Франко Саккетти - Новеллы Страница 57

Жена хозяина приблизилась к нему и визжала, как это делают женщины; тут одна из собак схватила ее за край юбки и вырвала из нее столько, сколько ухватила зубами.

Наконец, когда все, запыхавшись, изрядно исколотили друг друга, причем один упал здесь, другой там, Ладзеро говорит: «Хозяин, я умираю!»

А тот отвечает: «Туда тебе и дорога, сейчас же убирайтесь из моего дома!»

А слепые стонут: «Горе нам, хозяин! Погляди, в каком мы виде (а лица у них в крови и в синяках). И, что еще хуже, деньги наши все рассыпались».

Тогда хозяин отвечает: «Какие деньги? Чтобы вам погибнуть от меча! Вы мне чуть не вышибли глаз!»

Ладзеро говорит: «Прости нас. Ведь мы ничего не видим».

– «А я вам говорю: убирайтесь вон!»

А те просят: «Подбери наши деньги, и мы сделаем все, что ты хочешь».

Хозяин собрал деньги, не вернув им и половины, и сказал: «Здесь около пяти лир. За постой вы мне должны две, остается три лиры. Я поднимусь к викарию и попрошу его рассудить, сколько вы мне должны за ранение и жене моей за изорванную вашими собаками юбку».

Когда слепцы услышали это, то все в один голос закричали: «Друг ты наш, возьми от нас все, что мы имеем, и мы уйдем с богом».

Хозяин сказал на это: «Ну, ладно. Я, однако, не уверен, что не потеряю глаза. Дайте мне столько, чтобы я мог его полечить, а жене моей возместите убытки за юбку, которая стоит семь лир».

Словом, слепые отдали трактирщику все оставшиеся деньги, которых было девять лир и два сольдо, да еще столько же из тех, что были у них в карманах. Итак, попросив хозяина простить их, избитые палками, они ушли ночью – кто хромая, кто с распухшим лицом, кто с искалеченной рукой, страшно напуганные, а утром добрели до окрестностей Пизы. Когда они дошли до находящейся подле Марки гостиницы, они стали осыпать, друг друга упреками, и хозяин, увидав их окровавленными и истерзанными, изумился и спросил: «Кто это вас так отделал?»

А они отвечают: «Не вмешивайся в чужие дела!» И каждый спросил себе по осьмушке вина больше для того, чтобы умыть раны, чем для того, чтобы выпить.

И сделав это, Грация сказал: «Знаете, что я вам скажу? Ваши дело я исполнял добросовестно, как и свои, я никогда не был ни грабителем, ни обманщиком. Хорошо же вы мне за это отплатили! Пострадали и тело мое и карман. Но чем меньше времени длится глупость, тем лучше, и я поступлю, как тот, который говорит: „Раз, два, три, я ухожу – просги!" Мне больше с вами нечего делать, и пусть хозяин будет тому свидетелем».

Оставшиеся сказали тогда: «Тебя зовут Грация, но пускай бог даст тебе столько счастья, сколько ты дал его нам».

И он ушел один в Пизу, а Ладзеро и Сальвадоре побрели на праздник со своим горем.

А так как они не только были слепыми, но и почти изувеченными, вследствие палочных ударов, то в Пизе им в три раза больше подавали милостыни. Поэтому каждый из них не только не хотел отдохнуть от палочных ударов, но готов был принять их еще ради той пользы, которая для них от этого получилась.

Новелла 141

Предыдущая новелла о трех слепых побуждает меня, писателя, рассказать другую – о случае, происшедшем с моим другом, самым близким из всех, какие у меня когда-либо были.[390] И как в той речь идет о трех слепых, так эта повествует о трех глухих.

Итак, друг мой был подеста в городе, находящемся от нас не более чем в двадцати пяти милях. Под конец срока его службы, когда на его место был уже назначен новый подеста, человек совершенно глухой, ему пришлось разбирать одно дело. Старому подеста глухота нового была известна, потому что, когда звонил самый большой из трех колоколов во Флоренции то соседи, видя, что он не слышит звона и что его могут взять полицейские служители, делали ему знак, поднимая пальцы кверху, чтобы он шел домой. Таким образом, все знали, что через месяц вступит в должность глухой подеста.

И вот однажды к моему другу подеста пришла женщина со своим братом и стала жаловаться ему: «Мессер подеста, я обращаюсь к богу и к вам, потому что один из моих соседей, не имея на то никакого права, учинил мне зло; через задворки глухим проулком пробрался он на мою землю и испортил и поломал смоковницу, что растет у меня в саду. А поэтому как он учинил это безо всякого права, я прошу вас принудить его возместить мне убыток по праву и справедливости».

Слушая женщину, подеста чуть не рассмеялся, но сдержал себя. Она же продолжала: «И этот вот брат мой должен получить с него за четыре работы и пеню за осла, которого он ему испортил, не говоря вам дурного слова».

Подеста спросил брата, правда ли то, что говорит женщина. На это брат отвечал: «Мессер подеста, я ничего не слышу; сестра моя рассказала вам, в чем дело».

