Йосеф Бар-Йосеф - Трудные люди Страница 2

Саймон. Эта головная боль от избытка здоровья. Это так… Это… Ну как… И еще он зациклен на детях. Он сказал мне, что женится на тебе и докажет ей! Наделает кучу детей и докажет ей! Ей!

Рахель. Хватит тебе.

Саймон. Что хватит?

Рахель. Дай мне наконец поставить чай на стол. (Ставит чашки на стол и садится,)

Саймон (поворачивается к ней резким движением и стонет от боли). О! Вы втроем — он, ты и прострел — вы-таки вгоните меня в гроб! (Садится.)

Рахель (придвигает ему чашку). Пожалуйста.

Саймон (подымает чашку, но не пьет). Возможно, он нам придется не слишком по вкусу. Мы-то конечно сами себе по вкусу. И только наш вкус нам по вкусу. Вся наша гордость — это наш вкус и наши претензии. Мы — ходячие претензии. «Ты достойна лучшей участи». Мы всегда, конечно, достойны лучшей участи. Почему? Потому, что мы находим у всех недостатки, да? Я знаю, что ты хочешь сказать! Нам известны также наши собственные слабости. А! А!.. О! это уже большое достоинство. Это дает нам право любить себя еще больше. (Кричит.) Мне надоело кушать самого себя!

Рахель (с опущенной головой). Чего ты от меня хочешь?

Саймон (чашка дрожит у него в руке). А?

Рахель. Что ты хочешь от моей души?

Саймон (поспешно и злобно глотает чай, едва не захлебывается, кашляет). Чтоб тебе стало хорошо на душе!

Рахель. Хватит, Саймон.

Саймон. Хватит! Какой я тебе Саймон? В Иерусалиме нет Саймонов! Меер-Шимон! Рахель-Лея, Меер-Шимон! Все эти твои «свободные любови»? Что из этого вышло, а?

Рахель. Зачем тебе нужно…

Саймон (встает). Семь лет ты держала тут Стивена. Держала и содержала! Свободная любовь! Ты была у него рабой, рабыней. Пока он не получил наконец свой диплом и не исчез. Зато ты опять нашла другого студента, тоже медика и тоже первокурсника, чтобы и он бросил тебя через семь лет. Как вам нравится — семь лет нужно изучать медицину! Что там так долго изучать?.. И после второго медика прошло целых шесть лет!..

Рахель. Зачем тебе нужно запачкать меня?

Саймон (не обращая внимания на ее слова). Кончено со студентами-медиками, все! Пришло время сосватать тебя как положено! Выдать замуж как царевну! (Через минуту, тихо.) Ну, почему ты не кричишь: «Убирайся к черту? Что тебе надо от меня? Что с того, что ты мне брат? Позаботься лучше о себе? Захочу, прыгну с крыши! У меня такой же английский паспорт, как и у тебя? И кто тебе сказал, что я нуждаюсь в муже? У тебя самого жена есть?» Почему ты не кричишь мне все это и в десять раз больше, а?

Стук в дверь, входит Бени с парой женских туфель в руках.

Саймон. А, второй раз! Человек стучится и входит без приглашения! Зачем тогда стучаться?

Рахель (обращаясь к Бени). Мои старые туфли! А я-то их искала. Большое спасибо, господин Альтер.

Саймон. А, я понимаю! Он взял их, чтобы тайком починить. Грозный и непримиримый анархист, творящий втайне добрые дела, — что за идиллия!

Бени сует туфли Саймону в руки и выходит.

Саймон. Иди взгляни. Взялся чинить и бросил! Сорвал каблуки, а новых не прибил. Совсем распотрошил!

Рахель. Это неважно, они все равно старые.

Саймон. Нет! Он обязан возместить ущерб. Пусть купит новую пару! И имей в виду — если ты не потребуешь, я скажу ему сам!

Рахель (тихо). Я тут живу. Он хозяин квартиры.

Саймон. Ах, вот как!

Рахель. Я задолжала ему за три месяца, а он молчит. Хотя он нуждается в деньгах, я знаю. Может быть, даже больше, чем я. И потом, когда тебя не было, я простудилась и заболела, а он приносил мне еду.

За стеной раздается прерывистый неуверенный звук рожка.

