Жедеон Таллеман де Рео - Занимательные истории Страница 66

Бедная женщина, желая уехать из Парижа, уговорила мужа переселиться в Шинон и купить там должность королевского стряпчего, которая, как им сказали, была вакантной. С этой целью они продали всю свою мебель, но еще за два месяца до их приезда любой житель Шинона, — а ведь Шинон — родина Рабле, — уже знал о них всю подноготную. Супруги оказались в дураках, никакой вакантной должности не нашли и были вынуждены прожить некоторое время в Орлеане в ожидании удобного случая вернуться в Париж.

Госпожа де Ментенон и ее невестка

Г-жа де Ментенон была наследницей рода де Сальвер из Оверни, рода почтенного, но не из самых знатных в этой провинции. Она вышла замуж за г-на де Ментенона д'Анженна, который, правда, был одним из самых богатых в своей семье, но не из самых смышленых. Эта женщина, которая была довольно недурна собою, вела не очень-то добродетельную жизнь. Между прочим, на ее счет сильно злословили в связи с покойным г-ном д'Эперноном. Однажды, когда он находился в Меце, она вздумала (это она-то, которая сроду так не поступала) нанести прощальный визит принцессе де Конти; та ее спрашивает, куда она направляется. «Я еду, — сказала г-жа де Ментенон, — к г-ну д'Эпернону». — «Вы, сударыня! — воскликнула принцесса, — а какие у вас дела с г-ном д'Эперноном?». — «Он просил меня, сударыня, — отвечала та, — навести порядок у него в доме». Еще как-то раз, когда в Малом Бурбонском дворце давали какой-то балет и при выходе из залы произошла большая давка, все услышали, как эта женщина кричит: «Гвардейцы, колите! Убивайте! Я берусь оправдать вас перед вашим полковником». Иной раз она напускала на себя такой тон, и — под тем предлогом, что в пору размолвки Королевы-матери с Ришелье г-н д'Эпернон прибег, возможно, к ее услугам в каком-то пустячном деле, — ей хотелось, чтобы все полагали, будто во Франции ничего не происходит без ее участия. Однажды во Дворце Правосудия она подошла к прилавку книгопродавца, находившемуся возле одной из колонн большого зала, и в присутствии множества стряпчих потребовала том тогдашнего Mercure francais[307], заглянула в ту страницу, где, как ей представлялось, она должна быть упомянута, и, не найдя себя, воскликнула, отшвырнув книгу: «Врет! заплати я ему, не вписал бы небось другого вместо меня!».

У г-жи де Ментенон, на ее несчастье, была бабушка из рода де Куртене; эти Куртене утверждают, будто ведут свой род от принцев крови; это обстоятельство сделало ее окончательно невыносимой, когда речь заходила о знатности семьи. Она стала наводить справки и, обнаружив, что некий Пьер де Куртене, граф Оксеррский, был императором Константинопольским, стала повторять на каждом шагу: «Моя бабушка, Императрица».

Будучи вдовою и надеясь выйти замуж за г-на д'Эпернона, она за столом велела подавать себе блюда под крышками и сидела под балдахином. У моего тестя есть имение неподалеку от Шартра, и у нее тоже было поместье в тех краях. Однажды, когда я был в гостях у тестя, он угощал эту даму обедом, она бахвалилась перед нами самым нелепым образом: между прочим, упомянув в разговоре о внебрачных детях, она заявила, что может гордиться тем, что ее бастарды суть дворяне, так же как и бастарды королей. Что до меня, мне было забавно слушать, как эта женщина говорит: мои бастарды. Будучи наследницей и старшей в семье, она полагала, что следует изъясняться именно так. В свою очередь она как-то предложила нам откушать у себя. В ожидании обеда она пригласила нас сесть. Я был весьма удивлен, когда эта взбалмошная особа уселась на почетное место, а рядом посадила свою невестку, причем их стулья были обтянуты клетчатой материей, — и только после этого пригласила сесть всех присутствующих, половину коих составляли женщины. Но угадайте, на что? На простые деревянные стулья, никогда не знавшие обивки; никогда не бывало внучки Императрицы, которая обладала бы столь незавидной меблировкой. По ее словам, у нее была великолепная мебель в Сальвере, в Оверне, но де слишком далеко посылать туда за стульями. За обедом она села во главе стола, и мы увидели некоего малого, который обычно ее сопровождал, а на сей раз прислуживал за столом: он подавал блюда со шпагой на боку, в плаще, накинутом на плечи. Этот же малый прислуживал накануне за обедом с непокрытой головой (чего никогда не делают) у одного из соседей г-жи де Ментенон, которая его уступила. Не сомневаюсь, что это было сделано по приказу хозяйки: ее пустой голове чудилось, будто ее величие возрастает от того, что этот же слуга, который прислуживает за столом у заурядного дворянина с непокрытой головой, нацепляет шпагу, прислуживая ей.

Эта дама разыгрывала из себя молоденькую, но молодой отнюдь не была. Слуги и крестьяне боялись ее как огня; она и не знала, что значит прощать. Почти все ее дети относились к ней плохо.

Она женила старшего сына на дочери г-на дю Трамбле, коменданта Бастилии. Звали его ле-Клер, и он доводился братом отцу Жозефу. Мать, г-жа дю Трамбле, была из более знатной семьи, нежели ее муж: она происходила из рода Лафайетт; на ее счет сильно злословили — вплоть до того, что утверждали, будто она отдавалась собственному догу. Девица дю Трамбле была красива, но по натуре своей недалеко ушла от матушки; еще и поныне это одна из самых безрассудных особ, какие только встречаются на свете. Говорят, когда она уезжала из Бастилии, чтобы переселиться к мужу, г-жа дю Трамбле ей сказала: «Дочь моя, вы покидаете дом, где все всегда жили честно, теперь вы будете под надзором свекрови, о которой говорят немало дурного; не дайте себя развратить, и пусть перед вашими глазами будет всегда стоять жизнь вашей матери». А когда она прибыла к мужу, г-жа де Ментенон сказала ей: «Дочь моя, вы приехали к нам из такого дома, где у вас не могло быть достойных примеров; вы входите в семью, где все должно служить вам образцом. Итак, я настоятельно прошу вас забыть все, что вы видели прежде, и приноровиться ко всему, что вы увидите здесь».

Куда бы эта молодая особа ни обращала взоры, всюду ей встречались достойные примеры, — вот она и избрала ту же дорожку. Муж вскоре ей наскучил: это был жалкий, смешной человек с подленькой физиономией и подленькой душонкой; следует добавить, что он любил пображничать. Первый скандал разразился из-за какого-то ее свидания с Монлуэ-Бюльоном, но г-н де Бюльон-отец запретил сыну встречаться с ней. Поводом к дальнейшим толкам послужили ее отношения с князем д'Аркуром, но она их не очень-то и скрывала, и не вмешайся в дело ее брат, Трамбле, докладчик в Государственном совете, она дала бы себя похитить возлюбленному. В течение трех недель она прятала то ли этого любовника, то ли другого на ферме под видом крестьянина, для того чтобы видеться с ним каждый день, не возбуждая подозрений у мужа.

Потом она поселилась в монастыре, говоря, что не может жить в деревне с мужем. Как только умерла ее свекровь, она вышла из монастыря. Я припоминаю письмо Ментенона к одной из своих сестер, с которой он не ладил; там было написано всего-навсего: «Сестрица, матушка умерла, говорить больше не о чем. Из Гредена, в шести лье от Лоша, в кабачке под вывеской «Вороной конь», шестого февраля 1650 года». Как будто так.

Эта женщина во всем ведет себя опрометчиво. Как-то, когда была гулянье во время карнавала, живя на улице Сент-Антуан, она велела поставить рядом с собою в окне собственный портрет, где была изображена Магдалиною. Однажды у г-на дю Вижана от ее имени принесли цыпленка для Роклора, и тот сразу же стал этим хвалиться. Другому придворному, который находился тут же, доложили, что его ждет маленький паж: и ему был передан цыпленок от той же дамы. Он его тоже стал показывать, дабы сбить спесь с Роклора. Говорят, будто она рассказывала очередному любовнику всю свою жизнь и тот знал обо всем, что случалось с его предшественниками.

Со смертью старой дамы она зажила еще вольготнее. Она вывозила на бал свою дочь, когда той было всего десять лет. В 1654 году эта девочка была роскошно одета, но на следующий год этой новой звезды уже никто не увидел: Фьебе младший, который дарил ей наряды, к тому времени скончался. Говорили, что он умер из-за этой женщины, столько непосильных требований она ему предъявляла. Она сочла весьма неуместным и была сильно задета, когда г-жа де Нуво спросила как-то на бале, кто она такая. По правде говоря, она натворила достаточно, чтобы стать известной.

Есть страницы в «Мемуарах эпохи Регентства», где говорится о ней в связи с неким иностранным принцем, (Герцогом Брауншвейгским.) которому она нанесла оскорбление в одном собрании. В наши дни с нею можно переспать за пятьдесят пистолей. У нее есть дочь, еще более красивая, чем она. Мать рано начала вывозить ее в свет. Две ее родственницы, г-жа д'Омон и г-жа де Фонтен, обе из рода д'Анженнов и обе вдовые, дали за ней приданое из опасения, как бы чего не случилось, и выдали ее замуж за некоего г-на Вилльере из провинции Мен. Что же до второй дочки, ее отправили к г-же де Сент-Этьен в Реймс, она не очень красива.