Эдуард Шюре - Великие легенды Франции Страница 10

Весной 1792 г. Эльзас находился в состоянии обороны, руководимый приказами маршала Люкнера. Война с Австрией была неизбежной. Страсбург был охвачен патриотическим подъемом. Под руководством мэра города, Дитриха, там создавались отряды добровольцев. Дитрих был одним из тех преданных, убежденных и самоотверженных магистратов, именами которых полна история Страсбурга. Покровитель наук и искусств, блестящий оратор, он представлял собой превосходный образец человека XVIII столетия. Его салон можно по праву назвать клубом эльзасских патриотов. 24 апреля была объявлена война Австрии. Дитрих устроил для добровольцев, среди которых был и его старший сын, прощальный обед. На следующий день страсбургский батальон должен был отправиться на Рейн. Ситуация была напряженной, настроение у всех соответствовало моменту. Все чувствовали, что для защиты молодой свободы придется сражаться со всей старой Европой. Дитрих, произнеся несколько подходящих к случаю слов, обращенных к молодым людям, многим из которых было по пятнадцать-шестнадцать лет, выразил сожаление, что нет песни, чтобы вела их в бой.

Роже де Лиль, молодой способный офицер, присутствовавший на обеде, был дворянином из района Юры. В чертах его лица, сохраненного для нас медальонами работы Давида д’Анжера, больше благородства, чем энергии. Все в его облике говорило о том, что он натура серьезная и глубокая. В салоне Дитриха, где он обычно аккомпанировал на скрипке дочерям мэра, его знали больше как музыканта, чем как поэта. В тот же вечер, вдохновленный словами патриота, взволнованный происходящим, полный энтузиазма горячей молодости, он на одном дыхании создал слова и мелодию гимна, даровавшего ему бессмертие. Сам он не смог ничего рассказать нам об этом вечере, когда голос родины заговорил в его собственном сердце и призвал всех ее детей к оружию под грохот вражеских пушек. Как это ни странно, но за всю свою оставшуюся жизнь он не совершил ничего такого, что могло бы выделить его из толпы. Но в ту ночь его существом завладел дух новой Франции. Пылающие строфы хлынули из его сердца вместе с потрясающей мелодией, взывая к небу, к возвышенным чувствам. Случившееся на другой день навсегда вошло в историю. Поэт в первый раз читал стихи и исполнял гимн своим друзьям. Старшая дочь Дитриха аккомпанировала, Роже пел. «Когда звучал первый куплет, – вспоминает Ламартин, – лица присутствующих побледнели; на втором куплете из их глаз потекли слезы; при звуках последнего куплета произошел взрыв восторженного энтузиазма. Мать, дочери, отец и молодой офицер рыдали в объятиях друг друга. Гимн был обретен». [11]

Судьба этой песни тяжела и полна странностей. Ни Дитрих, ни Роже де Лиль не могли представить себе ни того, чему будет служить гимн, сочиненный в порыве чистого энтузиазма, ни того, что станет с ними во время революционных бурь. Военная песнь рейнской армии (именно так назвал свое произведение автор, и под этим названием песня была обнародована) назовется Марсельезой , поскольку парижане впервые услышали ее в исполнении марсельцев. Но прежде чем она повела добровольцев к победам при Вальми, при Жеммапе и Флери, она должна была прозвучать 10 августа, при штурме Тюильри. Гимн защитников Отечества стал также гимном Террора. Богами было предначертано, что этот гимн будет связан с доблестями и преступлениями, что ему суждено лететь в облаках и волочиться в грязи. О ирония человеческих деяний! Два года спустя Роже де Лиля обвинили в роялизме, и преследователи, гнавшиеся за ним через Альпы, пели Марсельезу , требуя его голову. Что же касается Дитриха, либерала, преданного конституции, он искупил на эшафоте свою смелость и преданность идеалам. Вспомним его последние слова. Они отразили одновременно и поразительное благородство его характера, и величие эпохи: «Если мне суждено погибнуть, – крикнул он своим детям, – это принесет вам горе. Но поступайте так, как поступал ваш отец: любите родину до конца. Отомстите за меня, продолжив защищать ее со всей храбростью, на которую вы способны». Давайте припомним, что по мысли автора и тех, кто поздравил его первыми, Военная песнь рейнской армии была гимном защитников Отечества. Приписывать ей другое значение значит обесценивать и унижать ее. Обезображенная во время гражданской войны, она осталась благородной и великой в устах наших армий, защищавших наши земли. В день, когда эта песня вновь зазвучит в городе, где ее создали, республика отдаст свой долг надеждам родины. Но пока статуя Страсбурга облачена в траур, Марсельезе суждено звучать в сопровождении похоронного барабана.

