Холодная война. Военная история - Black, Jeremy; Страница 8

Внутренняя политика играла роль не только в политике холодной войны в Советском Союзе. В 1924 году лейбористское правительство Великобритании признало Советский Союз и заключило торговый договор, но его преемник - консерватор, обвинив Советский Союз в поддержке подрывной деятельности, прекратил торговое соглашение и разорвал дипломатические отношения в 1927 году. Проконсервативная пресса сделала такое же заявление во время всеобщих выборов в октябре 1924 года. Утверждалось, что опубликованное 25 октября письмо, якобы написанное членом Политбюро Григорием Зиновьевым, свидетельствует о том, что советское правительство стремится к свержению установленного порядка в Великобритании, в том числе в армии. Впоследствии противник Сталина, Зиновьев был казнен в 1936 году. Письмо, вероятно, было подделано белоэмигрантами. В сентябре 1924 года консерваторы внесли в Палату общин вотум недоверия после того, как с лейбористского правительства было снято обвинение в подстрекательстве солдат к неповиновению, выдвинутое против журналиста-коммуниста Р. Дж. Кэмпбелла. В 1926 году возникли подозрения о роли СССР в неудачной Всеобщей забастовке в Британии, хотя на практике это был далеко не революционный эпизод.

В США беспокойство по поводу левых рабочих беспорядков привело к планированию военных действий, в частности, в рамках плана "Уайт" сразу после Первой мировой войны. Эта озабоченность оставалась важной темой и в конце 1930-х годов.33 Более того, в более широком плане стратегии и политики в Америке в 1920-е годы были заметны оборонительные содержание и тон, особенно в связи с законодательством 1920 и 1924 годов, ограничивающим иммиграцию, которая в консервативном сознании того периода ассоциировалась с большевизмом.

Наряду с политиками и прессой, писатели-фантасты подхватили тему зловещей коммунистической угрозы - тему, опирающуюся на войны разведок между Советским Союзом и Западом.34 Джон Бьюкен, шотландский писатель, служивший в разведке во время Первой мировой войны, прежде чем стать членом парламента, видел скрытую руку коммунистического заговора с целью захвата мира. В своем романе "Большая четверка" (1927) Агата Кристи, успешная британская писательница, упоминает о "всемирных беспорядках, трудовых конфликтах, охвативших все страны, и революциях, вспыхнувших в некоторых из них".

Угроза сыграла важную роль в фантастике. Она продолжила довоенное направление шпионской фантастики, но добавила тему социальных беспорядков. Также часто присутствовал расовый аспект: враждебные фигуры изображались как славяне и евреи, часто в союзе со зловещими элементами британского (или французского, или американского) общества. Эта тема опиралась на более широкую враждебность к евреям, которая получила новую энергию благодаря тому, что русская революция во враждебных глазах ассоциировалась именно с ними. Русские эмигранты распространяли эту оценку. В свою очередь, в Советском Союзе появлялись аналогичные материалы о западных заговорах с целью свержения революции, и эта тема продолжалась долгое время.

Несмотря на отказ от Троцкого и сосредоточенность на развитии Советского Союза, внешняя политика Сталина по-прежнему характеризовалась стремлением к расширению коммунистических интересов по всему миру, при этом подрывные средства также играли свою роль. Сталин не доверял принятие решений Министерству иностранных дел, а использовал многочисленные источники информации, а также ряд агентов и учреждений для проведения политики. Его взгляды, более того, паранойя, были отражением не только его извилистой личности, но и опыта революционного подполья против царизма, а затем Гражданской войны в России, а также его чтения и переосмысления Маркса.

Вызов, брошенный стабильности других государств, гарантировал, что это была холодная война, а не просто продолжение имперской напряженности. Этот вызов привел к тому, что Великобритания и Китай разорвали отношения с Советским Союзом в 1927 году. Обе державы обвиняли Советский Союз в нестабильности в Китае. Советское торговое представительство в Лондоне, обвиненное в шпионаже, подверглось обыску, как и офисы Всероссийского кооперативного общества. В 1927 году Альбер Сарро, министр внутренних дел Франции, объявил коммунизм "врагом". Два года спустя на отношениях с Францией сказалась советская попытка завербовать французских коммунистов для шпионажа за французскими военными и материально-техническими возможностями. Опасения по поводу советских планов и намерений были вполне обоснованными. Они были более сложными, чем у других новых республиканских режимов, пришедших к власти в 1910-х и начале 1920-х годов, в частности в Китае и Турции.

Более того, доминирование идеологических предпосылок и долгосрочных преимуществ в советской политике проявилось в начале 1930-х годов, когда советское правительство рассматривало возвышение Гитлера, ярого противника коммунизма, как способ продвижения своих интересов, отвлекая Францию и радикализируя Германию на пути к пролетарской революции. Такой подход был серьезным неправильным прочтением ситуации, фактически аспектом того, что коммунисты называли "ложным сознанием". Тем не менее, эта политика стала примером сталинского акцента на тактическом оппортунизме для достижения долгосрочных выгод, а также наглядным примером отношения к Восточной Германии после 1945 года.

В то же время западные правительства прилагали усилия для улучшения отношений с Советским Союзом. После возвращения лейбористов к власти в Великобритании в 1929 году были возобновлены дипломатические отношения и заключено торговое соглашение. США предоставили Советскому Союзу полные дипломатические отношения только после того, как в 1933 году, когда Франклин Делано Рузвельт, президент-демократ, сменил череду президентов-республиканцев (Уоррен Хардинг, Калвин Кулидж, Герберт Гувер), каждый из которых с подозрением относился к советским намерениям и политике. В то же время американское требование к Советскому Союзу выплатить царский долг мало чем отличалось от американского требования к Великобритании и Франции выплатить займы, взятые ими в военное время. Не имея империи, которую нужно было защищать, как у Британии и Франции, США меньше беспокоились о Советском Союзе, чем они. Это напоминало ситуацию, сложившуюся сразу после Второй мировой войны, но контрастировало с последующей. В 1920-х и начале 1930-х годов президенты-республиканцы сосредоточились на сокращении государственного бюджета, снижении налогов, повышении тарифов и требовании выплаты долгов от европейских стран.

Дипломаты, посланные Рузвельтом в Советский Союз, быстро поняли, что это суровая тирания. Уильям К. Буллит, первый посол, который настаивал на установлении полных дипломатических отношений, сообщил, что страх был условием советской жизни, а произвольные аресты были частым явлением. Вскоре он увидел мало перспектив для улучшения отношений между двумя государствами. К моменту своего отъезда в 1936 году Буллит пришел к мнению, что присущий советской системе характер делает такие отношения невозможными, что было вполне оправданным выводом. В августе 1935 года Буллит сообщил Рузвельту, с которым вел частную переписку, что эмоции Коминтерна, "решившего сотрудничать с социалистами и буржуазными демократами в борьбе с фашизмом, конечно, на одной волне с эмоциями тигра, когда он отправился на историческую прогулку с молодой леди