Ирландские чудные сказания - Джеймс Стивенс Страница 2

твердыню — мирными, но мощными способами. Принялся поститься на пороге у хозяина — с тою целью, чтоб пустили в дом, ибо самая мысль, что странник у дверей того и гляди преставится с голодухи, гостеприимному сердцу несносна3. Однако высокородный без борьбы не сдался: он думал, что Финниан, как следует проголодавшись, снимет осаду и уберется куда-нибудь, чтобы добыть себе еду. Но плохо же он знал Финниана. Великий настоятель уселся у самой двери и изготовился ко всему, что воспоследует. Вперил взгляд в землю между стоп своих и погрузился в созерцание, из какого восстал бы либо с приглашением в дом, либо со смертью.

Первый день прошел тихо.

Высокородный хозяин то и дело подсылал слугу поглядеть, по-прежнему ли сидит предатель богов на пороге, и всякий раз слуга докладывал, что сидит.

— К утру уберется, — с надеждой приговаривал хо-зяин.

Назавтра осада продолжилась, и много раз в тот день отправляли слуг поглядеть в глазок.

— Идите, — наказывал хозяин, — и выясните, не унес ли ноги этот поклонник новых богов.

Но слуги возвращались и доносили одно и то же.

— Новый друид все там же, — говорили они.

В тот день никому не удалось покинуть твердыню. Взаперти слуги терзались, а раз все труды прекратились, челядь сбилась в стайки, шепталась, судачила

и спорила. Следом эти стайки рассыпались, чтобы поглядеть в глазок на терпеливую недвижимую фигуру, сидевшую на пороге, что пребывала в созерцании, вне уз времени и тревог. Зрелище это пугало слуг, и кто-то из женщин разок-другой завопил исступленно, и уволокла ее подруга, прикрыв ей рот рукой, чтобы не оскорблять слух хозяина.

— У него свои беды, — порешили слуги. — Тут вершится битва богов, так-то.

Женщины — с ними ничего не поделаешь, но и мужчины места себе не находили. Бродили туда-сюда, от глазка в кухню, из кухни на крышу с башенками. С верхотуры глядели вниз на неподвижную фигуру да судили-рядили о том и этом, в том числе — ио стойкости человека, о свойствах натуры хозяина, и даже о том, что, быть может, новые боги не слабее старых. Поглядев да посудачив, возвращались они в тоске и унынии.

— Запустить бы, — сказал один раздражительный страж, — копье в этого настойчивого странника — или иззубренный камень из пращи!

— Что?! — яростно вскричал хозяин. — Копье в безоружного странника? Из этого дома? — И с этими словами звонко стукнул невоспитанного слугу. — Угомонитесь все, — продолжил он, — ибо у голода имеется плеть, и ночью прогонит он странника.

Челядь улеглась в убогие свои постели, но хозяин дома глаз не сомкнул. Всю ночь расхаживал он по залам, частенько подбирался к глазку — поглядеть, все там же ли тень в сумраке, — и вышагивал дальше, смятенный, встревоженный, и даже от носа любимого пса отмахивался, когда тот любовно тыкался ему в ладонь.

Наутро хозяин сдался.

Могучая дверь распахнулась, и двое его слуг внесли Финниана в дом, ибо по причине голода и холода, каким подвергся святой, он более не способен был ни идти, ни стоять прямо. Но костяк его был так же крепок, как несгибаемый дух, обитавший внутри, и вскоре Финниан уже был готов ко всему, что могло проистечь из спора или анафемы.

Вновь обретши силы, он приступил к беседе с хозяином дома, и об осаде, какую он применил к этому великому любомудру, еще долго толковали те, кому такое интересно.

Финниан укротил недуг Мугань4, взял верх и над своим учеником, великим Колумом Килле5, одолеет и Туана: в точности так же, как открыл Туан дверь настойчивому страннику, так же и сердце свое открыл, и Финниан шагнул туда — выполнить и Божью волю, и свою собственную.

Глава третья

Как-то раз беседовали они о величии Бога и о любви Его, ибо, пусть Туан и получил уже обильные наставления, ему нужно было больше, и осаждал он Финниана так же неумолимо, как прежде сам Финниан — его.

Но человек трудится и снаружи, и изнутри. Отдохнув, обретает силы, а обретя силы, нуждается в отдыхе: мы, дав сколько-то наставлений, сами нуждаемся в наставлениях — и должны получить их, иначе дух вянет, а сама мудрость в нас ожесточается.

И потому Финниан сказал:

— Расскажи мне о себе, родное сердце.

Но Туан жаждал сведений об Истинном Боге.

— Нет-нет, — сказал он, — прошлое меня больше не влечет, и не желаю я, чтоб меж душой моей и наставлениями ему встряло что бы то ни было; учи меня дальше, дорогой друг и святой отец.

— Так и сделаю, — ответил Финниан/ — но сперва мне потребно глубоко созерцать тебя — и узнать тебя хорошенько. Расскажи мне о своем прошлом, возлюбленный мой, ибо человек есть прошлое его, и по нему постижим.

Но взмолился Туан:

— Пусть прошлое покоится с собою самим, ибо нужна человеку забывчивость не меньше памяти.

— Сын мой, — возразил Финниан, — все, что содеяно было, содеяно во славу Божию, и исповедаться в добрых и злых делах — суть обучения, ибо душа обязана помнить дела свои и терпеть их — или же отринуть их в признании и покаянии. Изложи мне сначала происхождение свое, от каких корней владеешь ты этими землями и твердыней, а следом я рассужу поступки твои и совесть.

Туан смиренно ответил:

— Знают меня как Туана, сына Карила, сына Муре-даха Красношеего, а вокруг — наследные земли моего отца.

Святой кивнул.

— С ольстерскими родами знаком я хуже, чем надо бы, но все же кое-что знаю. Сам я по крови лейнсте-рец, — проговорил он.

— У меня родословная длинная, — пробормотал Туан. Финниан принял сказанное с почтением и пытливостью.

— Я тоже, — молвил он, — достославных корней.

Хозяин продолжил:

— Я в самом деле Туан, сын Старна, внук Серы, а тот был братом Партолону6.

— Но, — оторопело проговорил Финниан, — тут какая-то ошибка, ибо назвал ты два разных семейных древа.

— Так и есть, это разные древа, — задумчиво отозвался Туан, — однако оба мои.

— Не понимаю тебя, — строго произнес Финниан.

— Ныне известен я как Туан мак Карил, — последовал ответ, — но во дни былые звался я Туан мак Старн, мак Сера.

— Брат Партолона! — воскликнул святой.

— Таково мое происхождение, — сказал Туан.

— Но, — растерянно возразил Финниан, — Партолон явился в Ирландию вскоре после Потопа.

— Я пришел с ним, — миролюбиво произнес Туан.

Святой поспешно отодвинул кресло подальше и воззрился на хозяина дома; кровь у него в венах заледенела, а волосы на голове зашевелились и встали дыбом.

Глава четвертая

Но Финниан был не из тех, кто