Эдуардо Де Филиппо - Цилиндр Страница 3

РИТА (встревоженная, спрашивает сверху). Кто там?

АНТОНИО (из-за двери). Свои, свои. Откройте.

РИТА (быстро подходит к двери, в то время как Родольфо гасит сигарету, прячет окурок под матрац и ложится, снова изображая из себя покойника). Что вам угодно?

АНТОНИО. Откройте на минуточку.

РИТА. Чтобы я открыла, не зная, кто вы такой?

АНТОНИО. Это опять я.

РИТА. Имя. Имя, фамилия, род занятий. «Это опять я» ничего не означает.

АНТОНИО. Вы открываете дверь только тогда, когда вам нужно получить десять тысяч лир? А когда вы должны вернуть деньги, вы спрашиваете род занятий?

РИТА (открывает и оказывается лицом к лицу с Антонио). Неужели ты не видишь, что со мной? Да я с ума схожу — хочешь ты это понять или нет?

АНТОНИО. Я ставлю себя на ваше место, мне очень больно за вас, но чего ради я должен терять на этом десять тысяч лир?

РИТА. Ты сделал доброе дело.

АНТОНИО. Я не настолько богат, чтобы позволить себе выкладывать десять тысяч лир на благотворительные цеди.

РИТА. А на подстилку для себя ты их мог потратить, кобель бесстыжий?

АНТОНИО. По крайней мере я бы выложил их с пользой для здоровья.

Из другой компоты появляется Агостино с полным кувшином, пустым ведром и коробкой талька. Освободившись от своей ноши, слушает.

РИТА. Где лежат деньги, тебе известно. Если ты не трус, можешь просунуть руку и взять их. (Дает ему время обдумать. Когда же она видит, что Антонио собирается последовать ее совету, подливает масла в огонь.) Труп еще теплый.

АНТОНИО (оробев). А вы бы не могли сами просунуть руку? (Обращает внимание на человека в цилиндре, который спускается по лестнице, преисполненный чувства собственного достоинства. Завороженный этой нелепой фигурой, этим устремленным на него взглядом, выражающим покорность судьбе, подобострастно улыбается Агостино, склоняясь перед ним в благоговейном поклоне.)

Миновав лестницу, Агостино останавливается.

(После секундного замешательства собирается с духом и апеллирует к человеку в цилиндре, решив избрать его судьей в споре с Ритой.) Может быть, вы не в курсе дела…

Агостино медленно кивает головой и двусмысленно улыбается, как бы внушая юноше, что не сомневается в своих провидческих способностях.

АНТОНИО На десять тысяч лир я живу три дня..

Цилиндр снова медленно покачивается два — три раза.

Десять тысяч лир могут выручить семью.

АГОСТИНО (мгновенно раздумывает, хмурится, затем невозмутимым тоном). Это борьба добра и зла, жестокая победа ненасытной алчности ночной стражи над справедливостью. Наступит день, когда солнце правды прорвет своими лучами мрачную завесу, развеяв зловоние, каковое тебя окружает.

АНТОНИО (в полном замешательстве). Да… но…

АГОСТИНО (берет Антонио за руку и провожает к выходу, не давая ему раскрыть рта). Борьба добра и зла…

АНТОНИО. Я понимаю, но ведь…

АГОСТИНО. Наступит день… Прощай, брат, (Закрывает дверь за спиной Антонио, который не заметил, как очутился за порогом.) Все в порядке.

РИТА. Этот тип вернется.

АГОСТИНО. Пусть только попробует: я спущу его со всех лестниц, захлопну дверь, а когда он начнет вопить и звать на помощь, я помогу этому нытику подняться и сволоку его в «Скорую помощь».

РУДОЛЬФО. Цилиндр себя оправдал.

АГОСТИНО. Дорогой Родольфо, наши отцы, наши деды, прадеды и еще более далекие предки…

РУДОЛЬФО. Я понял, продолжайте…

АГОСТИНО. Я хочу сказать, что эта шляпа (показывает на цилиндр) веками оправдывала себя; она выполняет свое назначение сегодня, и так будет даже тогда, когда атомный век станет для людей далеким воспоминанием.

РУДОЛЬФО. По-вашему, первой вещью, которую доставят на Марс или на Луну, будет цилиндр?

