Большая книга славянских мифов - Александр Сергеевич Иликаев Страница 46

Выскочили тут три витязя, стали Олия подталкивать, а он даже не сдвинулся на вершок:

– Если хочешь, Владимир, забавы, подай мне еще трех силачей!

Вышли другие три витязя, ухватились вшестером за Моровлина. Однако не много преуспели.

– Мало, князь, даешь, дай еще троих!

Но и девять витязей ничего с Олием не сделали: стоит старый, как столетний дуб!

Распалился гость.

– Ну, теперь пришла моя потеха!

Стал он витязей с ног валить. Расползлись храбры по горнице, ни один на ноги встать не может.

А Олий Моровлин вышел из гридни, хлопнул дубовыми дверьми – двери вылетели, воротами хлопнул – ворота рассыпались.

Выбрался он на широкий двор, вынул тугой лук и острые стрелы, стал заговор читать:

– Вы, стрелы, летите к высоким кровлям, сшибайте с дворцов золотые маковки!

Взвились стрелы в воздух. И посыпались маковки с княжеского дворца.

Закричал Олий Моровлин:

– Собирайся, голь перекатная, подбирай золотые маковки, неси на торг, пей вино, ешь досыта белого хлеба!

Набежала голь перекатная, подобрала маковки, стала с Олием пировать.

А Моровлин принялся ее угощать.

– Пей-ешь, братия нищая, князя Владимира Всеславича не бойся: может, завтра я сам буду княжить в Новгороде, а вас сделаю помощниками!

Донесли обо всем Владимиру:

– Сбил Олеша Заолешанин золотые маковки, поит-кормит нищую братию, похваляется сесть князем в Новгороде.

Испугался Владимир и погрузился во мрачные думы.

Встал тут Добрыня Резанович:

– Владимир Всеславич, Красное Солнце Новгорода! Это ведь не Олеша Заолешанин, это ведь сам Олий Моровлин, что Позвизду, внуку Стрибожьему, одну щеку отсек! Надо его назад вернуть и покаяться перед ним, а то как бы худо не было.

Стали думать, кого за Олием послать.

Послать Волха Всеславьевича – тот слишком горд, послать Лешко Попялова – тот только наряжаться умен. Порешили послать Добрыню Резановича – его Олий Моровлин братом зовет.

Идя улицей, Добрыня думал: «Грозен в гневе Олий Моровлин. Не за смертью ли своей идешь, Резанович?»

Пришел Добрыня, поглядел, как Олий пьет-гуляет, стал раздумывать: «Спереди зайти, так сразу убьет, а потом опомнится. Лучше я к нему сзади подойду».

Подошел Добрыня со спины к Олию, обнял его за могучие плечи:

– Брат мой! Сдержи свои могучие руки, скрепи свое гневное сердце, ведь послов не бьют. Послал меня Владимир Всеславич покаяться перед тобой. Он тебя не узнал, потому и посадил на непочетное место. А теперь просит тебя назад прийти.

Обернулся Олий.

– Ну и счастлив ты, Добрыня, что сзади зашел! Если бы ты зашел спереди, от тебя бы только кости остались. А теперь я тебя не трону, брат мой. Если просишь, пойду обратно, к князю Владимиру, да не один пойду, а всех моих гостей захвачу, пусть уж владыка новгородский не прогневается!

Созвав голь перекатную, Олий пошел с ней на княжеский двор.

Радостно встретил его Владимир Всеславич. Взял за руки, расцеловал:

– Здрав будь, витязь Олий Моровлин! Садись повыше всех, на почетное место!

Олий сел на среднее место, посадив рядом с собой голь перекатную.

– Если не Добрыня Резанович, убил бы я тебя сегодня, Владимир Всеславич. Ну уж на этот раз твою вину прощу.

Понесли слуги гостям угощение, да не щедрое: по чаре кваса, да черному хлебу.

Снова Олий в гнев вошел:

– Так-то, князь, ты моих гостей потчуешь? Квасом да черным хлебом?!