Саймон (подчеркнуто тихо). До чего трогательно! Маленькие радости нищих! Мир, полный милосердия! Сердце трепещет! Когда у меня вот так вот трепещет сердце — когда я чую запах этого милосердия… (переходит внезапно на крик) мне кровь бросается в голову! Поняла?! Я заставлю пойти тебя замуж! И ты примешь это с покорностью, ты примешь с покорностью все, что этот милосердный мир опрокинет тебе на голову, ты больше не будешь мне тут орать: «По какому праву?!» Мне надоела твоя опущенная голова, твои нежные глаза, полные слез, и твои чашечки чаю! А главное, твои журналы — медицинские журналы! Два студента-медика! Итог четырнадцатилетнего медицинского образования! И она все еще продолжает выписывать журналы! Баста! Кончено! Мне надоело видеть, как ты жмешься на улице к стенам! Ты должна ездить в карете, запряженной шестеркой лошадей цугом, поняла? (Усаживаясь.) Ну скажи же что-нибудь!

Рахель. Я уже сказала, но ты не услышал.

Саймон. Что я не услышал?

Рахель. Зачем тебе обязательно нужно меня унизить?

Саймон. Унизить? Тебя?

Рахель. Пусть он придет. Посмотрим. Я все время пытаюсь сказать тебе это.

Саймон. Что?

Рахель. Может быть… Посмотрим.

Короткое молчание.

Саймон (пытаясь сдержать раздражение). Хорошо! Хо… Хо… Хорошо! С меня достаточно. (Встает, надевает пальто.) Принимай его сама. Вы поладите. Прекрасно поладите. Я свое дело сделал. Он в любую минуту может явиться. (Выходит.)

Рахель как будто пытается удержать его, потом отворачивается, подходит к зеркалу. Поправляет прическу. Звонок в дверь. Она застывает в растерянности с зеркальцем в руках. Снова звонок. Рахель открывает, в дверях стоит Саймон.

Саймон. Ага, прекрасно! Ты прихорашиваешься. Это замечательно. Я забыл главное: ему сорок один год. Тебе тоже сорок один год и не месяцем больше, ясно? Он дважды интересовался твоим возрастом. Это показалось ему слишком роскошным — такая юная невеста, всего сорок один год! Плюс дорога за мой счет! Надеюсь, он больше не станет об этом спрашивать, во всяком случае, тебя. Он весь мир подозревает в жульничестве. В конце концов, это может выглядеть обидным для нас. Потом как-нибудь обойдется. Рожать ты сможешь и в пятьдесят. О, Боже, что за мир! (Выходит.)

Рахель убирает со стола пустые чашки. Звонок в дверь. Она открывает, входит Бени.

Рахель. Господин Альтер! О, заходите, пожалуйста… Брата нет дома. Я надеюсь, вы… Вы знаете, как он… Но на самом деле он… Заходите. Хотите чаю?

Бени (топчется в дверях в сильном смущении и неодолимом душевном волнении). Я только объяснить… Ваши туфли, которые я вернул… Это не против вас! Наоборот! Я даже сейчас готов починить… Но невозможно! После того, что я слышал… Не могу… Я покривил бы душой! Вы не виноваты. Я… Я не хороший! Я полн желчи. Я… (Исчезает.)

Рахель стоит с минуту молча, потом выглядывает за дверь, словно собирается сказать что-то ему вслед, и видит Лейзера. Она в испуге захлопывает дверь. Звонок. Рахель открывает. На пороге стоит Элиээер Вайнгартен, Лейзер, в промокшем насквозь пальто.

Лейзер (произносит громко, едва ли не вызывающе). Здравствуйте!

Рахель. Здравствуйте. Заходите, пожалуйста.

Лейзер. Вы должны прежде узнать, кто я. (Протягивает ей руку.) Элиэзер Вайнгартен!

Рахель (пожимая ему руку). Рахель.

Лейзер (не выпуская ее руки из своей). Очень приятно!

Рахель. Мне тоже. (Пытается освободить свою руку.) Очень приятно. Заходите, пожалуйста.

Лейзер. Я должен сперва снять пальто, не так ли?

Рахель. О, конечно! Извините. Вы насквозь промокли.

Лейзер. Это пальто промокло. (Принимается стягивать пальто и вдруг вспоминает.) Извините, у меня есть тут для вас… (Вытаскивает коробку конфет и протягивает Рахели.) Это подарок. Женщины любят шоколад.

Рахель (принимая от него коробку). Спасибо. (Кладет коробку на комод.)

Лейзер. Где повесить пальто?

Рахель. Да, конечно. Извините. Дайте мне.

Лейзер. Вам это будет тяжело. В нем наверно пуд весу. Мой отец купил его, когда жил в Соединенных Штатах Америки. В Нью-Йорке. Летом там страшная жара, а зимой — холод и мороз.

Рахель (указывая ему на вешалку). Сюда, пожалуйста.