Вэйджер. История о кораблекрушении, мятеже и убийстве - Дэвид Гранн Страница 32

Однажды ночью он не вернулся. После того как он не вернулся и на следующий день, Байрон и остальные путешественники оплакивали потерю еще одного товарища.

На следующий день другой моряк, не унывая, отправился на своем плоту на охоту. Приблизившись к скалистому островку, он заметил крупное животное. Он подошел ближе, приготовив ружье. Это был Фиппс! Его судно опрокинуло волной, и он только успел вскарабкаться на скалу, где и застрял, дрожа и голодая, - кастамайзер из кастамайзеров.

После того как Фиппс был возвращен в лагерь, он сразу же приступил к строительству нового, более прочного судна. На этот раз он взял бычью шкуру, которая использовалась на Вэйджере для просеивания пороха, и обмотал ее вокруг нескольких согнутых деревянных шестов, получив подходящее каноэ. И снова отправился в путь.

Байрон с двумя друзьями сконструировал собственное опасное судно - плоскодонный плот, который они приводили в движение с помощью шеста. Когда они не занимались поисками затонувшего судна, то отправлялись на экскурсии. Байрон изучал увиденных им морских птиц, в том числе пароходную утку , которая имела короткие крылья и большие перепончатые лапы, а также издавала храп, когда чистила перья по ночам. Он считал эту утку птичьим эквивалентом скаковой лошади из-за " скорости, с которой она перемещается по поверхности воды, как бы наполовину летая, наполовину бегая".

Однажды, когда Байрон и два его друга отправились в далекое путешествие на плоту, их застал шквал. Они укрылись на выступающей скале, но, вытаскивая свое судно из воды, потеряли его. Байрон не умел хорошо плавать и смотрел, как уплывает их спасательный круг. Но один из мужчин нырнул в воду и вытащил его; не обошлось и без галантных поступков.

В этих плаваниях каставерам не удавалось поймать много птиц, но они радовались тем немногим, которые им удавалось поймать, а Байрон удивлялся тому, что их гордый флот патрулирует прибрежные воды.

Джон Балкли был на задании. Вместе с плотником Камминсом и еще несколькими крепкими друзьями он начал собирать ветки; на ровном месте в лагере они скрепили их в удлиненный скелетный каркас. Затем собрали в лесу листья и тростник и обложили ими наружные стены, дополнительно утеплив их кусочками шерсти, взятой с затонувшего судна. Используя полоски парусины в качестве занавесок, они разделили пространство на четырнадцать кают, или, как их назвал Булкли, "кают-компаний". И вуаля! Они построили жилище, которое по размерам превосходило капитанский дом. " Это богатый дом, и в некоторых частях света за него можно было бы купить неплохое поместье", - писал Балкли. "Учитывая, где мы находимся, лучшего жилища и желать нельзя".

Внутри деревянные доски служили столами, а бочки - стульями. У Балкли была отдельная спальная комната, а также место у камина, где он мог читать свою заветную книгу "Образец христианина: или трактат о подражании Иисусу Христу", которую он спас с корабля. " Провидение сделало ее средством моего утешения", - отметил он. Кроме того, теперь у него было сухое убежище, где он мог регулярно писать в дневнике - ритуал, который поддерживал его ум в тонусе и сохранял часть его прежнего "я" от разрушающегося мира. Кроме того, он обнаружил разорванный в клочья вахтенный журнал капитана Кларка - еще один признак того, что кто-то решил уничтожить свидетельства человеческих ошибок, которые могли привести к крушению. Булкли поклялся быть очень " внимательным при записи каждого дня", чтобы обеспечить "верную связь фактов".

В это же время другие путешественники строили свои " нерегулярные жилища", как назвал их Байрон. Здесь были и палатки, и навесы, и крытые соломой хижины, но ни одна из них не была такой большой, как у Булкли.

Возможно, из соображений соблюдения давно сложившейся классовой и социальной иерархии, а может быть, просто из стремления к привычному порядку, мужчины разделились на острове точно так же, как и на корабле. Теперь у Чипа было свое убежище, где он ел вместе с ближайшими соратниками и где за ним присматривал его стюард Пластоу. Булкли, в свою очередь, делил свой дом в основном с Камминсом и другими уорент-офицерами.

Байрон жил в приюте вместе со своими товарищами-мичманами, тесно прижавшись к Козенсу, Кэмпбеллу и Айзеку Моррису, как будто они снова оказались в дубовом склепе на палубе "Уэйгера". Капитан морской пехоты Роберт Пембертон занимал жилое помещение рядом с палатками других армейских подразделений. Моряки, включая Джона Джонса и Джона Дака, разбились по своим собственным палаткам. Плотник Митчелл и его банда отчаянных тоже держались вместе.

Территория больше не напоминала кемпинг. По словам Байрона, она образовала " своего рода деревню", через которую проходила улица. Булкли с гордостью писал: "Наблюдая за нашим новым городом, мы обнаружили, что в нем не менее восемнадцати домов".

Были и другие признаки трансформации. В одной из палаток группа устроила импровизированный госпиталь, где за больными ухаживали хирург и его товарищ. Для сбора питьевой воды они собирали дождь в пустые бочки. Некоторые из выживших нарезали полоски ткани, спасенной с "Вэйджера", и пришивали их к своей свободной одежде. Постоянно горели костры - не только для того, чтобы согреться и приготовить пищу, но и из-за малой вероятности того, что дым может быть обнаружен проходящим мимо судном. А в колокол "Вэйджера", выброшенный на берег, звонили так же, как и на корабле, - чтобы подать сигнал к трапезе или сбору.

Вечером некоторые мужчины сидели у костра и слушали рассказы старых друзей о том мире, который когда-то был. Джон Джонс признался, что, когда он уверенно просил команду спасти "Вэйджер" до наступления катастрофы, он и подумать не мог, что кто-то из них действительно выживет. Возможно, они были доказательством чуда.

Другие читали те немногие книги, которые им удалось спасти. У капитана Чипа был потрепанный экземпляр отчета сэра Джона Нарборо о его британской экспедиции в Патагонию в 1669-1671 годах, и Байрон одолжил его, спасаясь от приключений, все еще полных надежд и волнений.

Каставоры давали названия окружающим их местам, превращая их в свои собственные. Водоем перед пляжем они окрестили Дешевой бухтой. Вершину, возвышающуюся над их деревней, - ту самую, на которую поднялся Байрон, - они назвали горой Мизери, а самую большую гору впоследствии стали называть горой Энсон. А свой новый дом они назвали по имени старого: Остров Уэгер.

Спустя всего несколько недель большая