Легенда французского Эльзаса чисто военная. Она связана с именами четырех молодых генералов, которые принимали командование по очереди и сражались плечом к плечу в рейнской армии: Ош, Марсо, Клебер, Дезе. Их образ сохранился в памяти эльзасцев как воплощение родины, как живые образы Франции, которые в эти страшные, но героические времена восхищали сердца и царили в душах. Сияющие славой на кровавом небе революции, их образы стали лишь значительнее в исторической ретроспективе. При ближайшем рассмотрении они также не утрачивают своего блеска и значения. Наполеон, последовавший за ними, как будто затмил их и отодвинул на второй план своей колоссальной легендой, своими ослепительными подвигами. Он покорил Францию и ужаснул мир; история еще не изгладила с его надгробья вопроса Манцони: Была ли настоящая слава? Пусть потомки потрудятся вынести суждение. Четыре героя, к которым нас подводит легенда Эльзаса, не обладали вселенским гением суверена, победителя Аустерлица и Йены. Зато они обладали качествами, всегда чуждыми тирану: самоотверженностью, искренностью чистых душ, первичной и наивной верой в родину – словом, энтузиазмом.

Ош, которому принадлежит слава захвата оборонительных сооружений Виссембурга и спасения Эльзаса в 1793 г., принадлежит к числу блестящих капитанов, благородных солдат. Он вышел из народа и, будучи натурой деятельной и неутомимой, всему научился сам. Он предугадал приближение великой войны задолго до Наполеона и начал ее. Вместе с тем, он был одарен пылом, способностью к росту. Никто лучше него не мог передать порыв, воодушевить войска. Он собирал в единое целое полностью деморализованные армии и вел их к победе. У Фрешвиллера – об этом печально говорить, ибо в 1870 г. мы потерпели позорное поражение там, где в 1793 г. вышли победителями, – он выставил австрийские пушки на торги и предложил их своим солдатам по 150 ливров за штуку. «Продано!» – ответили гренадеры. И пушки были поставлены на штыки. Появление Оша в Эльзасе было чудесным. «Я вижу нового генерала! – вскричал один офицер. – Его взгляд подобен взгляду орла, гордому и всевидящему. Он силен, как целый народ, он юн, как сама революция». Можно сказать, что всеми успехами Ош обязан величию и постоянству души, которая не подвержена влиянию обстоятельств. Его речь бывала порой вульгарна на солдатский манер и полна пафоса, свойственного тому времени. Но все его чувства были возвышенными и благородными. Он не испытывал ни ненависти к своим врагам, ни зависти к своим соперникам. Он отказался мстить Сент-Жюсту, который хотел его опозорить. Он с энтузиазмом приветствовал Наполеона во время первой итальянской кампании, которая заставила мир замереть в удивлении, и назвал его «братом солдат». Незадолго до смерти в Вецларе он разгадал намерения корсиканца и проронил следующие слова: «Если он хочет стать деспотом, это случится только через мой труп». Когда эти слова напомнили Наполеону, бывшему уже на о. св. Елены, тот ответил: «Он остановился там, где я мог бы его разбить». – Правитель Европы мог бы уничтожить этот меч, но не эту душу. И, возможно, умеренность Оша могла бы сохранить левый берег Рейна, который этот неуемный гений потерял после того, как держал весь мир в своих руках.

Среди лейтенантов, сражавшихся под командованием Оша при Ландау, был Дезе. Дворянин из Оверни сохранил строгие добродетели прошлого. Его храбрость была молчалива. Во времена крестовых походов он был бы тамплиером или рыцарем ордена иоаннитов. Во времена первой республики он стал образцовым бригадным генералом, доказавшим, что в любой ситуации хороший солдат состоит из хладнокровия и отваги, а не из гнева и порыва. В Египте, где он лицом к лицу столкнулся с мамелюками, он впервые применил построение пехоты в каре, способ организации войска, так хорошо зарекомендовавший себя в боях против кавалерии. В силе Дезе была скромность, в самоотречении – энергия. Он всегда стремился к второй по значению должности, но вел себя так, будто был на первых ролях. В памяти эльзасцев он навсегда останется благодаря своей замечательной обороне крепости Кель. Он оборонял форт с небольшим отрядом и, поскольку своих пушек в его частях не было, он стал отнимать их у австрийцев. Он и его люди были ослаблены голодом, к тому же им пришлось пробиваться через ряды осаждавших: тем не менее, Дезе смог вернуться из Келя с воинскими почестями. Когда же австрийцы вошли в форт, они обнаружили там только взрытую землю. Их пушки разрушили все, но осажденным удалось уйти и вынести с собой все свое оружие. Смертельно раненный в битве при Маренго, в самом начале этого великого сражения, выигранного первым консулом, Дезе боялся только одного: что его смерть не вдохновит французские войска. Тогда он сказал тем, кто его нес: «Только им ничего не говорите». Когда сегодня мы видим, что памятник ему, стоящий на дороге из Страсбурга в Кель, охраняет немецкий караул, хочется кричать: «Только ему не говорите!»