Пионовый фонарь - Энтё Санъютэй Страница 31

– Обязательно приду, ждите меня.

На этом они расстались, и Томодзо вернулся к Сидзё.

– Прости, – сказал он, – ты, верно, заждался…

– Ну что ты… Вот, друг мой, этой женщине, вероятно, уже под сорок, а до чего молодо выглядит! Молодчина ты, ловко обвел ее вокруг пальца. Впрочем, не стану говорить тебе неприятности, ведь мы теперь с тобой одной веревочкой связаны… Кстати, вот ты ей покровительствуешь, а знаешь ли ты что-нибудь о ее прошлом?

– Нет, не знаю. Но ты-то, верно, знаешь ее хорошо?

– У этой женщины есть любовник, зовут его Миянобэ Гэндзиро. Он сын хатамото. Так вот, этот парень – преступник. Когда отец девушки, которая влюбилась в господина Хагивару, Иидзима Хэйдзаэмон женился, его жена привела к нему в дом служанку, вот эту самую О-Куни. Впоследствии Иидзима сделал ее своей наложницей, а она спуталась с Гэндзиро. Они вдвоем зарубили своего хозяина и благодетеля, украли из его дома двести шестьдесят золотых, три пары мечей и кинжалов, сколько-то там драгоценных шкатулок и удрали. Воры и убийцы, иначе их не назовешь. Мне говорили, что их ищет, чтобы отомстить за смерть господина, один верный вассал, Тоскэ или Коскэ, не помню, как его… И знаешь, что я думаю? Ничего она в тебя не влюбилась. Она с тобой сошлась из-за своего любезного Гэндзиро, потому что решила извлечь из тебя для него пользу. И сделала она это с его согласия, он ее телом денежки зарабатывает… Вот она сейчас сказала тебе, что собирается в Этиго. Не иначе, рассчитывает, что ты от меня отделаешься и останешься один, а тогда этот Гэндзиро нагрянет к тебе и сдерет с тебя две сотни золотых за прекращение связи. Понял, в чем дело? Так что оставаться тебе здесь на ночь никак нельзя. Давай натянем им обоим нос, уйдем отсюда куда-нибудь в заведение с девками…

– Действительно, – сказал Томодзо. – Надо же… Давай так и сделаем…

Они ушли из харчевни и провели всю ночь в публичном доме «Цуруя». Тем временем в «Сасая» заявились Гэндзиро и О-Куни. Когда им сказали, что Томодзо ушел, они были очень разочарованы. На обратном пути Гэндзиро решительно произнес:

– Теперь, О-Куни, мне остается только явиться к нему прямо в лавку. А если он притворится, будто ничего не знает…

– Тогда появлюсь я, – подхватила О-Куни, – и, не дав ему рта раскрыть, вытрясу из него все золото.

На следующее утро, едва Томодзо и Сидзё вернулись домой, обмениваясь веселыми впечатлениями ночи накануне, у дверей лавки появился Гэндзиро.

– Можно войти? – крикнул он.

– Что за чудеса? – удивился Томодзо. – Какой это чудак просит разрешения войти в лавку?

– Смотри-ка, – сказал Сидзё. – А ведь это, кажется, тот самый Гэндзиро, о котором я тебе вчера рассказывал…

– Ты тогда спрячься где-нибудь…

– Если тебе придется трудно, я выскочу, ладно?

– Ладно, ладно, уходи… – Томодзо поспешил к двери. – Простите, – обратился он к Гэндзиро, – у нас здесь еще беспорядок, лавка закрыта. Прошу пожаловать, когда откроем…

– Я вовсе не в лавку, – возразил Гэндзиро. – Мне нужно поговорить с хозяином. Откройте, пожалуйста.

– А, тогда другое дело. Прошу вас.

– Простите, что беспокою вас так рано…

– Здесь у нас лавка, так что прошу пройти в комнаты.

– С вашего разрешения…

Не выпуская из рук меча [40] с коричневой рукояткой и в ножнах воскового цвета, небрежно отстранив Томодзо, Гэндзиро вошел в комнату и уселся на почетное место.

– С кем имею честь? – осведомился Томодзо.

– Да, мы незнакомы… Я недостойный Миянобэ Гэндзиро, проживаю я возле дамбы. Моя жена О-Куни, которая работает за нищенское жалованье в «Сасая», рассказала мне, будто вы, хозяин, внезапно обратили на нее благосклонное внимание и стали оказывать ей покровительстве. К сожалению, у меня так болела нога, что я не мог ходить и не в состоянии был лично предстать перед вами, чтобы засвидетельствовать свою глубокую благодарность.

– Чувствительнейше рад с вами познакомиться, – сказал Томодзо. – Прошу только снисхождения к моему невежеству, человек-то я простой. Слыхал я о вашем недуге, и мне приятно, что у вас уже все прошло… Что же до моего покровительства госпоже О-Куни, то покровительством одним сыт не будешь, боюсь, оно мало пользы принесло… Значит, она ваша супруга? Не знал, простите великодушно. Честь-то какая! Жалко, право, что ей приходится по службе ублажать всяких погонщиков да таких, как я… А наш брат частенько бывает неучтив, извините.

