Повесть о прекрасной Отикубо. Повесть о старике Такэтори - Автор Неизвестен Страница 34

– Тебя увидят только матушка и младшая сестра, а ведь это все равно что я сам, – уговаривал ее Митиёри.

– Пусть будет так, как ты хочешь, – наконец сказала она.

От матери Митиёри пришло письмо:

«Прошу вас быть на празднике непременно. Поглядим на интересное зрелище, а потом будем вместе».

Читая это письмо, Отикубо вспомнила, как когда-то родные сестры оставили ее в доме одну, а сами отправились в храм Исияма, и боль старой обиды снова шевельнулась в ее сердце.

На Первом проспекте была возведена великолепная, крытая корой кипариса галерея. Землю перед ней ровно засыпали песком, посадили деревья, словно это здание должно было стоять долгие годы.

На рассвете в день праздника Отикубо приехала туда, чтобы занять свое место в галерее. Акоги и Сёнагон сопровождали ее, и им казалось, что они попали в царство райского блаженства.

Обе они когда-то терпели брань и поношение за свое участие к гонимой Отикубо, а теперь с ними обращались почтительно, как с наперсницами знатной госпожи. Счастливая перемена!

Даже кормилица, которая раньше держала такие обидные речи, теперь поторопилась выйти к гостям и вертелась возле них с угодливым видом.

– Где здесь женушка моего сына Корэнари?

Молодые прислужницы, глядя на нее, умирали со смеху.

Мать Митиёри сказала своей невестке:

– Зачем нам сторониться друг друга, словно мы чужие? Между родителями и детьми должна быть тесная, нерушимая дружба. Надо полюбить друг друга, это главное, тогда ничто в будущем не нарушит нашего сердечного согласия.

С этими словами она усадила Отикубо рядом с собой и своей младшей дочерью.

Поглядев на Отикубо, свекровь нашла, что она ничуть не уступает в красоте ни ее собственным дочерям, ни принцессам-внучкам. На ней было легкое летнее платье из пурпурного шелка, затканного узорами, а поверх него другое, окрашенное соком алых и синих цветов, и еще одна парадная одежда из тончайшего крепа цвета индиго и густого багрянца. Как прелестна была Отикубо в своем смущении! Сразу видно: не простая кровь течет в ее жилах, – столько в ней было утонченного благородства. Она выглядела еще совсем юной, почти ребенком. На вид ей можно было дать лет двенадцать, не больше. В ее красоте было что-то трогательное, детски милое.

Младшая сестра Митиёри, тоже еще совсем юная, смотрела на Отикубо с восхищением и сразу начала с ней длинный задушевный разговор. Когда зрелищу пришел конец, велено было подать экипажи к галерее, чтобы всем ехать домой. Митиёри хотел было вернуться вместе со своей женой в Нидзёдоно, но матушка его с веселой улыбкой сказала Отикубо:

– Здесь очень шумно, нельзя поговорить по душам. Поедем ко мне домой. Мы будем беседовать не спеша день-другой… Почему это сын мой так торопится уехать? Он совсем меня не слушается, негодный упрямец. Пожалуйста, не любите его слишком сильно!

Подали главный экипаж. Спереди в него села младшая дочь и маленькие принцессы, а сзади сама матушка Митиёри вместе с Отикубо. Когда они все чинно, в строгом порядке заняли свои места, то Митиёри сел в другой экипаж вместе со всей женской свитой из Нидзёдоно.

В западном крыле главного здания для молодых были приготовлены роскошные покои. Прислужниц Отикубо поместили в западном павильоне, где раньше жил Митиёри. Всем был оказан почетный прием.

Сам хозяин дома – отец Митиёри – окружил заботами не только Отикубо, жену своего любимого сына, но даже всех прислужниц из ее свиты.

Отикубо провела во дворце родителей мужа несколько счастливых дней и вернулась в Нидзёдоно, пообещав непременно навестить их опять, как только минет трудное для нее время.

После этой встречи матушка Митиёри прониклась еще большей любовью к своей невестке.

Видя беспримерную любовь к себе своего мужа, Отикубо наконец перестала бояться, что он переменится к ней. Однажды она сказала ему:

– Я хотела бы как можно скорее подать весть о себе моему отцу. Он так стар, что может не сегодня завтра умереть. Тяжело у меня будет на душе, если я с ним так больше и не увижусь.

– Понимаю тебя, – ответил Митиёри, – но потерпи немного. Еще не время открыть нашу тайну. После того как вы встретитесь, тебе станет так его жалко, что уже нельзя будет досаждать мачехе. А ведь я еще не сполна отомстил ей. И я хотел бы к тому времени, когда ты встретишься со своим отцом, занять еще более высокое положение в свете. С чего бы тюнагону так вдруг и умереть?

Отикубо не раз просила мужа позволить ей увидеться со своим отцом, но, встречая каждый раз один и тот же ответ, под конец уже не решалась заговаривать об этом. Так, без особых треволнений, закончился старый год и наступил новый.

В тринадцатый день первого месяца Отикубо легко разрешилась от бремени сыном-первенцем. Митиёри был безмерно счастлив. Беспокоясь о том, что в доме у него только молодые неопытные служанки, он сказал кормилице:

– Прошу тебя, кормилица, позаботься о моей жене и моем ребенке, как если бы ты была моя родная мать. – И поручил ей уход за женой и руководство всем домом.

Кормилица первым делом омыла роженицу теплой водой. Увидев, как дружелюбно и ласково относится к ней Отикубо, она подумала: «Да, мудреного нет, что молодой господин не изменяет такой жене!»

Я не буду описывать в подробностях, какие богатые подарки прислали новорожденному, предоставляю это воображению читателя. Скажу только, что все вещи были из чистого серебра. Все родные Митиёри шумно веселились, играя на флейтах и цитрах. Только одно огорчало Акоги: Китаноката ничего не знает об этом торжестве. Ах, если б она могла увидеть все собственными глазами! Как бы она бесновалась от зависти!

Кормилицей ребенка была назначена Сёнагон, которая тоже недавно родила.

Садайсё, отец Митиёри, и его супруга обожали маленького внучка и лелеяли его, как величайшую драгоценность.

Во время новогоднего производства в чины и звания Митиёри в обход многих получил звание тюнагона, а отец его стал Левым министром, сохранив за собой должность главного начальника Левой гвардии.

По этому случаю он сказал:

– Не успел мой внучек появиться на свет, как и отец его, и дедушка получили высокие должности. Этот ребенок принес нам счастье.

В самом деле, Митиёри открылось самое блестящее будущее. Мало того что он стал тюнагоном, его еще поставили во главе Правой императорской стражи и стали титуловать «эмон-но ками».

Высокие награды получил и куродо [39]. Ему дали чин тюдзё и возвели