Коллектив авторов - Падение Камелота Страница 17

В лесу у ручья возвышалась каменная пирамида — возможно, могила какого-то древнего, давно забытого принца. Казалось, могилу кто-то охранял. Рядом с могилой стоял шалаш из ветвей плакучей ивы, похожей на те, какие строят лесные эльфы, а у входа на солнышке сидел человек и клевал носом. Он не был похож на эльфа. Он был старым и сгорбленным, косматые седые волосы спускались ему на плечи, а одежда его состояла из рваных лохмотьев, достойных самого ревностного отшельника-аскета. Казалось, он спал. Однако, когда оба рыцаря спешились, чтобы напоить коней, он тут же проснулся и приветствовал их свистящим шепотом. Они вежливо назвали ему свои имена, и он улыбнулся, но при этом морщины на его лице сложились в гротескную гримасу.

«Добро пожаловать, — сказал он. — Я приветствую двух самых несчастных рыцарей на свете». Он поманил их, и рыцари, оставив своих коней у ручья, направились к нему. Как только они подошли ближе, надтреснутый голос начал опять быстро и монотонно бормотать: «Мордред, ты причинишь большое зло. Из-за тебя Круглый стол погибнет. Ты убьешь своего собственного отца. Из-за тебя перестанет существовать твое великое наследие».

«Старик, это бессмысленная болтовня, — ответил Мордред. — Я не могу убить своего отца, потому что он умер».

Но старец продолжал бормотать: «Король Лот не был твоим отцом. Твой отец Артур.

Верховный король. В ночь, когда Моргауза зачала тебя от него, ему снилось, что из него выползает змея. Он убил ее. Во сне он умер от ее укуса. Та змея — это ты, Мордред, безжалостный дьявол. Твой отец убьет тебя за это. Его копье пронзит твои живот, и в дыру будет виден дневной свет. После этого Артура уже больше никто не увидит на этом свете».

Мордред уставился на старика.

«А ты убьешь меня». — произнес старческий голос. Так и случилось. Мордред вытащил свой меч и одним жестоким ударом заставил старика замолчать. Мордред вытер свой клинок о его лохмотья, потом вложил меч в ножны и сказал: «Среди лжи ты сказал и правду. Старик, я убил тебя». Он посмотрел на Ланселота и встретил его угрюмый взгляд.

«Стыдно, Мордред, убивать безоружного старика, — сказал Ланселот. Его рука сжала рукоятку меча. — Если бы Гавейн не был твоим братом, я бы убил тебя на месте».

Но он не убил Мордреда и никому не рассказал об этом случае. Даже позже, когда Мордред стал его смертельным врагом, Ланселот молчал об этом.

После этого случая Мордред уже не отправлялся на поиски приключений. Он проводил время при дворе, прячась по углам, скрываясь в конюшнях и наблюдая за Ланселотом, который слышал предсказание старика. Мордред боялся разоблачения и стремился убрать французского рыцаря со своего пути. У него было оружие против Ланселота. Преданность Ланселота королеве носила такой длительный характер, что на нее мало кто обращал внимания, но Мордред все замечал: чью-то мужскую фигуру в комнате королевы, слишком долгий взгляд, которым обменивались эти двое, легкое прикосновение. Его наблюдения поведали ему правду: Ланселот и Гиневра все еще были любовниками. И Мордред заговорил. Он говорил с младшими рыцарями, такими же, как он сам, слишком юными, чтобы помнить славные дела молодого Артура. Этих рыцарей раздражали старые придворные порядки. Мордред говорил и со своими братьями, снова и снова нашептывая им о бесчестье, которое Ланселот наносит Верховному королю, делая его рогоносцем. Он также говорил о королеве, причем подбирал самые грязные выражения. Особа королевы была священна. Народ полагал, что она, как и Верховный король, была залогом благосостояния и процветания Британии. Ее измена королю была государственной изменой, угрожавшей опасностью королевству.

Отношение братьев к этому вопросу было весьма характерным для каждого из них. Гавейн велел Мордреду попридержать свой язык и потом некоторое время держался подальше от него, чтобы не видеть его многозначительных взглядов и не слышать его историй, свидетелем которых он был, когда прятался по углам или подслушивал под окном. Гарет не обращал на Мордреда внимания. Но вспыльчивый Гахерис и злобный по природе и завистливый Агравейн слушали его. И тоже болтали.

