Еврейское остроумие. Земля обетованная - Белочкина Юлия Вадимовна Страница 18

— А если она моя, то кому какое дело, все ли на ней пуговицы?

* * *

Фельдфебель поймал Когана на нарушении порядка. Поставил его перед строем и спрашивает:

— Почему солдату нельзя с горящей сигаретой идти через казарменный двор? Коган:

— Ой, мне и самому интересно, герр фельдфебель: почему нельзя?

* * *

Фельдфебель отругал солдата Когана за то, что тот побежал в столовую, не убрав рабочее место. Тот оправдывается:

— Вам, герр фельдфебель, хорошо. Вы рот закрыли — и рабочее место убрано.

* * *

Офицер проводит с солдатами занятия по теоретической подготовке. На следующий день он спрашивает стоящего в строю новобранца Когана:

— Почему солдат должен всегда быть готов отдать жизнь за родину?

— Да, в самом деле, господин лейтенант, почему?

* * *

Перед боем приходит в часть офицер и торжественно говорит:

— Солдаты! Сейчас начнется битва: армия против армии, солдат против солдата!

Новобранец Коган:

— Вы случайно не можете показать мне моего солдата? Может, я с ним договорюсь по-хорошему.

* * *

Рота готова к атаке. Звучит сигнал, все устремляются вперед, только Коган бежит назад. Его перехватывает капитан:

— Неприятель — там, впереди!

— Но должен же я сделать разбег?

* * *

Рабинович приезжает в Израиль и идет в армию. Его направляют в авиацию и обучают прыгать с парашютом. Рабиновичу страшно, он просит у Бога отпустить все грехи и благополучно прыгает. На земле он докладывает командиру отделения:

— Запишите, что я прыгал два раза.

— Но вы же прыгнули только один раз!

— Нет, два. В первый раз и в последний.

* * *

Рабинович приезжает в Израиль и идет в армию. Его направляют в авиацию и вместе с другими новобранцами обучают прыгать с парашютом. На тренировке пилот кричит:

— Эй вы, олимы! Перестаньте прыгать, мы еще не взлетели!

* * *

Советские евреи совершенно не рвались в армию. По правде говоря, готовы были на все что угодно, только чтоб увильнуть от этого почетного долга.

Абрам вызван на призывную комиссию. Он не хочет служить и спрашивает у друга Мойше: не посоветует ли тот что-нибудь, чтобы комиссия признала его негодным?

Мойше говорит:

— Если у тебя не будет зубов, тебя точно признают негодным! Ведь ты не сможешь есть солдатскую пищу.

* * *

Абрам пошел к зубному врачу и с большим трудом уговорил его вырвать ему все зубы.

Несколько дней спустя Мойше встречает злого, мрачного Абрама. Тот с ходу напускается на него:

— Хороший же совет ты мне дал, придурок!

— А чем ты недоволен? Тебя же признали негодным!

— Да. Но из-за плоскостопия.

* * *

Дело было в девяностых годах двадцатого века в Украине. Город уточнять не буду. В призывной комиссии был врач, известный тем, что за взятку всего в сто долларов объявлял негодным к военной службе еврейских юношей, которым часто приходилось в армии несладко. Происходило это следующим образом. Призывник говорил: «Доктор, у меня геморрой!» Врач осматривал призывника, вытаскивал спрятанную у того между ягодицами сотенную купюру и говорил: «Не годен!»

У одного парня было всего пятьдесят долларов. Он надеялся, что врач удовлетворится и этим. Врач нашел купюру, посмотрел на нее и сказал: «Годен!»

— Доктор, — взмолился еврей, — у меня же геморрой!

— Да, — буркнул врач, — но слишком мелкий…

* * *

Молодой Кацнельсон не хочет служить. Он приходит к военкому и предлагает ему взятку. Сторговались на пятистах долларах.

— Только сюда мне их не приноси, — шепчет военком. — Встретимся ночью, на кладбище, в полнолунье.

Не то чтоб парень хотел идти ночью на кладбище, но делать нечего. Пришел и видит: сидит военком на кресте, совсем голый, но в фуражке. Он деньги взял, в фуражку положил, потом с креста слез и говорит:

— А давай потанцуем под луной, раздевайся!

Страшно парню, но в армию уж очень не хочется. Разделся он, покружился с военкомом между могил. Потом военком снова залез на крест и говорит:

— Иди, завтра на комиссии встретимся.

Приходит Кацнельсон на комиссию, его быстро прогоняют по всем пунктам и говорят: «Годен!»

— Как годен?! — в ужасе спрашивает парень.

— Так, годен! — невозмутимо говорит военком.

— Как годен?! Я же дал вам пятьсот долларов.

— Какие пятьсот долларов?! Когда вы мне их давали? — в свою очередь кипятится военком.

— Ну как же?! Вчера ночью, на кладбище!

— Вы хотите сказать, что я вчера ночью был на кладбище?! И что я там делал?

— Как что! — орет призывник. — Я пришел, вы сидели на кресте, голый, в одной фуражке. Взяли у меня деньги, спрятали в фуражку, а потом я тоже разделся и мы с вами вместе танцевали вокруг могилы!

Тут военком строго смотрит на врача. Тот машет руками:

— Не годен! Не годен!

* * *

В глухой деревне стоит памятник неизвестному солдату.

Приезжает экскурсия.

— А вы действительно не знаете, кому этот памятник?

— Почему, знаем.

— Кому?

— Хаиму Рабиновичу.

— А почему он называется памятник неизвестному солдату?

— А неизвестно, был ли он солдатом!

Встречаются как-то друзья евреи после долгих лет разлуки, глядят — у Абрама руки нет.

— Абрам, ты что, на фронте был, руку потерял?!

— Да нет! В армию тянули… оторвали…

* * *

Коган в чем мать родила стоит перед врачом призывной комиссии. Тот командует:

— Повернуться! Наклониться! Годен.

Коган возмущенно:

— Что, стыдно сказать мне такое в лицо?!

* * *

— Абрам, почему тебя не взяли в армию?

— Из-за зрения. Вот ты, например, видишь гвоздик? Вон там!

— Где?

— Ну вон там!

— Да где? Не вижу…

— Да вон!

— А… Вижу!

— А я — нет.

* * *

Рабиновичу удается убедить врача в том, что он почти слепой. Получив освобождение от воинской службы, он прямиком направляется в кино. Купив билет, садится в один из последних рядов и вдруг видит рядом с собой того самого врача. Другой бы растерялся, но Рабинович спокойно спросил:

— Девушка, я правильно сел в автобус — мы едем на Пушкинскую?

* * *

Милиционеры обыскивают дома в поисках призывников, уклоняющихся от службы в армии. Старик Рабинович нервничает и просит семью спрятать его в погребе.

— Тебе-то чего бояться, в твои-то годы? — успокаивает его жена.

— Да? А генералы в армии уже не нужны?

* * *

В принципе, в армии Когану были не шибко рады, но тут-то и проявлялась наследственная живучесть его предков, сорок лет скитавшихся по пустыне.

Обойдя своих товарищей, Коган устраивался на самом теплом местечке, еще и норовил провернуть какой-нибудь гешефт, по своему обыкновению.