– Пустяки, это ничего, – сказал Гэндзиро. – Я, собственно, к вам с очень большой просьбой, господин Томодзо. Дело в том, что мы с супругой сильно поиздержались в дороге, особенно из-за моей болезни, сами понимаете, лекарства, то-се, одним словом, кошелек наш пуст. Теперь я наконец поправился, и мы собираемся отбыть в Этиго, а денег на дорогу почти нет. Я просто не знал как быть, но тут жена посоветовала мне обратиться к вам. Хозяин Сэкигутия, говорит, человек добрый, он не откажет нам в слезной просьбе и поможет деньгами. И вот я у вас. Мы были бы очень благодарны вам, если бы вы ссудили нам немного на дорогу.

– Как отказать в такой учтивой просьбе! – воскликнул Томодзо и положил перед Гэндзиро бумажный сверток с деньгами. – Здесь, правда, немного, но от чистого сердца…

Гэндзиро развернул сверток и обнаружил в нем горсть медяков.

– Как! – с негодованием произнес он. – И это все? Послушайте, хозяин, вы всерьез полагаете, что на эту мелочь можно довезти до Этиго человека с больной ногой? Нет уж, прошу прибавить, хотя бы из сострадания…

– Этого мало, вы говорите? А сколько бы вы, к примеру, хотели?

– Да хотя бы сто золотых.

– Сто золотых? Шутить изволишь, господин хороший. Сто золотых – это тебе не дрова, на полу такие деньги не валяются. И вообще, в таких делах принято брать, что дают. По-моему, нет таких законов, чтобы положено было давать столько-то и столько-то. Нет, ста золотых вам не будет. Да ведь смотря как и путешествовать… Есть такие, кому тысячи золотых не хватает, посылают домой за деньгами, а иному на паломничество в Исэ хватит сотни грошей… Вон рассказ есть, как с двумя медяками дошли до храма Компира. Так что все дело в том, как себя вести в дороге… А таких денег дать я вам не могу. У торговца свободных денег не бывает, хоть в лавке у него на вид все благополучно, а случается, что он одному золотому рад… Ишь ты, сто золотых ему! А с какой это стати, спрашивается?

– О-Куни пользовалась твоим покровительством, больше я ничего не скажу. Перестань болтать и давай сюда сто золотых.

– На что это ты намекаешь? Что я с твоей О-Куни путался, что ли?

– Да! Ты был ее любовником и уплатишь мне сто золотых отступного, понял?

– Ну да, спала она со мной, ну и что такого?

– Молчать! – яростно заорал Гэндзиро. – Как смеешь говорить мне такое, мерзавец? – Он притянул к себе меч и, надавив большим пальцем на гарду, выдвинул его немного из ножен. – Я уже давно подозревал вас, да молчал, терпел, думал, что как-нибудь обойдется… А вчера О-Куни призналась мне во всем, как ты воспользовался нашей бедой и принудил ее к мерзкой связи… Я чуть не зарубил ее на месте, да пришлось простить, деваться некуда… И я пришел к тебе, чтобы уладить все тихо и мирно, а ты, наглая скотина, позволяешь себе своим грязным языком вслух распространяться о ее позоре? Ну, я тебе этого не спущу… Я с тобой так разделаюсь…

– Ну ты, потише, – холодно оборвал его Томодзо. – Соседей у меня нет, но здесь тебе не деревня без старосты. Ты что, думаешь, я испугаюсь твоего крика и твоего меча? Ах, не рубите меня, пожалуйста, возьмите сто золотых! Не на такого напал, ошибаешься! Да мне в моей жизни три головы надо, и то не хватило бы, вот какой я человек! Ты лучше меня послушай. Я с одиннадцати лет от рук отбился, послали меня на богомолье, а я в Эдо сбежал, через огонь и медные трубы прошел, украсть или убить для меня было все равно что воды напиться или пончик проглотить, я в кости с жульем играл, где кулаком в нос расплачивался, я в бандитских притонах любого за горло брал… Теперь-то я рубцы и ожоги белыми носочками скрыл, разговариваю, как дурак-деревенщина, так ты и решил, что можешь тягаться со мной?.. Разболтался здесь о любовниках, о мерзких связях, а ведь эта баба твоя была наложницей Иидзимы Хэйдзаэмона, ты с нею спутался, и вы убили его, стащили у него оружие и деньги и удрали. Вот и выходит, что ты самый настоящий вор. А О-Куни твоя спала со мной не по любви, а из жалости к тебе, чтобы выкачать из меня деньги на лекарства. Я-то это знал, да мне было вроде бы наплевать, мы, мужики, неразборчивы, каюсь, моя оплошность… Я бы тебе ничего этого говорить не стал, дал тебе горсть медяков, а сам думал подарить на дорогу двадцать пять золотых, вот они, видишь? Но, теперь ничего не дам, нечего было требовать у меня сотню. Ни гроша больше не получишь, хоть голову мне руби, ей все одно долго на плечах не удержаться… И вот еще что послушай. Если ты со своей бабой и дальше будешь ошиваться поблизости от Эдо, плохо вам придется. На вас нацелился какой-то Коскэ, хочет отомстить за своего господина. Так что смотри, ваши головы могут полететь раньше моей.