Повесть о прекрасной Отикубо. Повесть о старике Такэтори - Автор Неизвестен Страница 24

– О, если вы, матушка, этого желаете, то я немедленно женюсь, – ответил, смеясь, Митиёри. – Просят, чтобы я послал письмо невесте? Ну что ж, сейчас же напишу! Однако это старомодно. В наши дни не принято писать любовные письма невесте, молодые люди женятся без дальних околичностей…

Митиёри прошел в свои покои и велел отвезти в Нидзёдоно письменные принадлежности, которыми обычно пользовался, вместе с шкафчиком для них.

«Как ты сейчас? – написал он Отикубо. – Я все время о тебе тревожусь. Мне необходимо посетить дворец императора, оттуда я поспешу прямо к тебе.

Просторны и прочны рукава

У китайской одежды моей,

Но сразу они порвутся,

Если я спрячу в их глубине

Великое счастье быть вместе с тобой…

Мы соединились навек, а я почему-то жду нашей встречи с какой-то непонятной робостью…»

Ответ Отикубо гласил:

«Скажу тебе на это:

Так долго не просыхали от слез

Рукава китайской одежды моей,

Что, верно, уже истлели.

Скажи, какое счастье теперь

Могу я спрятать в их глубине?»

Это письмо показалось Митиёри очень трогательным.

Акоги и меченосец чувствовали себя на новом месте как нельзя лучше. Меченосец заботливо служил своей госпоже, предупреждая каждое ее желание.

Скоро Акоги получила весточку от своей тетки, жены правителя Идзуми.

«Не имея долго вестей от тебя, – писала тетушка, – я отправила вчера нарочного в дом твоих господ. Они объявили ему, что ты убежала от них, натворив много дурных дел. Нарочного моего чуть не избили, он еле спасся бегством. Я места себе не находила от тревоги: что произошло? Но наконец пришла от тебя весть, – ты жива и здорова, – какое счастье! Я вздохнула с облегчением. Подыскиваю для вас служительницу, достойную вашего дома. У нас гостит двоюродная сестра моего мужа, она, я думаю, вам подойдет».

Когда начало смеркаться, вернулся Митиёри.

– Твои родные усиленно сватают за меня Синокими, – стал он рассказывать Отикубо. – Я скажу им, что женюсь на ней, а на самом деле пошлю вместо себя кого-нибудь другого.

– О, не делай этого! – воскликнула Отикубо. – Если ты не хочешь жениться на ней, откажись по-хорошему. Подумай, в каком она будет отчаянии, как будет упрекать тебя!

– Нет, я должен отомстить мачехе! – ответил Митиёри.

– Забудь о мести! В чем виновата девушка?

– О, у тебя мягкое, отходчивое сердце. Ты не способна помнить зло, – воскликнул он. – Оттого мне так легко с тобой!

Сваха должным образом известила тюнагона, что ей удалось получить согласие жениха на скорую свадьбу. По этому поводу в доме была большая радость. Начались спешные приготовления к торжеству, и мачеха скоро пожалела, что больше нет Отикубо, которой можно было поручить какую угодно работу, и все бывало готово к сроку, как по волшебству.

«Ах, милостивый Будда, если она еще в живых, сделай так, чтобы Отикубо вернулась к нам!» – молилась в душе мачеха. А когда ее любимый зять куродо начал ворчать, что не наденет новой одежды, потому что ему не нравится, как она сшита, Госпожа из северных покоев и совсем голову потеряла. Она повсюду искала хорошую мастерицу-швею, но найти такую оказалось непросто.

– Надо сыграть свадьбу как можно скорее. Пока жених не передумал… – тревожился тюнагон и тоже торопил приготовления к свадьбе.

* * *

Брачное торжество было назначено на пятый день двенадцатого месяца, но одиннадцатый месяц еще не пришел к концу, как в доме уже воцарилась предсвадебная суматоха.

– А кто избранник? – спросил младший зять куродо у своей жены.

– Сын главного начальника Левой гвардии. Кажется, он и сам в немалом чине… – ответила Саннокими.

– О, это блестящая партия! А если я смогу встречаться с ним здесь, это послужит мне на пользу… – одобрительно сказал куродо. У мачехи голова кругом пошла от гордости.

Митиёри так сильно ненавидел мачеху, что задумал причинить ей самое большое горе, какое только сможет, и потому дал для вида согласие на этот брак, с тем чтобы осуществить свой тайный замысел.

Прошло всего дней десять после бегства Отикубо, а во дворце Нидзёдоно уже стало людно и оживленно. В нем появилось много новых слуг и служанок.

Акоги была поставлена во главе женской свиты, как старшая, и получила новое имя – Эмóн [31]. Миниатюрного сложения, хорошенькая и еще совсем молодая, она весело хлопотала по дому, поспевая всюду. Не удивительно, что как господин, так и госпожа дарили ее особым почетом и любовью.

Однажды, когда Митиёри пришел навестить свою мать, она спросила его:

– Правду ли люди говорят, будто ты поселил в нашем дворце Нидзёдоно близкую твоему сердцу особу? Но если так, то зачем же ты дал согласие на брак с дочерью тюнагона?

– Я собирался сказать вам об этом заранее и привести к вам мою молодую жену, чтобы вы могли с ней познакомиться, но в Нидзёдоно никто не живет, и я позволил себе поселить ее там на некоторое время без вашего на то соизволения. Вы спрашиваете меня, зачем я посватался к дочери тюнагона? Но, как я слышал, тюнагон сам всю жизнь придерживался того мнения, что одной законной женой мужчине не обойтись, – засмеялся Митиёри. – Как приятно будет нам по-родственному беседовать о наших милых подругах.

– Ах, ах, слушать противно! Поверь мне, иметь много жен доставляет одни хлопоты и неприятности. Ты будешь очень несчастлив. Если тебе пришлась по сердцу твоя возлюбленная, не бери себе другой жены. Я хочу с ней встретиться как можно скорее.

После этого разговора мать Митиёри послала великолепные подарки своей невестке и обменялась с ней письмами.

– Жена твоя, сразу видно, из хорошей семьи. У нее прекрасный слог, изящный почерк. Каких родителей она дочь? Держись ее крепко, мой сын, не меняй на другую. У меня ведь самой есть дочери, я знаю, как болит родительское сердце… – стала усовещивать своего сына матушка Митиёри.

Она была женщина добрейшей души, очень моложавая и красивая.

Митиёри только посмеивался:

– Жену свою я бросать не собираюсь, не бойтесь, но хочу взять еще и другую в придачу к ней.

Мать не выдержала и засмеялась тоже:

– Нет, это возмутительно, бессовестный ты ветреник!

Настал последний месяц года.

– На послезавтра назначена твоя свадьба. Знаешь ли ты об этом? – спросила у Митиёри его матушка, очень жалевшая Отикубо.

– Как же, помню. Не премину явиться, – ответил Митиёри, а сам