Жерар де Нерваль - История халифа Хакимa Страница 5

– Демон! – вскричал халиф, очнувшись и придя в себя. – Я искал тебя, чтобы отрубить голову! Я знаю, это ты устроил голод и раздал своим подручным зерно из государственных амбаров! На колени перед повелителем правоверных! Сначала ответь мне, а потом умрешь!

Барджаван нахмурил брови, но в его суровых глазах играла насмешка.

– В Маристан, на цепь этого безумца, возомнившего себя халифом! – властно приказал он страже.

Понимая, что на сей раз ему не спасти друга, Юсуф кинулся к лодке.

Маристан, который сейчас примыкает к мечети Калауна, был в те времена огромной тюрьмой, и только часть его отводилась для буйно помешанных. На Востоке чтят безумцев и под стражей содержат лишь тех, кто представляет собой опасность для общества. Проснувшись наутро в темной камере, Хаким понял, что ему ничего не добиться в своих одеждах феллаха, даже если он будет впадать в ярость или доказывать, что он – халиф. Впрочем, здесь уже содержалось пять халифов и несколько богов. Таким образом, присваивать себе последний титул было не так уж почетно. Впрочем, Хаким, тщетно пытаясь порвать цепи, все же был абсолютно уверен в том, что его божественная сущность, заключенная в жалкую человеческую оболочку, подобно индийским буддам и другим воплощениям Высшего Разума, становилась беззащитной перед людским коварством и грубой силой. Он подумал даже, что положение, в котором он очутился, было для него не ново. «Главное, – сказал он себе, – постараться избежать побоев.» Это было нелегко, потому что именно таким способом здесь обычно лечили помутнение рассудка. Настал час посещения врача, тот пришел вместе с другим врачом, чужеземцем. Хаким вел себя очень осторожно, он не подал виду, что удивлен этим визитом. Он сказал только, что его недолгое умственное расстройство было следствием употребления гашиша, а сейчас он чувствует себя не хуже, чем обычно. Врач стал переговариваться со своим спутником, обращаясь к нему с большим почтением. Тот покачал головой и сказал, что у умалишенных часто бывают минуты просветления и с помощью хитроумных уловок они добиваются того, чтобы их выпустили на свободу. Однако он не видел никаких препятствий к тому, чтобы этот больной ходил во двор на прогулки.

– Вы тоже врач? – спросил халиф у чужеземца.

– Это король мудрейших, – воскликнул тюремный лекарь, – это великий Ибн Сина, Авиценна, он прибыл недавно из Сирии и соизволил посетить Маристан.

Имя знаменитого Авиценны, ученого врача, владеющего тайнами здоровья и долголетия людей, которое для простого человека звучало как имя кудесника, способного творить любые чудеса, произвело сильное впечатление на халифа. Забыв об осторожности, он воскликнул:

– О ты, пришедший ко мне, как некогда к Исе[5], покинутому всеми, бессильному перед кознями дьявола и дважды неузнанному ни как халиф, ни как бог, о ты, мудрейший, придумай что-нибудь, помоги мне побыстрее освободиться. Если ты веришь, поведай обо мне всем, если нет – будь проклят!

Авиценна не ответил, он повернулся к врачу и покачал головой:

– Вот видите, разум уже покидает его… – и добавил: – К счастью, подобные идеи никому не причиняют вреда. Я всегда утверждал, что конопля, из которой приготовляют пасту гашиша, – это и есть та самая трава, которая, по словам Гиппократа, вызывала нечто вроде бешенства у животных, заставляя их бросаться в море. Гашиш знали уже во времена Соломона: слово «гашишот» упоминается в «Песни песней», где описано опьяняющее действие этой смеси.

Продолжения Хаким не слышал, так как врачи перешли в другую палату. Он остался один во власти самых противоречивых чувств; Хаким уже сомневался, бог ли он, а иногда даже не был уверен, что он – халиф, голова шла кругом. Воспользовавшись предоставленной ему некоторой свободой, он подошел к несчастным, сидящим во дворе в самых причудливых позах, и стал прислушиваться к их пению и речам. Некоторые из них заинтересовали его.

Один из безумцев, собрав всевозможные палочки и камешки, соорудил себе тиару, украсив ее осколками стекла, а на плечи накинул лохмотья, покрытые блестящей вышивкой, которую он изобразил с помощью мишуры.

– Я, – говорил он, – Каим аз-Заман (властелин времени) и извещаю вас, что час пробил!

– Ты лжешь, – отвечал другой, – ты самозванец; ты из дивов и хочешь нас обмануть.

– Кто же я, по-твоему? – спрашивал первый.

– Ты не кто иной, как Тамурат, последний царь мятежных джиннов. А помнишь, кто победил тебя на острове Серандиб? Адам, то есть я. На моей могиле до сих пор висят твои копье и щит.

