Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Matthew Ford Страница 19

и удовлетворения потребностей. Внедрение такой модели принятия решений означает изменение способа обработки данных правительством. Как говорит Доминик Каммингс, бывший советник премьер-министра Великобритании Бориса Джонсона: "Продолжать работу с Пентагоном и Министерством внутренних дел Великобритании "рискованно". Сохранять руководство полиции Met и ее менеджмент - рискованно. Заменить их - безопаснее. Согласно этой линии мышления, замена традиционных моделей бюрократии радикально иными операционными моделями приводит к улучшению работы правительства. Однако существующие модели военно-гражданских отношений должны будут адаптироваться к этим изменениям, чтобы сохранить клаузевицкое мышление в новых структурах. В то время как бюрократические проблемы, связанные с гармонизацией процесса принятия решений, могут быть преодолимы, попытки сохранить старые формы военно-гражданских отношений на поле боя будут сложнее. Это функция партисипативной войны, и именно к этой теме мы вернемся после того, как объясним, как война и СМИ переходят от старой к новой военной экологии.

 

Картирование кризиса репрезентативности

Определить переход от старой к новой экологии войны не так-то просто, учитывая широкое распространение, доступность и повсеместное распространение цифровых технологий, устройств и средств массовой информации. Изобилие этих средств массовой информации создает множество различных точек зрения. Это не только порождает головокружительное разнообразие нарративов, но и указывает на кризис репрезентации, когда консенсус в отношении войны находится в состоянии постоянного движения. Один из способов отображения этого кризиса репрезентации начинается с признания важности государств в формировании нарративов о войне через официальные источники и влияние на протяжении долгого времени. Проследив официальный нарратив, становится легче показать, как различные способы видения реконфигурируются и включаются для обновления консенсуса или раскалываются и становятся средством, с помощью которого общее понимание подрывается.

По мнению историка Джея Уинтера, взаимодействие между официальным повествованием и альтернативными и неофициальными рассказами о войне представляет собой давнюю диалектику. Эта диалектика происходит, когда традиционные представления о войне встречаются с тем, что основной консенсус может считать трансгрессивным. Зеркально отражая Ролана Бартеза, Винтер называет традиционные образы или общепринятую мудрость о войне "studium", а то, что нарушает или выделяется, - "punctum" (Winter 2017, pp. 62-7). Взаимодействие studium и punctum синтезируется таким образом, что может привести к трансформационным результатам, меняющим понимание войны. Винтер, например, отмечает, что

обычное меняется со временем так, что изображения расчлененных тел или гражданских лиц как объектов войны, будучи, так сказать, исключительными, теперь становятся нормальными. Если они нормализуются... тогда происходит сдвиг от воображения войны как того, что происходит между солдатами, к воображению войны, которая происходит между всеми".

Работа Уинтер имеет решающее значение для выявления того, как контрнарративы реконфигурируют или включаются в консенсусные взгляды на войну и ее отношения с государством и обществом. В то же время этот диалектический метод предлагает полезный способ исследовать кризис репрезентации, возникший в войне и СМИ после 11 сентября.

Проследить влияние войны на коллективное сознание общества в конечном итоге позволяют и ограничивают механизмы, которые делают ее видимой, доступной и понятной. Так, например, историк искусства Ульрих Келлер утверждает, что "первой медийной войной в истории" была Крымская война 1853-6 годов. Хотя трансгрессивных нарративов, которые могли бы возникнуть благодаря этой инновации, было относительно немного, этот момент все же представлял собой "первый исторический случай, когда такие современные институты, как фотожурналистика, литографические прессы и столичный шоу-бизнес, объединились, чтобы создать войну по своему образу и подобию" (Keller 2002, p. ix).

В отличие от войны и репрезентации в XIX и XX веках, социальные медиа использовали глобальный охват интернета и расширили пространство сражений до онлайн и удаленных мест. Это дало уникальную возможность высказаться индивидуальным предпочтениям и мнениям пользователей социальных сетей. Хотя они подвергаются алгоритмизации и подталкивают к крайним взглядам, тем не менее, существует мгновенно доступный, всегда имеющийся архив изображений и повествований о войне. Его масштабы немыслимы с точки зрения доцифровой эпохи.

Общества всегда переосмысливали свое прошлое в свете современных потребностей (Lowenthal 2012), однако архивы социальных сетей позволяют ссылаться на прошлое и настоящее, репрессируя и перефразируя их в заразительных и поляризующих формах. Такое обилие отражает studium и punctum войны, сталкивая и размывая повествования. В результате частные и публичные, незаконные и официальные, трансгрессивные и традиционные нарративы оказываются в беспрецедентном архиве, подключенном к Интернету. Технология, следовательно, облегчает и ограничивает цифрового индивида, поскольку он находит способы внести свой вклад и нарушить основной консенсус по поводу того, что является знанием и что должно быть частью исторической записи.

В этих обстоятельствах, если новая экология войны находится в постоянном состоянии текучести, то попытки "проверки фактов" того, о чем говорят, представляются совершенно абсурдными. На самом деле, попытки возродить своего рода защиту правдивости устного или письменного слова или изображения, обозначенного как "новости", со стороны МСМ конца двадцатого века - это либо неуместная ностальгия, либо попытка управлять punctum и studium войны в политических целях (Applebaum 2020). По крайней мере, некоторые честно признают кризис в журналистике. Например, Джефф Джарвис считает, что "мы находимся в начале долгой, медленной революции, сродни началу эпохи Гутенберга, когда мы вступаем в новую, еще неизвестную эпоху".

Таким образом, наша модель новой экологии войны, хотя и занимается потоком данных о войне в настоящем, признает, что медиа, память и история существуют в новом узле беспрецедентной сложности и масштаба. Это приводит к неустанному перемешиванию studium и punctum войны. В следующих разделах мы разберем это переплетение, чтобы показать, как новая экология войны возникла из диалектических отношений между доцифровым и цифровым порядком ведения войны. Это поможет выявить фундаментальный разрыв в репрезентации, восприятии и опыте войны.

 

Studium и Punctum of War From Vietnam To Pre-9/11

За двадцать лет, прошедших с 11 сентября по 2021 год, произошли драматические изменения в том, как война фиксируется, документируется и переживается, которые коренным образом изменили то, какие черты войны мы видим и на что обращаем внимание. Чтобы понять, как эти изменения привели к появлению того, что мы называем новой экологией войны, в следующих двух разделах мы адаптируем и используем понятия Винтера studium и punctum, пытаясь показать, как противоборствующие нарративы в войне и медиа взаимодействуют и развиваются с течением времени. В частности, наша цель - показать, как клаузевицкие принципы ведения войны и освещение войны в СМИ взаимодействовали таким образом, чтобы создать определенный тип нарратива о войне на Западе вплоть до 11 сентября. Затем мы можем исследовать, как 11 сентября ознаменовало собой разрыв с прежними представлениями о войне. До 11 сентября "студию" можно было охарактеризовать как взаимосвязь между вещательными СМИ, в основном в виде телевизионных новостей, и концепцией ограниченной войны, которая, пусть и неточно, была основана на Клаузевице. В период после 11 сентября studium и punctum войны взаимодействовали