Ата Каушутов - Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник] Страница 13

А Эсенов шел к своему другу и сотрапезнику Овезу. После дневной жары воздух постепенно остывал, солнце спряталось за гору и больше не изнуряло все живое своим беспощадным зноем; легкий ветерок бережно причесывал листву деревьев, еще не успевшую покрыться толстым слоем пыли.

Навстречу Эсенову шли знакомые и незнакомые люди подышать вечерней прохладой. Он рассеянно отвечал на приветствия. Думы были все одни и те же.

Подойдя к дому кладовщика, дернул кольцо калитки, В майке и трусах Овез ходил по двору. После жирного плова ему требовалась проминка. Огромный, неуклюжий, он покачивался, как лодка на волнах. Эсенова приветствовал радушно:

— Заходи, Бяшим, заходи… Новости есть?

— Пока все по-старому.

— Очень хорошо! — Овез повел друга в виноградную беседку, где был накрыт стол. — Садись, угощайся.

— Сыт я. Пришел потому, что дома одному тошно…

— И хорошо сделал, что пришел! У меня самого настрое ние ни к черту. — Он сгреб в кучу ложки и вилки, осведомился: — Чай будем пить? А может, вино? У меня, впрочем, и водка есть, и пиво ледяное. Выбирай.

— Только не водку!

— Как хочешь. Но не стесняйся. Холодна и прозрачна, как слеза.

— Принеси лучше пива. Я уже дома немного выпил.

Весь вечер, попивая пиво, друзья проговорили в виноградной беседке, да так тихо, что даже жена Овеза не слышала ни словечка. И только когда запели полночные петухи, Эсенов поднялся. За калиткой заплетающимся языком повторил он наставление:

— Не заб-б-будь, что з-завтра базарный день… И компанию подбери, какую надо… Слышишь?

— Слышу, слышу, — ответил Овез, зажигая папиросу начальника, потому что сам тот никак не мог этого сделать.

— Раз слышишь, мотай на ус! Помнишь, как ты угощал соленой рыбой?.. Позор!

— Будь спокоен на этот счет! Наш ревизор отведает плова из мяса пятимесячного козленка — и косточки в кишмише не найдет! Какая там рыба! Сохрани аллах!

Эсенов пошел по дороге вихляющей походкой. Овез, стол у калитки, смотрел ему вслед до тех пор, пока гость не скрылся из виду.

В воскресенье Эсенов не скучал, хотя и не поехал с друзьями в ущелье. Ему было не до скуки. То в жар, то в холод бросало при мысли, что вот приедет ревизор и не польстится на угощение. Он лежал на диване, отвернувшись к стене, и на все вопросы жены о самочувствии отвечал то молчанием, то бранью.

Впервые за долгое время он пришел на работу вовремя. Первым, кого он встретил, был бухгалтер. Как можно вежливее Эсенов спросил:

— Новости есть?

— Все по-старому, товарищ Эсенов!

Бухгалтер смотрел сквозь надтреснутые стеклышки очков в отекшее лицо начальника. Эсенов без слов понимал бухгалтера: о приезде ревизора известно уже всем, и теперь старик в душе злорадствует. Эсенов прошел мимо него гордой походкой.

Большую часть рабочего дня он провел в тревожных раздумьях. В обед, чтобы немного успокоить душу, позвонил в райисполком приятелю. Может, там что известно о ревизоре? Нет, пока никаких известий. Приятель насмешливо сказал:

— А ты что переживаешь? Пусть ревизора боятся те, у кого недостачи да растраты…

«И верно! Пусть приезжает! Чего бояться?» — успокаивал себя Эсенов, но в глубине души знал, что именно ему надо бояться, а не кому-то.

Овез снова с грохотом ворвался в кабинет, закричал еще с порога:

— Бяшим, братец! Приехал!

— Где? Когда?

— Да вон он! Взгляни в окно!

Эсенов подбежал к окну. Из машины выходил высокий человек с папкой под мышкой. Попрощавшись с шофером, он направился к крыльцу и тут-то и столкнулся с Эсеновым и кладовщиком, которые буквально вылетели ему навстречу.

«Молод еще… Впрочем, это к лучшему. Упаси боже иметь дело со стариком! Молодого легче обвести вокруг пальца!» — молнией пронеслось в голове у председателя райпотребсоюза.

Он хотел было официально представиться ревизору, но тут лицо его претерпело ряд изменений — сначала оно вытянулось, на нем появился большой знак вопроса, потом покраснело, а затем приобрело самое сладкое выражение, на которое был способен председатель райпотребсоюза.

— Шамамед! Друг! Глазам своим не верю! Неужели ты? Мне сказали, что приедет Курбанов, но не думал, что это ты… Не думал! — Эсенов энергично тряс руку старого товарища, с которым когда-то учился в техникуме. — Добро пожаловать, друг мой! Как живешь, как здоровье? Да как ты к нам попал?!

— По делам, дорогой Бяшим. Приходится ездить туда, куда посылают! — добродушно улыбнулся в ответ Курбанов. — Сам-то как живешь? Жена, дети живы, здоровы?

