, плетет смешные и наивные небылицы; ахейцы ничуть не величественны, а ничтожны, вожди их слабы, подвиги преувеличены; да и сама тема о войне за Трою не заслуживает внимания. Подобные рассуждения звучат тем более парадоксально, что своего героя, воинственного императора Никифора Фоку, поэт не скупится награждать гомеровскими эпитетами.

Качественно иным представляется творчество безусловно в высокой степени одаренного поэта, старшего современника Феодосия, Иоанна Кириота, прозванного за склонность к математическим занятиям Геометром. Творчество Кириота очень разнообразно и по темам, к которым он обращается, и по используемой метрике. Элегический дистих он применяет в пяти гимнах богородице; в четырех из них использован прием анастрофы, — так что каждый гексаметр начинается со слова «Радуйся», подобно акафисту. Ямбическим триметром написана большая поэма — энкомий святому Пантелеймону, мученику времен императора Максимиана. От поэмы сохранилась лишь меньшая ее часть, и в этом фрагменте особенно заслуживает внимания, с точки зрения художественных средств, диалог между Пантелеймоном и его духовным наставником— старцем Гермолаем.