Джон Синг - Удалой молодец - гордость запада (Герой) Страница 2

Джимми (льстиво). Кто это тебя обидит, такую ладную да сильную девку, которая любого мужика одним ударом с ног свалит?

Пегин (все более возбуждается). А мало ли здесь, что ли, батраков шляется, у которых в глотке горит и языки суконными стали от жажды, да еще тут ходит целая шайка лудильщиков, что расположились табором в восточной долине, и целый полк этой милиции, — чтоб им всем подохнуть, — что околачивается здесь поблизости, без всякого толку. Сколько тут этого всякого сброда, который меня обидеть может. И не останусь я тут одна, делай со мной, что хочешь!

Майкл. Если ты уж так трусишь, пускай Шоон Кьоу с тобой останется. Ему теперь и сам бог велел, я считаю, за тобой присматривать.

Все оборачиваются к Шоону.

Шоон (в страхе и смущении). Я бы с полным моим удовольствием, Майкл Джеймс, но я боюсь отца Рейли; и что еще на это святейший отец скажет и все его римские кардиналы, если они такое обо мне узнают?

Майкл (презрительно). Бог с тобой, право! Что, ты не можешь посидеть тут, около огня, когда свет зажжен, а она у себя рядом в комнате? Нет, право, оставайся, а то я слыхал, что здесь неподалеку какой-то бродяга прячется в канаве, — не то он очумел, не то подыхать собрался, — так ей спокойнее будет, если кто-нибудь с ней побудет нынче ночью.

Шоон (в отчаянии, жалобно). Я боюсь отца Рейли, я тебе говорю. Не вводи ты меня в искушение, хоть мы и почти с ней женаты.

Филли (с холодным презрением). Да запри ты его на ключ, в чулан. Он тогда останется и не в чем ему будет каяться попу.

Майкл (Шоону, становясь между ним и дверью). Ну, проходи.

Шоон (визгливо кричит). Не держи меня, Майкл Джеймс! Выпусти меня! Христа ради, я тебя прошу. Отпусти меня! (Пытается проскользнуть мимо него). Пусти меня отсюда, и да смилуется над тобой господь, когда тебе туго придется.

Майкл (громко). Перестань ты орать и садись здесь у огня. (Толкает его к огню и, смеясь, возвращается к стойке.)

Шоон (поворачивается к нему спиной, ломая руки в отчаянии). О отец Рейли и все святые угодники, куда же мне теперь деваться? Святой Иосиф, и святой Патрик, и святая Бригитта, и святой Иаков, смилуйтесь надо мною! (Оборачивается, видит открытую дверь и порывается выскочить.)

Майкл (хватает его за полу куртки). Ты что это — удирать?

Шоон (с воплем). Пусти меня, Майкл Джеймс, пусти меня, старый греховодник, отпусти меня, а не то я наведу на тебя проклятие ото всех священников и от римских епископов, что ходят в пунцовых мантиях. (Внезапным движением выскальзывает из своей куртки и скрывается в открытую дверь, оставив куртку в руках Майкла.)

Майкл (поворачивается к остальным и показывает куртку). Ну, вот вам куртка доброго христианина. Великого праведника обрели мы, видно, в нашем глухом углу! По милости божьей, достал я тебе пристойного муженька, Пегин, не придется тебе за таким присматривать, хоть дюжину молодых девок нанимай себе полоть при нем гряды.

Пегин (берет под защиту свою собственность). Какое право ты имеешь измываться над бедным малым за то, что он считается со священником, когда ты сам кругом виноват, что пожадничал нанять мне подручного, какого-нибудь грошового мальчишку, который помогал бы мне управиться с делом и придавал бы мне смелости в работе. (Вырывает куртку из его рук и уходит с ней за стойку.)

Майкл (опешив). Где это я тебе достану подручного мальчишку? Что ты мне прикажешь, глашатая, что ли, с колокольчиком пустить по улицам Каслбара?

Шоон (приоткрыв дверь, просовывает голову в щель и говорит слабым голосом). Майкл Джеймс.

Майкл (передразнивает его). Чего тебе?

Шоон. Тот парень, что помирать собирался, выглядывает из своей канавы. Он, верно, пришел сюда красть твоих кур. (Оглядывается через плечо). Господи помилуй мя, он идет за мной по пятам (вбегает в комнату), и, если он слышал, что я сказал, он теперь убьет меня до смерти, а мне еще идти домой, одному, когда кругом так темно — хоть глаз выколи.

