Ясмина Реза - Бог войны [=Бог резни] Страница 3

Ален. О’кей, но тогда не сегодня, ладно? Алло! Да ни слова об этом нет в отчетах! Никакой риск не оговорен, ни одного указания… Да. (Отключается).

Вероника. Тогда что, завтра?

Ален. Завтра я в Гааге.

Вероника. Вы работаете в Гааге?

Ален. У меня разбирается дело в международном уголовном суде.

Аннет. Главное же, чтобы ребята поговорили, верно? Я тогда приведу Фердинанда к вам в половине восьмого, мы их оставим, и пусть разбираются, так? Мне кажется, вы не совсем…

Вероника. Если Фердинанд не осознает своей ответственности, они просто будут молча пялиться друг на друга, как два бультерьера. Это будет катастрофа.

Ален. О чем вы, мадам? Какая ответственность?!

Вероника. Я уверена, что ваш сын не такой дикарь, как вы говорите…

Аннет. Ну конечно, не дикарь!

Ален. Законченный дикарь.

Аннет. Ален, ты сам знаешь, что это чушь! Ну зачем?!

Ален. Дикарь.

Мишель. Но как он сам объясняет свое поведение?

Аннет. Он не хочет его обсуждать.

Вероника. Хочет, не хочет, а должен.

Ален. Он много чего должен, мадам. Он должен прийти сюда, должен обсудить свое поведение, должен покаяться, у вас есть полное родительское право покрыть нас позором, мы постараемся исправиться, но постарайтесь терпеть нас такими, какие мы есть.

Мишель. Минуточку, минуточку! Но это идиотизм! Нельзя вот так, на такой ноте…

Вероника. Я же все это ради него, я ради Фердинанда…

Ален. Это я усвоил.

Аннет. Давайте еще две минутки посидим.

Мишель. Еще кофейку?

Ален. Хорошо, кофейку.

Аннет. Мне, пожалуй, тоже.

Мишель. Хорошо, Рони, сиди, я сделаю.

Пауза. Аннет осторожно листает альбомы, разложенные на кофейном столике.

Аннет. Я смотрю, вы так любите искусство…

Вероника. Живопись. Фотографию. В каком-то смысле это моя профессия…

Аннет. Я просто обожаю Кокошку.

Ален. Какую Кокошку?

Вероника. Оскар Кокошка — известнейший венский художник школы Густава Климта. Во время Первой мировой войны попал в плен и был признан врачи психически нестабильным, однако это не помешало ему принимать активнейшее участие в художественной жизни Вены между двумя мировыми войнами, к примеру стать ярчайшим участником выставки «Дегенеративное искусство», организованной нацистами в 1937 году, а также…

Ален. Понял… Понял…

Аннет. Да, да…

Вероника. Фердинанд любит живопись?

Аннет. Меньше, чем хотелось бы… А ваши?

Вероника. Ну, мы пытаемся. Заполняем как-то пробелы в школьном образовании.

Аннет. Да…

Вероника. Мы стараемся, заставляем их читать. Берем на концерты и выставки. Да, вот такие мы чудаки: верим, что культура облагораживает!

Аннет. Правильно делаете!

Мишель возвращается с кофе.

Мишель. Я вот как раз думал, как важно все точно определить…Вот это, к примеру: пирог или торт? Серьезный вопрос! «Наполеон» — это торт, так? Разбирайте, разбирайте, кому это вы оставили последний кусочек?

Вероника. Это пирог. Тесто не раскатывается на коржи, как в торте, а перемешивается с фруктами.

Ален. Вы настоящий кулинар, в смысле кулинарка.

Вероника. Просто люблю готовить. Чтобы было вкусно, надо любить готовить. По-моему, настоящий торт — должен состоять только из коржей.

Мишель. А у вас есть другие дети?

Ален. Сын от первого брака.

Мишель. Я пытался расспросить, из-за чего вообще вышла драка. Брюно ни слова не сказал.

Аннет. Брюно не принял Фердинанда в банду.

Вероника. У Брюно есть банда?

Ален. И назвал Фердинанда стукачом.

Вероника. Ты знал, что у Брюно своя банда?

Мишель. Впервые слышу. Фантастика!

Вероника. Что — фантастика?!

Мишель. Всегда мечтал о собственной банде.

Ален. Вот-вот, и я тоже.

Вероника. Настоящая банда?