— Все хорошо! Очень рад, что ты приехал! И дело сделаешь, и отдохнешь, и погостишь у меня! Нет, нет! Не отпущу! Прямо ко мне! И не говори…

— Подожди-ка, Бяшим! — Курбанов поднял вспотевшее лицо к солнцу. — К тебе еще успеем. Я, пожалуй, зайду в бухгалтерию, ведь еще рабочий день не кончился…

Эсенов был настойчив:

— Нет, нет! Ты устал! Рабочий день закончится через полчаса. И бухгалтерия твоя никуда не убежит! Мне от тебя скрывать нечего, проверяй, сколько душе угодно, но сна-чала давай пообедаем, попьем чайку. Мы ведь столько лет с тобой не виделись! Ну, идем же! И дом мой недалеко, всего в двух шагах!

Курбанов замялся: трудно отказать старому товарищу. Вон он как обрадовался! Как просит! Да и стакан чаю с дороги не помешает. Путь был неблизкий, в горле пересохло.

— Ну ладно! Будь по-твоему!

Как только Эсенов и ревизор скрылись за углом, Овез навесил большущий замок на двери склада и поспешил домой.

Сначала товарищи, вспоминая техникум, общих знакомых, попивали зеленый чай, но после чая были поданы пельмени. А разве пельмени пойдут без водки? Выпили по сто пятьдесят граммов, поели пельменей. Снова был подан зеленый чай.

Эсенов краешком глаза нет-нет да и взглядывал на часы. Что-то уж очень медленно тянется время. Когда чаепитие закончилось, он сказал гостю:

— Помнишь, Шамамед, когда мы учились на втором курсе, ты гостил у меня?

— Помню!

— Помнишь, как плескались в источнике?

— Еще бы! Разве можно забыть? Там такая галька… Эх, молодость!

— А хочешь, вспомним молодость?

— Заманчиво… — сказал, улыбаясь, ревизор.

Через несколько минут новенький «Москвич» выехал со двора председателя райпотребсоюза.

Пока старые товарищи купались в источнике, вспоминая юность, сумерки сгустились. Отдуваясь и фыркая, плескались они в холодной воде. Домой вернулись бодрыми и свежими.

Жена у порога встретила Эсенова сообщением:

— Овез оборвал телефон. Тебе раз десять звонил.

— Овез?… — Эсенов в растерянности смотрел на жену, словно пытаясь припомнить, кто же это такой. — Ах, да! Закрутишься на работе и обо всем забудешь! Ведь он еще неделю назад приглашал меня на день рождения сына. На сегодня… Заранее беспокоился, а я-то…

Жена удивилась:

— Но, по-моему, у Овеза сын зимой родился…

— Зимой или летом — какая разница? Было бы желание справить той, а повод найдется. Ну, собирайся. Берн и сына. Не пойти нельзя — Овез обидится. Собирайся, собирайся! Если зовет в гости, не отказывайся, а куда не звали, не показывайся!

— Да нет… Не могу я… Мы с Тойли завтра сходим поздравим именинника, а ты забирай гостя, и идите вдвоем.

Эсенов в душе обрадовался такому решению жены. Сказал деланно равнодушно:

— Ну, если не хочешь идти — твоя воля, но потом не выговаривай мне, что, мол, не беру тебя с собой. — Он повернулся к Курбанову: — Ну, уж если дело так оборачивается, не сходить ли нам, действительно, вместе? Вечер длинный, надо же чем-то заняться…

Курбанову идти не хотелось, но хозяин не отставал, упрашивал упорно и горячо:

— Пойдем! Овез неплохой человек! Ну, посуди сам: как я могу оставить тебя, моего гостя, одного? А не идти невозможно. Обещал. Человека обижу…

Недаром говорят: гость — раб хозяина. Скрипя сердце Курбанов согласился пойти на день рождения сына неизвестного ему Овеза.

В беседке, увитой виноградником, стоял на расстеленном ярком паласе уже знакомый Эсенову круглый стол. Он был уставлен бутылками с разноцветными винами — янтарными, красными, зеленоватыми.

Курбанов огляделся. Хозяин, склонив голову набок, куском фанеры раздувал угли для шашлыка, жена его сидела на пороге дома в глубине двора. Рот ее был закрыт яшма-ком, она смешивала кислое молоко с водой, делала сузмечал. «Э, да мы раньше других пришли, гостей что-то не видно!» — подумал Курбанов.

Овез, заметив пришедших, легко поднялся, отбросил фанеру и устремился к гостям.

— Добро пожаловать, дорогие гости! Проходите прямо к столу! Я только руки помою…

Он не договорил. Во двор вошел Караджа, брат его жены. «Вот уж некстати! Нелегкая его принесла!» — неприязненно подумал Овез. Сколько раз у него с шурином бывали стычки. Шурин простак, тридцать лет проработал заведующим магазином, а до сих пор гол как сокол. Строит из себя святого и ему, Овезу, пытается указывать. А как-то раз прямо сказал: