Больница неизлечимо помешанных - Томазо Гарцони Страница 8

и вот он взобрался на трибуну, и пока все ждали одного, последовало другое, ибо он принялся говорить о способе одолеть разом Турка и Софи;[94] а потом перескочил к рассуждению о благодати святого Павла,[95] как делают шарлатаны, затем ускользнул из рук турок и наконец пришел к такому предмету: он-де явился в Падую, чтобы сделаться доктором, а поскольку он слышал, что падуанские школяры занимаются тысячью вещей, то хочет прочесть в этом университете публичную лекцию о «Неистовом Роланде» безвозмездно, если все признают, что его занятия первейшие; и когда все смеху ради согласились и завопили в один голос: «Да здравствует Сантино из Трипальды!» (ибо во время своих рассуждений он дал знать, кто он таков), он сошел с кафедры и, оборотясь ко всему собранию, сказал: «Сотоварищи! каждый занимайся своим; я оставляю вам кафедру свободною. [14] На следующей лекции я вернусь в Трипальду, возведенный в доктора вашей милостью».

[ 15] Итак, те, у кого мозг, как у Сантино из Трипальды и Тальпино из Бергамо, относятся к числу помешанных, кои в народе обыкновенно зовутся френетиками и бредящими; над их палатой в Больнице вывешена эмблемою Минерва, затем что этой богине подобает защищать сей род безумцев. [16] Посему, простершись на земле, воззовем к ее помощи в следующей молитве, дабы выпросить здоровья этим беднякам без мозга и разума.

Молитва к богине Минерве

за помешанных френетических и делирийных

[1] К тебе, дева Тритония, достойно украшенная тысячью высоких эпитетов,[96] каковы Итония, Линдия, Медузея,[97] Иония, Скиллутия, Алкесия, Скирада, Элея, Пилетида, Полиада, Главкопида, Аттическая Дева, нареченная у греков Палладою, затем что, ополченная копьем, почитаешься богинею оружия,[98] у латинян же Минервою, затем что подаешь правое наставленье нуждающимся в совете,[99] пылко воссылаю сии слабые мои мольбы: и если ты (как все о тебе думают) богиня мудрости, рожденная из Юпитерова мозга, небеспричинно названная Операрией, так как все мудрые деяния происходят с твоей помощью; названная Периной, что значит «крепкая», так как твой ум постоянен и крепок во всяком твоем суждении; всеми призываемая под именем Дедалы, что значит «хитроумная», так как ты матерь, наставница и владычица людского хитроумия: прошу тебя взять под свое попечение тех, кои, покинутые рассудком, оставленные разумом, к тебе, которая вся — рассудок и разум, прибегают через мое посредство. [2] Ты ведь знаешь, что всякая их речь выговорена с грубой Минервой,[100] ибо они в таком буйстве и бреду, что положение их вообще почитается безнадежным. [3] Но ты избавь их ум от этого бреда, образумь это безумство, исцели это буйство, дабы с вновь обретенным остроумием, с вновь полученным рассудком, с вернувшимся домой благоразумием могли они восхвалять тебя, богиня, исток, начало и причина рассудка и благоразумия. [4] Теперь я не скажу тебе ничего больше, мудрейшая богиня, дабы не учила свинья Минерву,[101] ибо тебя одной довольно, чтобы научить весь свет, и ты хранишь ключи науки, искусств, знаний и всякого разумения нашего. [5] Если ты удостоишь подать исцеление этим несчастным в святом храме твоем, узришь посвященную тебе тыкву, которая будет привешена у твоих ног в знак того, что ты дала разум этим помешанным, которые были пусты внутри, как тыква. [6] Пребывай в мире и спаси тех, кто нуждается в твоей помощи.

Рассуждение III

О помешанных меланхолических и диких[102]

[1] Самые прославленные врачи, и древние и современные, сходятся в том основополагающем заключении, что меланхолию должно рассматривать как род делирия без горячки, который происходит не от чего иного, как от избытка меланхолического сока, который захватывает обиталище ума: общее всем меланхоликам — мозг, расстроенный по природе или с их согласия, как говорит Альтомаре в седьмой главе своего «Врачебного искусства».[103] [2] Таково же мнение Галена в третьей книге «О пораженных местах»; Гиппократа в шестой «Об общих недугах»; врача Павла в третьей книге, четырнадцатой главе; и Джованни Фернеллио Амбиано в трактате «О недугах и симптомах частей», где он высказывается так: Меланхолия есть расстройство ума, страдающие которым думают, говорят или совершают нелепости и вещи, весьма далекие от рассудка и благоразумия, и все это со страхом и унынием.[104] Два последних признака Гиппократ рассматривает как верные и несомненные знаки меланхолического нрава.

[3] Но Донато Антонио д’Альтомаре, опираясь на суждение Галена во второй книге «О причинах симптомов», Аэция в особой главе «О меланхолии» и Траллиана в семнадцатой главе первой книги, доказывает, что у меланхоликов повреждено только воображение, а не мышление и не память, ибо они обманываются относительно увиденных вещей, где впадает в ошибку воображение, а не другие две силы. [4] Сходным образом все признают, что существуют разные виды меланхолического безумия, что сделается ясно по ходу этого сочинения, и среди многообразных проявлений сего сумасшествия описывают такое: у меланхоликов весьма мало мужества и смелости, они полны печали и боязни, не умея назвать им причины; они предаются плачу без меры; они стремятся к одиночеству; ненавидят людское общество; гнушаются увеселений и удовольствий какое-то время, а затем снова (как говорит Феодор Присциан[105] во второй книге своих «Врачебных тем») жалеют, что пренебрегали оными, и к ним возвращаются; они хотят смерти и иногда в самом деле ее добывают; эти признаки не всегда сходятся в одном человеке, но мучают иногда по отдельности, иногда все вместе; по этой причине мы находим несметные разновидности меланхолического помешательства, поскольку избыток сока[106] действует на кого-то больше и безумит одного сильней, чем другого.

[5] Гален среди прочих в третьей книге «О пораженных местах» свидетельствует об одном человеке, который, думая, что сделался законченным глиняным горшком,[107] сторонился перед всяким встречным, чтобы его не задели и не повредили. [6] Альтомаре в трактате «О лечении болезней человеческого тела» упоминает о двух других, один из которых, слыша крик петуха, подобно тому как тот бьет крыльями, махал руками, подражая петушиному пенью и хлопанью; другой, боясь, как бы Атлант, который, по словам поэтов, держит гору Олимп, утомленный и удрученный столь тяжким бременем, не сбросил ее с себя, а тогда его этою горою придавит, не мог стоять на месте и постоянно пятился назад, будто эта громада всегда нависала у него над головой.[108] [7] Целий в двадцать шестой главе девятой книги среди таких безумных упоминает некоего Писандра,[109] который, почитая себя