Юлий Циркин - Мифы и легенды народов мира. Том 12. Передняя Азия Страница 3

Через тринадцать веков после Евсевия к этому труду обратился французский богослов, философ и географ Самуэль Бошар. Правда, в то время предметом самостоятельного изучения финикийцы не были. Этот народ, его города и культы часто упоминаются в Библии. А все, что касалось библейской тематики, было предметом так называемой «Священной истории». И Бошар рассматривал финикийцев как часть ветхозаветного мира и для этого и приводил сохранившиеся отрывки из труда Филона. Труд Бошара не был оценен ни современниками, ни ближайшими потомками. О нем говорили, что он даже не заслуживает чтения. И только много позже наука оценила его значение.

Только в конце XVIII и в XIX в. финикийцы стали самостоятельным объектом исследований. В 1841 г. немецкий ученый Фридрих Карл Моверс, профессор теологии в университете Бреслау (ныне Вроцлав в Польше), опубликовал первый том своего труда «Финикийцы». В этом четырехтомном труде Моверс собрал и на тогдашнем уровне науки истолковал все, что в то время было известно о финикийцах. Первый том был посвящен религии и мифологии.

С этого времени началось строго научное изучение Финикии и ее культуры, включая религию и мифологию. Очень много для этого сделал французский ученый Эрнест Ренан. Он первым предпринял археологические раскопки на территории Финикии, опубликовал очень глубокие для того времени исследования, начал выпускать «Корпус семитских надписей», в одном из томов которого публиковались финикийские надписи, сделанные на камне или бронзе. Еще раньше начались раскопки в Карфагене в Африке. Свидетельством глубокого интереса к финикийскому миру явилось появление в 1862 г. интереснейшего романа знаменитого французского писателя Гюстава Флобера «Саламбо», в котором описываются не только события одного из трагических эпизодов истории Карфагена, но и различные стороны жизни финикийцев в этом городе, как это было тогда известно или воображалось великому романисту.

Огромный вклад в изучение финикийской культуры внес выдающийся русский востоковед Борис Александрович Тураев (1868–1920). Среди его работ по финикийской тематике особо большое значение имела книга «Остатки финикийской литературы», опубликованная в Санкт–Петербурге в 1903 г. и в 1999 г. переизданная в этом же городе. В этом труде Тураев приводит в собственном переводе все известные отрывки греко–язычных авторов, воспроизводившие финикийские оригиналы. Но этим он не ограничился. Тураев снабдил каждый раздел обширным введением и очень важными и подробными комментариями, которые своими размерами превосходили сами тексты: так, комментарий к Филону больше текста Филона в три раза. Это высоконаучное издание не потеряло своей ценности до сих пор. Финикии и ее культуре была посвящена небольшая, но очень информативная глава в общем курсе «Истории Древнего Востока», написанном Тураевым.

В то время в науке очень остро дебатировался вопрос об историчности Санхунйатона. Многие ученые, в том числе такие авторитетные, как немцы Вильгельм Баудиссин и Отто Группе, решительно отвергали существование финикийского мудреца. Этой же точки зрения придерживался и Тураев, который считал, что Филон приписал свой текст выдуманному древнему автору ради большего авторитета. В то же время Тураев в отличие от некоторых других ученых не сомневался, что в конечном счете сведения Филона все же восходят к финикийским источникам, хотя и весьма основательно переработанным библским писателем. Но существовали в то время и исследователи, признававшие существование Санхунйатона, причем они относили время жизни последнего к глубокой древности. Среди них был немецкий ученый Генрих Эвальд. И дальнейшее развитие науки показало, что Эвальд, скорее всего, был прав.

