Сборник - Поэзия и проза Древнего Востока Страница 68

От пяти цветов слепнут глаза, от пяти звуков[428] глохнут уши, от пяти вкусов[429] тупеет язык; скачка и охота доводят до неистовства, редкостные вещи толкают на преступления. Поэтому мудрец заботится о желудке, а не о глазах: он берет необходимое и отбрасывает лишнее.

Когда великий Путь утрачен — появляются «добро» и «долг». Вместе с остротой ума рождается и великое притворство. Когда шесть родичей[430] не ладят — появляются «сыновняя почтительность» и «родительская любовь». Когда в государстве смута — возникают «верноподданные».

Страна управляется справедливостью, война ведется хитростью, Поднебесная добывается недеянием. Откуда я знаю, что это так? А вот откуда: когда в Поднебесной много запретов, народ беднеет. Когда у народа много оружия, в стране растут раздоры. Когда среди людей много искусников и умельцев, умножаются редкостные вещи. Когда множатся законы и указы, растут разбои и грабежи. Поэтому мудрец говорит: я ничего не делаю — и народ сам по себе совершенствуется; люблю покой — и народ сам по себе исправляется; не занимаюсь делами — и народ сам по себе богатеет; не знаю желаний — и народ сам блюдет себя в простоте.

Малоподвижное — легко удержать в руках. Еще не проявившееся — легко направить. Хрупкое — легко разбить. Мелкое — легко рассеять. Действовать надо там, где ничего еще нет. Наводить порядок надо тогда, когда еще нет смуты. Дерево в обхват рождается из крошечного ростка, башня в девять ярусов вырастает из кучки земли, путь в тысячу ли начинается под ногами.

Кто действует — проиграет, кто имеет — потеряет. Поэтому мудрец не действует — и не проигрывает, не имеет — и не теряет. Затевая дела, люди часто терпят неудачу при их завершении. Тот, кто кончает так же осмотрительно, как начал, неудачи не потерпит. Поэтому мудрец стремится к бесстрастию, не ценит редкие вещи, учится у неученых и вновь проходит путь, пройденный другими. Он следует естественности вещей и не осмеливается действовать.

В древности те, кто умел следовать Пути, не просвещали народ, а оставляли его в невежестве. Когда народ много знает, им трудно управлять. Поэтому тот, кто, правя страною, мудрствует, — действует ей во вред; тот же, кто правит, не мудрствуя, — действует ей на пользу. Постигший эти две вещи будет примером для всех…

Из книги «Ле-цзы»

Циньский князь Мугун[431] сказал конюшему Бо Лэ:

— Ты уже стар годами. Нет ли кого-нибудь в твоем роду, кто бы умел отбирать коней?

— Доброго коня, — отвечал Бо Лэ, — можно узнать по стати, мускулам и костяку. Однако у Первого Коня в Поднебесной все это — словно бы стерто и смыто, скрыто и спрятано. Такой конь мчится, не поднимая пыли, не оставляя следов. Сыновья же мои малоспособны: они сумеют отыскать хорошего коня, но не смогут найти Первого Коня в Поднебесной. Когда-то я таскал вязанки дров и связки овощей совместно с неким Цзюфан Гао. Он разбирался в лошадях не хуже вашего слуги. Пригласите его.

Князь принял Цзюфан Гао и немедля отправил его за конем. Через три месяца Цзюфан Гао вернулся и доложил;

— Отыскал. В Песчаных Холмах.

— А что за конь? — спросил Мугун.

— Гнедая кобыла.

Послали за кобылой, а это оказался вороной жеребец.

Князь, опечалившись, позвал Бо Лэ и сказал ему:

— Ничего не получилось! Тот, кого ты прислал отбирать коней, не способен разобраться даже в масти, не умеет отличить кобылу от жеребца — какой уж из него лошадник!

— Неужели он этого достиг! — сказал Бо Лэ, вздохнув в глубоком восхищении. — Да после этого тысячи и тьмы таких, как я, — ничто в сравнении с ним! Ведь Гао видит природную суть. Отбирает зерно, отметая мякину, проникает вовнутрь, забывая о внешнем. Видит то, что нужно видеть, а ненужною — не замечает. Смотрит на то, на что следует смотреть, пренебрегая тем, на что смотреть не стоит. Да такое умение — дороже всяких юаней!

Когда жеребца привели, это и впрямь оказался Первый Конь в Поднебесной!