И так, поганые и злобные слухи поползли по коридорам и комнатам Камелота, заражая все и вся вокруг. Вспыхивали ссоры, потому, что двоюродные братья Ланселота яростно защищали его. Кроме того, многие любили королеву и были готовы сражаться во имя ее чести. Гиневра же, когда слухи достигли ее ушей, решила на время расстаться со своим любовником. Но видеть Ланселота всегда на расстоянии, никогда не обнимать его тайно по ночам, никогда не разговаривать с ним наедине — это могло принести королеве одни страдания. И она отослала Ланселота прочь от королевского двора.

После этого Гиневра, женщина храбрая и отважная, собрала сплетников у себя и устроила им праздник. Там были сыновья Лотиана и Оркнея и девятнадцать других рыцарей. Некоторые из них были мрачны и молчаливы, некоторые сердиты, некоторые почти бесились от злобы. Гиневра приветствовала их и каждому из них протянула по очереди руку. И по очереди каждый становился на колени и целовал ей руку, как того требовал этикет. Когда полагающиеся ей почести были возданы, Гиневра подала знак. Заиграла музыка, около длинного обеденного стола засуетились пажи, приносившие серебряные блюда с едой, наполненные вином кувшины из слоновой кости и тарелки с яблоками в качестве особой любезности для Гавейна. Старший сын Лота славился своим пристрастием к яблокам.

Казалось, что любезность королевы положила конец всем сплетням. Однако в середине обеда рыцарь по имени Патрис Ирландский зашатался и стоял, качаясь и не произнося ни слова. В горле у него что-то булькало, в то время как его лицо вздулось и почернело, а глаза выкатились из орбит. Затем он грохнулся на стол, ударившись о блюда с едой и кувшины с вином. Его рука сначала сжалась в предсмертной агонии, потом разжалась, и из нее на скатерть выкатилось наполовину съеденное яблоко.

Раздался взрыв безумного хохота. «Отличную еду подаешь ты своим гостям, леди». — сказал Мордред. Гавейн заставил его замолчать, но лицо его было печальным и усталым. От имени всех присутствующих Гавейн заявил королеве, чтобы она побереглась. Она дала отравленные яблоки тем людям, которые сомневались в ней, и человек умер от этого. Месть настигнет ее. Так сказал Гавейн. Затем все присутствовавшие во главе с ним вышли из комнаты.

Месть действительно не заставила себя ждать. Двоюродный брат Патриса Мадор де ла Порт обвинил королеву перед Артуром и потребовал, чтобы ее вина была установлена обычным путем: он сразится с любым, кто захочет защищать честь королевы. Артур выслушал его. Сам он не мог вступить в поединок ради королевы, потому что он был Верховным королем и потому что королева была его женой. Он знал, что она невиновна. Гиневра не была убийцей. Но поскольку Артур был справедливым человеком, он дал согласие на поединок и призвал рыцарей выступить на защиту королевы.

Ни один из них не вызвался. Ланселот уехал, и его нигде не могли найти. Казалось, что ни один человек не был уверен в невиновности королевы, чтобы рискнуть своей жизнью и выступить против Мадора. Возможно, именно тогда, когда его жена, которую он уважал, была обесчещена, Артур почувствовал, что его затягивают сети судьбы. Он послал за Борсом, кузеном Ланселота, и сам просил Борса выступить на стороне королевы. Борс ответил, что он не сможет, потому что он присутствовал на этом обеде, и его друзья могут заподозрить его в соучастии.

В конце концов, сама королева, вынужденная умолять о помощи, на коленях просила Борса стать ее защитником. Ее рыцарь Ланселот уехал, и она не знает куда. Она сказала, что, если у Борса есть хоть какие-нибудь сомнения в ее виновности, он должен встать на ее защиту.

Борс поднял ее с колен в ужасе от ее унижения. «Мадам, — сказал он, — вы позорите меня». Но все же он уступил. Он согласился быть ее защитником, пока не появится более достойный претендент.

И когда его товарищи начали протестовать и называть королеву убийцей. Борс твердо отвечал, что убийство было совершено, но не королева совершила его. «Насколько мне известно, — говорил Борс, — она всегда помогала рыцарям. Она была великодушной и щедрой по отношению ко всем добрым рыцарям, и ее щедрость и великодушие превышали все, что я когда-либо видел и слышал, и я докажу это своей кровью».