Мишель. Да ладно, это просто пять-шесть ребятишек собираются и дают какую-нибудь клятву, типа один за всех и все за одного. Как мушкетеры.

Ален. Сейчас у них другие идеалы. Человек-паук, прошу любить и жаловать.

Вероника. Я смотрю, Фердинанд вовсе не такой замкнутый, как вы нас попытались уверить. Кстати, за что Брюно назвал его стукачом? Ох, нет, простите, это дурацкий вопрос. Это совершенно не мое дело, и вообще мы не об этом.

Аннет. Мы не должны лезть в детские ссоры.

Вероника. Да. Это нас не касается.

Аннет. Не наше дело.

Вероника. Но с другой стороны, то, что произошло, — это наше дело, разве не так? Произошло насилие, — и это нас по определению касается!

Мишель. Когда у меня в двенадцать лет была своя банда и я был, так сказать, вожаком, то я дрался с второгодником Дидье, который был больше меня, и побил его в честном бою.

Вероника. О чем ты, Мишель! Зачем нам об этом знать?!

Мишель. Да, извини. Тебе — незачем.

Вероника. Мы не обсуждаем честный бой! У наших детей был не бой, а избиение!

Мишель. Знаю, знаю. Просто вспомнилось.

Ален. Боя не было, но разница-то невелика…

Вероника. Разница огромная.

Ален. Какая же?

Мишель. Ну, по-первых, с Дидье мы договорились подраться. По обоюдному согласию.

Ален. Но вы же тоже избили его.

Мишель. Еще как!

Вероника. Слушайте, можно мы оставим в покое этого Дидье? Я хотела бы сама переговорить с Фердинандом.

Аннет. Безусловно!

Вероника. Но без вашего согласия мне не хотелось бы…

Аннет. Да конечно, естественно!

Ален. Ну-ну. Удачи.

Аннет. Ален, прекрати! Я тебя не понимаю…

Ален. Мадам полагает…

Вероника. Вероника.

Ален. Вероника, вас вдохновляет, так сказать, просветительский зуд, и это очень похвально.

Вероника. Если вы против, я ни в коем случае не буду говорить с ним…

Ален. Нет, поговорите с ним, зачитайте ему обвинительное заключение, все, что хотите…

Вероника. Я не понимаю, почему вы с таким безразличием…

Ален. Мадам…

Вероника. Вероника!

Ален. Да конечно, мой сын мне не безразличен! Он ранил чужого ребенка…

Вероника. Намеренно.

Ален. Не вижу смысла в этом примечании. Разумеется, намеренно.

Вероника. Но в этом то вся разница.

Ален. Разница между чем и чем?! Мы о чем говорим, собственно? Мой сын взял палку и огрел вашего сына, мы из-за этого собрались или я чего-то не понимаю?

Аннет. Это бессмысленный спор.

Мишель. Да, она права. Если так подходить, то все бессмысленно.

Ален. Нет, я не понимаю! Для чего это подчеркивать — «преднамеренно», «с обдуманным намерением»?! Это что-то меняет?

Аннет. Слушайте, мы так далеко зайдем. У мужа неприятности, он раздражен, я вечером приду с Фердинандом, и все разрешится само собой…

Ален. Я ничем не раздражен!

Аннет. Значит, я раздражена.

Мишель. Раздражаться совершенно не из-за чего.

Аннет. Нет, есть из-за чего.

Мобильник Алена жужжит.

Ален. Не вздумай делать никаких заявлений! Никаких комментариев… Нет, ни в коем случае нельзя изымать его из продажи! Если ты снял его с продажи, значит, ты все признал… Пойми, как только ты снял «Антрил» с продажи, ты признал ответственность! Нет, если хочешь, чтоб тебя обвинили в сокрытии данных, что ты два года все знал и молчал, и не сказал ни слова ни в инструкции, ни в компании — тогда давай, изымай…

Вероника. Кстати, а в прошлом году, на Первое сентября, разве не Фердинанд играл Буратино…

Аннет. Да.

Ален. Морис, о пострадавших мы подумаем позже… Ты подумай, как тебе не пострадать от совета директоров!

Вероника. Он играл замечательно!

Аннет. Да…

Ален. Мы не собираемся снимать лекарство с рынка только из-за того, что два или три идиота стукнулись о мебель! Никаких заявлений, ты понял?! Я перезвоню…

Обрывает разговор и набирает коллегу.