Владимиру это не понравилось:

– Есть у меня в погребе сладкое вино, найдется на каждого по бочке. Если это, что на столе, не пришлось по вкусу, пусть сама голь перекатная из погребов несет.

– Так-то, князь, ты моих гостей чествуешь? Чтобы сами бегали за питьем да за кушаньем?! Видно, мне самому придется быть за хозяина!

Вскочил Олий на ноги, побежал в глубокие погреба, взял одну бочку под одну руку, другую под другую руку, третью бочку ногой покатил. Выкатил на княжеский двор:

– Берите, гости, вино, я еще принесу!

И опять спустился в погреба.

Разгневался князь, закричал громким голосом:

– Мои верные слуги! Бегите скорей, закройте двери погребов, задерните железной решеткой, засыпьте желтым песком, завалите столетними дубами. Пусть умрет там Олий Моровлин голодной смертью!

Набежали слуги, заперли витязя. А голь перекатную кнутами со двора прогнали.

Этакое дело прочим храбрам не по душе пришлось. Они встали из-за стола не докушавши, вышли вон из княжеского дворца, сели на добрых коней и уехали.

– Не будем мы больше жить в Новгороде! Не будем служить Владимиру Всеславичу!

Так-то в ту пору в Новгороде не осталось витязей.

Тихо, скучно стало у Владимира в горнице.

Не с кем князю совет держать, не с кем пир пировать, на охоту ездить… Витязи-храбры в Новгород и не заглядывают.

А Олий Моровлин между тем томился в глубоком погребе. На замки были заперты железные решетки, решетки завалены дубьем, корневищами, засыпаны для крепости желтым песком. Даже серая мышь не могла пробраться к Моровлину.

Тут бы старому и смерть пришла, да имелась у князя племянница Эрка, дочь старшего брата Избора. Слыла она первой красавицей с белой грудью, круглыми бедрами и медовой косой.

Захотелось княжне узнать, куда Светида по временам отлучается. Проследив за княгиней, Эрка увидела, что Светида ходит по тайному ходу к Олию Моровлину, носит кушанья и сладкие меды.

Разгорелось сердце Эрки любовью к заточенному витязю. И вот как-то пришла она к Олию.

Увидев племянницу Владимира, Моровлин нахмурился.

– Что ты задумала, княжна?

– Хочу, чтобы ты целовал меня в сахарные уста и груди! – воскликнула Эрка.

Но Олий только отвернулся.

– Поди прочь!

Разгневалась Эрка:

– Ах ты, деревенщина! Разве моя тетка Светида не носит тебе кушанья и сладкие меды?

Усмехнулся Моровлин.

– Так она всем славным витязям жена! А ты – еще дитя неразумное!

Ничего не оставалось Эрке, как покинуть гордого пленника. Но известно, ум созревшей девицы тороват на хитрости.

Вот Эрка дождалась темной ночи, надела кунью шубу и пошла в погреб к Олию.

Моровлин, приняв Эрку за Светиду, до утра мял ее белое тело.

Сидел раз князь в горнице, горькую думу думал.

Вдруг услышал – по дороге скачет кто-то, копыта бьют, будто гром гремит. Сорвались двери с кованых петель, и вошел в гридню посол от аттильского кагана Ернака Калина. Сам гонец – ростом со старый вяз, голова – как пивной котел. Подал гонец князю грамоту, а в той грамоте было написано:

«Я, каган Ернак, правил аттилами и чудью. Теперь аттилов и чуди мне мало – я словенами володеть желаю. Ты покорись мне, князь новгородский, не то всю Славию, Куявию и Артанию я огнем сожгу, запрягу мужчин в повозки, порублю детей и стариков, тебя, князь, заставлю скот на горельнике пасти, княгиню – лепешки печь».

Тут Владимир Всеславич разохался, пошел к княгине Светиде и сказал:

– Что мы будем делать, жена?! Рассердил я всех витязей, и теперь нас защитить некому. Верного Олия Моровлина я заморил голодной смертью. Придется нам бежать из Новгорода за