История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович Страница 3

обывателем, а хочу быть работником ленинизма. Коммунизм мне дороже

СССР. Еще и потому я обращаюсь именно к Вам, что неизбежно бы

отнеслись ко мне официальные советские власти с законным недоверием как

к бывшему помещику и белогвардейцу. Я прошу Вас очень убедительно

помочь мне и сказать, что мне делать? Куда обратиться, чтобы с

минимальной тратой трений я могдействительно и эффектно впрячься в

дело, которое достойно человеческого достоинства.

И еще разрешите прибавить, что за эти последние недели у меня не раз

был прилив гордости за человечество (да и за русское племя), что Вы есть

на свете.

Глубоко уважающий и любящий Вас

Д. С. Мирский».

Полное и безоговорочное принятие коммунизма княжеским отпрыском

(в письме к Ольге Форш Горький называл Дмитрия Петровича потомком

Святополка Окаянного, следовательно, прямым потомком великого князя

Владимира) могло обрадовать пролетарского писателя, но вряд ли удивить.

Еще в очерке «Савва Морозов» Горький писал: «…в России „ белые вороны“,

„ изменники интересам своего класса“ – явление столь же частое, как и в

других странах. У нас потомок Рюриковичей – (имелся в виду князь

П. А. Кропоткин. – А. Б. ) – анархист; граф (Л. Н. Толстой. – А. Б. ) „ из

принципа“ пашет землю и тоже проповедует пассивный анархизм; наиболее

ярыми атеистами становятся богословы, а литература „ кающихся дворян“

усердно обнажает нищету сословной идеологии».

Особую пикантность отношениям Горького и Святополк-Мирского

придавало участие отца Дмитрия Петровича – Петра Дмитриевича – в судьбе

самого Горького. Товарищ министра внутренних дел, командовавший

отдельным корпусом жандармов, и революционно настроенный писатель

были в свое время политическими противниками. Первый арест Горького,

случившийся в апреле 1901 года в Нижнем Новгороде, был произведен по

донесению из Петербурга, и можно предположить, что не без ведома высшего

жандармского руководства. Содержание в тюрьме оказалось не только не

губительным, но и не слишком опасным, даже если учесть, что в то время

Горький уже болел туберкулезом. На второйили третий день пребывания в

этом учреждении он писал жене: «Дорогая Катя! Пожалуйста, пришли мне:

круглый стол и стул (это в тюрьму-то! – А. Б. ) , тёплые сапоги, папиросы,

бумаги несколько дестей, ручку, перьев и чернил, гребенку (далее следует

перечисление требуемых книг. – А. Б.). Я устроил себе добычу молока

ежедневно, а ты похлопочи, чтобы мне откуда-нибудь носили обед».

Привожу это письмо не без цели – будет с чем сравнить условия, в которых

впоследствии Мирский окажется на Колыме. Еще через десять дней Горький

писал жене: « На обед ты мне присылаешь ужасно много, и много лишнего.

Во всем нужен стиль, Катя, и варенье в тюрьме столь же неуместно, как

был бы неуместен розовый ангелочек на картине Васнецова. Варенье, видишь

ли, мешает полноте ощущений, нарушая их цельность…»

Как определенное покушение на стиль тюремной жизни (« ни о чем не

просить»), красноречиво декларированный Горьким, может быть расценено и

письмо Л. Н. Толстого товарищу министра внутренних дел П. Д. Святополк-

Мирскому. Лев Николаевич ходатайствовал о том, чтобы Горького, писателя,

ценимого и в России, и в Европе, а также умного, доброго и симпатичного

человека «… не убивали без суда и следствия в ужасном, как мне говорят, по

антигигиеническим условиям нижегородском остроге». – « Пожалуйста, –

писал граф Толстой князю Святополк-Мирскому, – не обманите моих

ожиданий и примите уверения в совершенном уважении и преданности, с

которыми имею честь быть Вашим покорным слугою».

Товарищ министра ожиданий Толстого не обманул.

Срочно проведенное по указанию директора Департамента полиции

освидетельствование пришло к заключению, что « …дальнейшее его –

(Горького) – пребывание под стражей может губительно повлиять не

только на его здоровье, но и на его жизнь». Выпущенный на этом основании

из тюрьмы под домашний арест Горький писал Л. Н. Толстому: « Просидел я

всего месяц и, кажется, без ущерба для здоровья». Помощника министра

писатель за свое освобождение благодарить не стал. Более того, недовольный

требованием полиции переехать в Арзамас, сообщал В. А. Поссе, что послал

« …частное письмо князю Святополку, в котором указал на бесполезность

излишних придирок ко мне. Письмо ему, говорят, не понравилось».

Конфликт куда больший, между Горьким и царским сановником,

занявшим к тому времени смертельно опасный пост министра внутренних

дел, разгорелся в январе 1905 года. Старший Святополк-Мирский, успевший

провозгласить политику «доверия общественности» и уклонившийся в

роковую ночь от встречи с депутацией, в составе которой был и М. Горький,

был назван в воззвании, составленном пролетарским писателем, главным

виновником трагического развития событий. (Тот же злополучный министр,

по словам С. Ю. Витте, оказался в глазах правящей верхушки « …виновником

во всех беспорядках… он есть начало революции… что, как только он

произнес, что хочет управлять, доверяя России, – все пропало…») За неделю

до ухода П. Д. Святополк-Мирского в отставку (18 января 1905 г.) Горький за

сочинение упомянутого антиправительственного воззвания был арестован и

препровожден в Петропавловскую крепость. Заключение не было опять-таки

чрезмерно жестким – содержавшийся в отдельной камере арестованный,

получив разрешение работать по ночам, сумел всего за две недели написать

новую пьесу. Это были «Дети солнца».

Через двадцать пять лет (1 сентября 1931 года) к помощи Горького (о

предоставлении советского гражданства) обратился сын его бывшего

политического противника. « Помощь (в выработке марксистского

мировоззрения. – А. Б. ) пришла ко мне по трем главным направлениям, –

писал он в статье «Почему я стал марксистом» («Дейли уоркер», 30 июня

1931 г.). – Первым источником ее была опять-таки советская литература, в

которой пролетарские произведения стали вытеснять писания

полубуржуазных писателей первого периода нэпа. Особенно полезной

оказалась для меня книга „ Девятнадцатый“ (видимо, „Разгром“. – А. Б.)

Фадеева (в английском переводе Мартина Лоуренса). Она явилась для меня

откровением в смысле раскрытия умонастроения и этического уровня

коммунистических бойцов. Личное знакомство с Максимом Горьким,

которого я посетил ранней весной 1928 года в Италии, тоже произвело на

меня мощное впечатление».

Прошение о предоставлении советского гражданства было

удовлетворено.

О том, что получить последнее было не так уж просто, свидетельствует

П. П. Сувчинский: « Я тоже подал прошение о визе. Странно, в один день с

Мирским: он в Лондоне, я в Париже – о возвращении в Россию. Ему дали, а

мне отказали. Это ведь настоящий белогвардеец, он был начальником

штаба дивизии, которая шла на Харьков. (Примечательно, что в разных

изданиях приводятся противоречащие одно другому сведения о пребывании

Д. П. в деникинской армии, а в протоколах допросов Святополк-Мирского на