Горы Тайхан и Ваньу, в семьсот ли окружностью, в десять тысяч жэнь[432] высотою, помещались поначалу к югу от Цзичжоу,[433] — севернее Хэяна.[434]

Простак с Северной горы жил там же, напротив. А было ему уже под девяносто. Устав карабкаться по горным перевалам, совершать дальние обходы и делать крюки, он собрал как-то своих домашних и стал совещаться:

— А что, если приналечь да срыть эти горы до основания — чтобы открылась прямая дорога на юг Юйчжоу,[435] аж до самой реки Ханыпуй?[436]

Все дружно согласились, но жена Простака усомнилась:

— С твоими силами не одолеть и холмика Куйфу — тебе ли сладить с этакими горами! Да и куда девать землю и камень?

— Будем сбрасывать в залив Бохай — севернее отмели! — отвечали ей.

И, взяв с собой троих сыновей и внуков покрепче, Простак принялся ломать скалы, рыть землю и перетаскивать ее в корзинах к заливу Бохай. У соседки-вдовы из семейства Цзинчэн был сын, едва успевший сменить молочные зубы, — он тоже примчался на помощь. Зима сменилась летом, а обернуться до залива и обратно успели только один раз.

Умник с Речной Излучины, подсмеиваясь, отговаривал Простака:

— Ну и дурень же ты! В твои-то годы да с твоими силами — да ты в горах песчинки не сдвинешь с места, не говоря уж о земле и о камнях!

Простак вздохнул:

— А ты так туп, что разумеешь хуже малого ребенка — мальчонка-сирота и то умней тебя. Я умру, а сыновья останутся, а у сыновей еще народятся внуки, а у внуков тоже будут сыновья, а у тех — свои сыновья и внуки; так и пойдут — сыновья за сыновьями, внуки за внуками — и не будет им конца и переводу. А горы-то уже не вырастут — так чего же горевать, что я не успею их срыть?

Умник так и не нашелся, что ответить.

Горный дух, начальник над змеями, прослышав об этом, испугался, что старик не отступится, и доложил обо всем Небесному Владыке. Владыка, тронутый простодушием старика, повелел двум духам из рода Муравьев-Великанов перетащить горы на себе: одну — на северо-восток, другую — на юг Юнчжоу. С той поры от самого юга Цзичжоу и вплоть до реки Ханыпуй нет больше горных преград.

Трактат «Ле-цзы» — один из знаменитых памятников древней даосской мысли, о подлинности текста которого нет единого мнения. Традиция приписывает его авторство Ле Юй-коу, который будто бы жил в IV в. до н. э. Имеется полный перевод книг «Ле-цзы» и «Чжуан-цзы», см: «Атеисты, материалисты, диалектики древнего Китая», вступительная статья, перевод и комментарий Л. Д. Позднеевой, «Наука», М. 1967.

Из книги «Чжуан-цзы»

Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка. Он весело порхал, был счастлив и не знал, что он — Чжоу. А проснувшись внезапно, даже удивился, что он — Чжоу. И не знал уже: Чжоу ли снилось, что он — бабочка, или бабочке снится, что она — Чжоу. Ведь бабочка и Чжоу — совсем не одно и то же. Или это то, что называют превращением?

Болотный фазан через десять шагов поклюет, через сто — напьется, а в клетке жить не хочет, хотя и сыт — а все как-то не то!

[…]

Когда скончался Лао Дань,[437] Цинь И, соболезнуя о нем, простонал трижды и вышел. Ученики спросили!

— Разве вы не были другом Учителя?

— Был, — сказал Цинь И.

— А если так, то можно ли оплакивать его подобным образом?

— Можно, — ответил Цинь И. — Я было думал, что вы и впрямь его ученики, теперь же вижу, что — нет. Когда я пришел сюда с соболезнованием, то увидел, что старики оплакивают его, как сына, а молодые плачут по нем, как по матери. Собравшись здесь, они уже не могли удержаться от слез и стенаний. Но это ведь значит — противиться Небу, отойти от Истины, забыть о своем предназначении: в старину это называлось «грехом непослушания». Время пришло — Учитель родился; настало время уйти — Учитель покорился. Если смириться со своей участью и покориться неизбежному — к вам не найдут доступа ни радость, ни печаль:, в старину это называлось "освобождением из петли".

У коня есть копыта — чтоб ступать по инею и снегу, шерсть — чтобы уберечься от ветра и стужи; он щиплет траву и пьет воду, встает на дыбы и скачет — в этом истинная природа коня. Не нужны ему ни высокие башни, ни богатые хоромы.

Но вот появился Бо Лэ и сказал:

— Я знаю, как укрощать коней.

И принялся их прижигать и клеймить, стреноживать и взнуздывать, подстригать им гриву и подрезать копыта, приучать к стойлам и яслям. Из десяти коней подыхало два-три. А он морил их голодом и жаждой, гонял рысью и галопом, учил держать строй, терзал удилами спереди, грозил кнутом и плетью сзади — и коней стало подыхать больше половины.