В марте 1928 г. плуг сирийского крестьянина, обрабатывавшего свое поле, наткнулся на каменную плиту, которая оказалась сводом гробницы. Скоро об этом стало известно властям. Сирия и Ливан тогда находились под французским управлением, и французская служба древностей стразу же направила на место находки своих экспертов. Те установили, что речь идет о могиле «микенского типа» приблизительно XIII‑XII вв. до н. э. И на следующий год сюда направилась археологическая экспедиция под руководством Клода Шеффера. Сначала археологи раскапывали некрополь, то есть «город мертвых». Но всем было ясно, что если есть некрополь, то должен быть и город живых, к которому он относится. Недалеко от первоначального места находки на 20 метров над землей поднимался холм, имевший все признаки археологического местонахождения. Местные жители называли его Рас эш–Шамра («Укропный мыс»). В ходе первой же археологической кампании, начавшейся 8 мая 1929 г., Шеффер и его сотрудники раскопали этот холм, под которым и обнаружили город Угарит. Этот город уже упоминался в египетских документах II тысячелетия до н. э. Теперь археологи нашли его. Раскопки продолжались непрерывно с 1929 по 1939 г. Вторая мировая война прервала работы. Возобновились они в 1948 г. и идут до сих пор. К этому времени в раскопках Угарита приняли участие и сирийские специалисты. Археологи раскопали два царских дворца, один из которых относится к одним из самых больших на Ближнем Востоке. Он уже в древности своим блеском и богатством поражал современников. Раскопаны были также два храма — богов Балу и Дагану, а недавно — еще один храм, хотя и неизвестно, какому божеству он был посвящен (возможно, Илу). Раскопаны также жилые дома, мастерские ремесленников и лавки купцов, места захоронений. В результате были обнаружены остатки блестящей цивилизации, расцвет которой падает на вторую половину II тысячелетия до н. э.

Уже во время первой раскопочной кампании археологи нашли глиняные таблички, покрытые клинописными знаками. Изучая эти таблички, французский филолог Шарль Виролло увидел, что, хотя клинописные знаки на утаритских табличках внешне напоминали месопотамские, система письма была принципиально иной: если в месопотамской клинописи имеется несколько сотен знаков, то в угаритской — меньше трех десятков. Значит, сделал вывод Виролло, перед нами письменность алфавитного или псевдоалфавитного типа. А сходство с месопотамской клинописью объясняется тем, что и в Угарите, и в междуречье Тигра и Евфрата писали на глине; одинаковый писчий материал дал похожие письменные знаки. К этому надо добавить и культурное воздействие Месопотамии: для своих знаков жители Угарита избрали знакомые им формы клинописных знаков жителей Месопотамии и, может быть, Малой Азии.

Огромная трудность заключалась в том, что не было найдено ни одной билингвы или трилингвы, то есть надписей на двух или трех языках, один из которых был бы уже известен. В свое время наличие такой билингвы помогло французскому египтологу Франсуа Шампольону расшифровать египетские иероглифы. Теперь же такой помощи ждать было неоткуда. Тем не менее ученые не смутились и начали активную работу. Одним из этих ученых был немец Ханс Бауэр. Будучи разносторонне образованным человеком, он обладал не только феноменальными языковедческими знаниями, но и знаниями математическими. Это ему очень пригодилось. Получив в свое распоряжение найденные утаритские тексты, как на глиняных табличках, так и на двух бронзовых топорах, Бауэр решил, что за этими письменами скрывается какой‑то семитский язык. Ему помогло то, что уже Виролло, публикуя первые найденные тексты, определил вертикальный «клин» как разделитель слов. В результате слова получались очень короткие, а это характерно именно для семитских языков, в которых письменные знаки обозначают только согласные звуки. Исходя из своего интуитивного, но оказавшегося очень верным предположения, Бауэр, не имея никаких других подсобных материалов, меньше чем за месяц, в апреле 1930 г., определил смысл многих знаков. Приблизительно в то же время тем же занимался француз Эдуар Дорм. Он действовал независимо от Бауэра и в том же 1930 г. пришел к сходным результатам, попутно исправив некоторые ошибки немецкого исследователя. Завершил же работу над дешифровкой и интерпретацией утаритской письменности Виролло.

В ходе археологических кампаний 1931 —1933 гг. были найдены таблички, содержавшие тексты больших мифологических эпических поэм. Сначала они были опубликованы Виролло, а затем ими занялись исследователи многих стран. Эти тексты сохранились не в очень‑то хорошем состоянии. Поэтому возникли значительные трудности в их понимании, в толковании значения тех или иных деталей. И все же общий смысл уже тогда был вполне ясен. Позже удалось найти более мелкие тексты, дополняющие наши знания об угаритской литературе и мифологии, но таких больших поэтических произведений больше не обнаружено. Это не значит, что их и не было. Вполне возможно, что они существовали, так что есть надежда на открытие новых литературно–религиозных памятников.

После изучения пришло время перевода угаритских произведений на современные языки. На русский язык эти тексты были переведены и прокомментированы И. Ш. Шифманом. В 1993 г., уже после смерти ученого, вышла его книга «Угаритский эпос», в которой была представлены российскому читателю поэмы о Карату, Акхите и рапаитах. Еще через шесть лет была опубликована книга Шифмана «О Балу», в которой собраны и прокомментированы переводы всех произведений, рассказывавших об этом угаритском боге. Теперь на русском языке есть точные переводы всех поэтических сказаний Угарита.