АГОСТИНО. Первой — нет. С цилиндра не начинают, к нему приходят. А ведь неизвестно еще, как отнесся тогдашний король к изобретателю этой удивительной вещи, когда тот представил ему свой проект. «Ваше величество, извольте взглянуть на этот рисунок». — «Это что, бочонок?» — «Никак нет, ваше величество». — «Кастрюля?» — «И не кастрюля, ваше величество». — «Значит, труба?» — «Не угадали, ваше величество». Ничего не попишешь, правители во все времена были чуточку тугодумы. «В таком случае скажи сам, что это за диковинное приспособление, не заставляй меня попусту тратить время». — «Ваше величество, это шляпа». — «И ты принес ее мне? Уж не прослышал ли ты часом, будто я не только король, но и шляпник? Поди прочь, шут» — «Успокойтесь, ваше величество. Это шляпа, которая в трудную минуту может спасти трон вашего величества, — ведь никогда не знаешь, как обернутся дела. Прежде всего нужно сказать, что могущество этой шляпы смогут оценить исключительно люди образованные. Неграмотные сочтут себя недостойными ее и никогда не позволят себе не только носить такую шляпу, но даже примерить ее. Эта шляпа в форме цилиндра, ваше величество, будет украшать в торжественных случаях головы министров; доктора будут надевать ее, отправляясь на консилиумы; женихи с положением и их близкие будут красоваться в ней во время венчания, чтобы все видели, что брак дело серьезное; без цилиндра не обойдется ни одна дуэль; похороны важной особы, на которых не увидишь людей в цилиндрах, никогда не будут в глазах толпы пышными похоронами; армия вашего величества удвоится, если на воинов надеть цилиндры, и, наведя ужас на неприятеля, обратит его в бегство». Словом, дорогой Родольфо, этот головной убор столь же вечен, сколь чудодействен. И каждая семья, если ей приходится туго, должна иметь наготове хотя бы одну такую шляпу, висящую до поры до времени на вешалке. Свой цилиндр я берегу как зеницу ока и никогда не расстаюсь с ним, потому что он не однажды выручал меня. На рождество или на пасху заявляется, к примеру, почтальон за подарком. Я надеваю цилиндр и говорю: «Милейший, у меня, к сожалению, нет мелочи… зайдите как-нибудь в другой раз». Он отвечает: «Не извольте беспокоиться… Счастливого вам рождества, с пасхой вас», — и уходит. Если я скажу то же самое и при этом у меня на голове будет какая-нибудь другая шляпа или кепка, он не только уйдет с постной рожей, но еще и облает меня про себя… Когда домовладелец приходил, чтобы получить с меня квартплату за несколько месяцев, цилиндр отлично делал свое дело… Хозяином дома был у нас неграмотный старик, который вместо подписи ставил крестик… Но как все темные люди, он хотел, чтобы его сын вышел в образованные, и беда грянула, когда вместо отца ко мне пожаловал сынок… Это закон: образованные люди рождаются от неграмотных отцов, а неграмотные — от образованных. Но мы и грамотеям не дадим себя в обиду. Сколько мы набрали?

РУДОЛЬФО. Семьдесят тысяч.

АГОСТИНО. Семьдесят тысяч у нас было вчера. Я еще сказал: семьдесят тысяч за три дня — не так уж плохо. Только что я принес тальк, сменил воду, — поэтому мне казалось, что у нас должно быть на десять тысяч лир больше.

РИТА. Десять тысяч взяла сегодня утром ваша жена.

АГОСТИНО. Это почему же?

РИТА. Она попросила, и я дала.

АГОСТИНО. Вот тебе и на!.. А если б она попросила все семьдесят тысяч, вы бы их выложили?

РИТА. Она говорила про какой-то срочный платеж.

АГОСТИНО (зовет, задрав голову). Беттина!

Голос Беттины за сценой. «Что?»

Выгляни на минутку! (Повернувшись к Рите и Родольфо) Вечная история: муж ничего не должен знать. Эта женщина или помешанная, или мой враг. (Зовет.) Беттина!

На площадке, которой заканчивается лестница, появляется Беттина. Ей лет сорок пять, у нее живые хитрые глаза, она еще достаточно привлекательна и полна энергии, о чем свидетельствует каждый жест ягой типичной простолюдинки. На одежду она тратит гроши, но это компенсируется ее умением выбрать цвет и рисунок, благодаря чему платья, придуманные и сшитые ею самой, вызывают постоянную зависть соседок.

БЕТТИНА. Агостино, ты меня звал?

АГОСТИНО. Что это еще за срочный платеж?

БЕТТИНА. Какой платеж?

АГОСТИНО. Не отвечай на вопрос вопросом, а то я подумаю, что ты хочешь выиграть время.

БЕТТИНА. Агостино, неужели тебе не надоело? Неужто мы с тобой до сих пор должны выигрывать время, чтобы придумать, как отвечать друг дружке?