С минуту все с любопытством смотрят на дверь. Кто-то кашляет снаружи. Затем Кристи Мехоун входит в комнату, — это тщедушный молодой человек, у него очень усталый вид, он чрезвычайно грязен и кажется испуганным.

Кристи (вполголоса). Спаси вас господь!

Мужчины. И тебя спаси господь.

Кристи (подходя к стойке). Я бы попросил у вас стаканчик портеру, хозяюшка. (Кладет монету на стойку.)

Пегин (подает ему стакан). Вы не из тех ли лудильщиков будете, молодой человек, что раскинули свой табор там в долине?

Кристи. Нет, я сам по себе. Но я очень устал, ходивши.

Майкл (покровительственно). Так присаживайся тогда сюда, поближе к огню. Ты совсем посинел от холода.

Кристи. Да вознаградит вас господь. (Берет свой стакан и переходит налево, затем останавливается и оглядывается.) А что, часто заглядывает сюда полиция, хозяин?

Майкл. Если бы ты пришел сюда засветло, то увидел бы над дверью вывеску большими белыми буквами: «Продажа пива и спиртных напитков распивочно с разрешения властей». И чего ради полиция будет шпионить за мной, если здесь кругом на четыре мили ни одного приличного дома не найти и если здесь все добрые христиане живут очень честно, разве кроме одной только вдовы тут по соседству?

Кристи (с облегчением). Значит, это надежное место. (Подходит к огню, испуская вздохи и стоны, потом садится, ставя стакан рядом с собой, и принимается грызть репу, слишком подавленный, чтобы замечать любопытные взоры, устремленные на него.)

Майкл (подходит к нему). А ты что это, из-за себя боишься полиции? Может, тебя ищут?

Кристи. Многих теперь ищут.

Майкл. Да уж многих, это как есть, при плохом-то урожае и после окончания войны. (Снимает с веревки висевшие у огня чулки и тряпки и украдкой относит все это подальше). Это, поди, тебя за воровство, а?

Кристи (печально). Тут, пожалуй, другое слово подошло бы, покрепче.

Пегин. Вот тоже чудак. Или тебя, паренек, в школе никогда не пороли, что ты даже не знаешь названия своему поступку?

Кристи (застенчиво). Ученье мне туго давалось, я всегда был неважным учеником.

Майкл. Да будь ты хоть совсем дурак, ты все равно должен был бы знать, что воровство — это грабеж или кража. Это тебя за такие дела ищут, а?

Кристи (с внезапным порывом семейной гордости). Меня — сына богатого фермера… (вздрогнув) упокой господи его душу, — который еще недавно мог бы купить весь этот ваш старый балаган, со всеми его потрохами, запустив одну руку в карман и вынув оттуда такую малость, что ему и невдомек было бы, что в кармане стало легче.

Майкл (проникается к нему уважением). Ну, если не кража, то, может, что и почище?

Кристи (польщенный). Да, может, и почище!

Джимми. У него и рожа-то самая гнусная, у этого малого. Может, он напал на какую девицу где-нибудь в пустынном месте в ночную пору.

Кристи (возмущенный). Что вы, мистер, бог с вами! Я всегда был парень скромный.

Филли (оборачиваясь к Джимми). Ты глупый человек, Джимми Фэррел. Он же тебе сказал, что отец его был еще недавно зажиточным фермером, а теперь посмотри на него, в каком он виде. Может, у него его землю оттягали, и он сделал только то, что всякий порядочный человек сделал бы на его месте.

Майкл (к Кристи, таинственно). Ты что это — пристава?

Кристи. Черта с два!

Майкл. Управителя?

Кристи. Черта с два!

Майкл. Помещика?

Кристи (раздраженно). Да нет же, я вам говорю. О таких пустяках печатают у нас в Манстерской провинции в каждом паршивом городском листке. А я такое сделал, что за мной никому не угнаться, ни благородному, ни мужику, ни судье, ни присяжному.

Они все подходят к нему ближе, преисполненные восторженным любопытством.

Филли. Ну уж, этот малый такую загадку загадал — всему свету на удивление.

Джимми. Этот, пожалуй, еще почище будет, чем Дэн Дейвис со своим цирком или даже чем святые миссионеры, которые проповеди читают о людской мерзости. Ну-ка, Филли, расспроси-ка его еще.