Подеста позвал пристава и велел ему вызвать на следующее утро того, кто испортил будто бы смоковницу. На следующее утро к подеста явились и женщина, и брат ее, и ответчик. Подеста говорит женщине: «Чего ты требуешь от него, милая?»

А женщина отвечает на это, что требует суда по поводу своей смоковницы и по поводу брата, потому что он глупый глухарь. После того, как она сказала свое, подеста говорит другой стороне: «Правда то, что говорит эта женщина?»

Ответчик вертит ушами и отвечает: «Мессер подеста, я плохо слышу».

Кто-то из стоящих рядом говорит подеста, что он не слышит, а затем, наклонившись над самым ухом ответчика, кричит ему громко: «Подеста спрашивает, правда ли это?»

Тогда тот отвечает: «Я не знаю, о чем мне отвечать».

На это женщина замечает: «Он притворяется. Он, правда, глуховат, но, когда хочет слышать, слышит хорошо».

Желая избавиться от лишнего труда и учитывая, что истцы были родственники, подеста предложил женщине передать дело на усмотрение третейского судьи из их друзей и то же самое велел прокричать в ухо ответчику. Словом, они позвали такого человека, и подеста велел им сказать, и третейскому судье, и сторонам, чтобы они на следующий день пришли к нему. Когда они на следующий день предстали перед ним, он сказал им, что, ознакомившись с делом, они должны закончить его в три дня, иначе он взыщет с них двадцать пять лир. Третейский судья стоял все время словно деревянный. Короче говоря, если стороны были туги на ухо, то судья был почти совсем глух. При этом присутствовало много крестьян, и со всех сторон раздавался смех. Тогда подеста сказал: «Кроме тебя, моя милая, здесь нет никого, кто бы не был глух. А потому я говорю тебе, что хочу вынести приговор по этому делу».

Рассчитав в ту же минуту, что жалоба ее по поводу порчи смоковницы будет разрешена в ее пользу, женщина сказала:

– «Ради бога, прошу вас об этом».

– «Приговор, который я выношу, состоит в следующем. Имея в виду, что обе тяжущиеся стороны глухи и, избранный вами третейский судья также глух, я же не могу понять вас и не умею говорить знаками; принимая в соображение, что новый подеста явится сюда через месяц, я предоставляю ему разрешить вашу тяжбу».

Женщина, у которой слух был в порядке, скрестила руки и стала просить подеста покончить с ее делом, чтобы ей не ждать так долго решения по поводу смоковницы. Но подеста сказал ей: «Донна, как я сказал, так я и постановлю. Ступай в добрый час».

Женщина и глухари разошлись по домам; а те, кто находились при этом, выслушав постановление, отлично поняли, что подеста хотел им сказать.

Смысл же этого состоял в том, чтобы все трое, так как они глухи, ждали глухого подеста: пусть он, знающий обычаи глухих, закончит эту тяжбу по-глухому, как и следует заканчивать дела между глухими.

Новелла 142

Аньоло Моронти, прозванный Аньоло Печальным, был веселым казентинским шутом.[391] Однажды, когда он проводил рождественские праздники у графа Руберто,[392] там же находился некий весьма богатый флорентиец, очень забавлявшийся выходками и нравом названного Аньоло. Когда гости уходили с праздника и прощались друг с другом, Аньоло взял за руки богатого флорентийца, а флорентиец его, Аньоло, вероятно для того, чтобы получить от него что-либо, как это делают люди, ему подобные. Флорентиец сказал: «Дорогой Аньоло, я очень рад, что познакомился с тобой, потому что никогда не видал такого забавного человека, как ты, и я охотно сделал бы для тебя что-нибудь приятное, но не могу, потому что у меня здесь только самое необходимое: со мной мало платья и еще меньше денег. Если же ты явишься во Флоренцию, то не будешь мне больше другом, если не придешь прямо ко мне на дом. Тогда я смогу дать тебе не только то, чего ты заслуживаешь, но и то, что явится залогом нашей дружбы, а именно: отныне впредь считай всегда мой дом своим».

Аньоло, который, подобно людям вроде него, не пренебрегал такими предложениями, с благодарностью принял приглашение флорентийца и через некоторое время, как человек памятливый, решил отправиться во Флоренцию на ближайший же праздник Иоанна Крестителя и прямо в дом, куда его звали. Так он и сделал. Прибыв во Флоренцию, он тотчас верхом на лошади направился к тому, чей дом как будто был полная чаша. Он справился о хозяине, и жена его ответила, что мужа нет дома, но что он, должно быть, находится там на углу в веселой кампании. Услышав это, Аньоло сошел с лошади, привязал ее к крюку на улице, пошел в то место, которое указала ему женщина, и застал там за столом своего друга. Когда Аньоло с радостным лицом направился к сидевшему флорентийцу, то тот сделал вид, будто никогда не видал его. Заметив это, Аньоло подумал про себя: «Мне приснился, должно быть, дурной сон» и сказал: «Я приехал посмотреть на праздник и хотел сдержать данное тебе обещание. Я был в твоем доме и привязал лошадь на улице. Мне хотелось бы поставить ее в конюшню».