– На твоей могиле! – с хохотом вскричал другой. – Да ее и в природе нет. Рассказывай!

– Я имею право говорить о своей могиле, потому что уже шесть раз жил среди людей и шесть раз, как положено, умирал; мне сооружали великолепные надгробия, но вот твое-то найти будет нелегко, ведь вы, дивы, живете лишь в телах мертвых!

Вслед за этими словами несчастного повелителя дивов раздался всеобщий смех, тот встал, разъяренный, а другой, воображавший себя Адамом, ребром ладони сбил с него корону.

Первый сумасшедший бросился на него, и битва двух врагов неминуемо возобновилась бы пять тысяч лет спустя (по их подсчетам), если бы один из надзирателей не разогнал их ударами плети из бычьих жил, которые он, кстати говоря, раздавал невзирая на титулы.

Невольно задаешь себе вопрос для чего было Хакиму с таким интересом слушать эти бессмысленные речи, а иногда даже самому вызывать их несколькими умелыми репликами? Единственный здравомыслящий среди людей с потревоженным рассудком, он молча погружался в воспоминания.

Странно, но, может быть, из-за его сурового вида сумасшедшие относились к нему с уважением; никто из них не осмеливался задерживать взгляд на его лице, но что-то заставляло их собираться вокруг него, словно растения, которые в предрассветные часы уже поворачиваются в сторону еще не появившихся солнечных лучей.

Если простые смертные сами не в состоянии постичь, что происходит в душе человека, который внезапно понимает, что он – пророк или бог, то легенды и история рассказывают, какие сомнения и тоска гложут эти божественные души в то смутное время, когда их ум освобождается от кратковременных пут перевоплощения. Случалось, что сам Хаким начинал сомневаться, как некогда Сын Человеческий на Масличной горе, но больше всего его удручало сознание того, что собственная божественная сущность открывалась ему только в состоянии экстаза, вызванного гашишем. «Значит, – говорил он себе, – существует нечто более сильное, чем тот, кто выше всех на этом свете, и это всего-навсего полевая трава. Воистину, обычный червяк доказал, что он могущественнее, чем Соломон, когда прогрыз посередине и сломал посох, на который опирался этот повелитель духов; но кто такой этот Соломон по сравнению со мной, если я – подлинный Алъбар (Вечный)?»

ПОЖАР КАИРА

По злой насмешке судьбы случилось так, что однажды Маристан посетила принцесса Ситт аль-Мульк. Как это принято у царственных особ, она приходила с утешением к заключенным. Пройдя по части здания, отведенной под тюрьму, она захотела посмотреть и отделение для умалишенных.

Принцесса была закутана в покрывало, но Хаким узнал ее по голосу и не мог сдержать своего гнева, увидев рядом с нею министра Барджавана; спокойный и улыбающийся, он показывал ей помещение.

– Здесь, – говорил он, – содержат несчастных, которые находятся во власти всевозможных бредовых идей. Один считает, что он – повелитель джиннов, другой утверждает, что он – Адам, но вот перед вами самый большой честолюбец; он поразительно похож на вашего брата халифа.

– Это и правда удивительно, – сказала Ситт аль-Мульк.

– Так вот, – продолжал Барджаван, – это сходство и стало причиной его несчастий. Наслушавшись, что он как две капли воды похож на халифа, он вообразил себя халифом; но это ему было недостаточно, и он решил, что он – бог. Сам же он – ничтожный феллах, разум которого помутился, как и у многих других, от неумеренного употребления дурманящих снадобий… Интересно было бы посмотреть, что он скажет в присутствии самого халифа…

– Презренный! – вскричал Хаким. – Так, значит, ты отыскал двойника, который похож на меня и занял мое место?

Он замолчал, почувствовав, что осторожность покидает его, а это может подвергнуть его жизнь новым опасностям; к счастью, его слов никто не расслышал из-за гвалта, поднятого сумасшедшими; эти несчастные осыпали Барджавана проклятиями, особенно тяжкие оскорбления наносил ему царь дивов.

– Подожди, – кричал он ему, – подожди, пока я умру, тогда мы с тобой еще встретимся.

Барджаван пожал плечами и вышел вместе с принцессой. Хаким даже не пытался напомнить ей о себе. Поразмыслив, он пришел к выводу, что интрига слишком хорошо сплетена, чтобы разорвать ее мгновенно. Или действительно она его не узнала, принимая за какого-то самозванца, илже его сестра в сговоре с министром решили проучить его, заперев на несколько дней в Маристан. Может быть, они надеялись позднее воспользоваться оглаской, которую получит это дело, и захватить власть, а над Хакимом учредить опеку. Возможно, это предположение было не лишено оснований, так как принцесса, покидая Маристан, пообещала имаму мечети пожертвовать большую сумму денег на расширение и улучшение отделения, предназначенного для сумасшедших, с тем, сказала она, чтобы эта обитель была достойна даже халифа.